"Повесы небес" - читать интересную книгу автора (Бойд Джон)

Глава шестая

Невероятно, но Ред поставил эту, якобы шекспировскую, чистейшую "мыльную оперу", использовав некоторые из самых лучших, когда-либо написанных великим бардом, строк, превращенных в винегрет.

О'Хара попросил меня сочинить рецензию для состава исполнителей, так как на Харлече не было ни одной газеты и ни одного драматического критика, которые бы могли оценить игру артистов по земным стандартам.

Я отверг приглашение прийти на студию, но согласился встретиться с труппой в таверне после телепередачи, потому что хотел понаблюдать за залом, чтобы видеть реакцию толпы.

"Гамлет Макбет" ставился на фоне декораций, воспроизведенных по материалам земных микрофильмов, и меняющихся для каждой сцены; открывался спектакль сценой поросшей вереском безлюдной шотландской пустоши, где несколько ведьм, сплетничая, пророчили гибель клана Макбетов. Операторская работа была великолепна и, когда на экране появлялся крупный план, эмоции, проявляющиеся на лицах актеров, были подобны эмоциям землян. Джульетта, роль которой играла студентка по имени Кики и в которой я узнал даму ордена Креста из класса эстетики, была восхитительно задрапирована в кружева и пурпурный бархат, а ее сверкающая мантия всего лишь на две ладони не доходила до колен. Волосы были высоко заколоты вокруг хенена.[58]

В последних сценах Гамлет был доведен до неистового гнева намеками Яго о том, что он, Яго, предавался удовольствиям услад не только невестки, леди Макбет, но и снохи, любимой жены Гамлета, Джульетты. Ревнуя, Гамлет целовал на прощанье свою спящую новобрачную, а затем закалывал ее стилетом, который извлекал из ее же прически. Но за шпалерами[59] прятался Яго с замковой стражей, чтобы засвидетельствовать убийство. Когда они ворвались в комнату, Гамлет понял, что безнравственный отчим-дядя искусно довел его до убийства невинной Джульетты. Тогда Гамлет произносит горькую прощальную речь, и, допев ее, кончает жизнь самоубийством. Публика затаила дыхание, когда Гамлет вонзает стилет в свою грудь и медленно клонится назад, чтобы упасть на тело Джульетты. Камера крупным планом остановилась на этой сцене и повисла прямо над пурпуровым ложем, где поперек, как Крест Святого Георгия, легли друг на друга два тела. Экран медленно гаснет. После того, как экран погас и зажегся свет, студенты встали и захлопали, аплодируя подошвами ног по икрам, и продолжали аплодировать, хотя телепередача закончилась. Определенно, мирское восприятие спектакля зрителями преобладало над духовным, и не только в пределах Университета-36, как я убедился, когда появился в зоне расположения таверны. Я подавил приступы ревности и начал писать критику постановки для труппы.

Парень Драки, игравший Яго, несколько переигрывал, так как часто крутил усы и косил глазами, строя козни, но мне не следовало порицать студента за это. За всем этим я ясно угадывал ирландскую руку писателя-режиссера-постановщика Реда О'Хары, а он был уязвим. От мелодрамы с темой кровосмешения несло плохим вкусом, и она была неуместна на планете, где дети редко знали своих отцов.

Ред вместе с главными исполнителями и постановочным персоналом прибыл в таверну раньше меня. На Кики все еще было бархатное платье, сейчас украшенное орденом Святого Георгия, а Драки, без грима Яго, оказался молоденьким блондином. Больше всего я удивился, когда Ред представил мне своего оператора, Тамару, девушку с волнообразно колеблющимися бедрами, также носившую Крест Святого Георгия. Вспомнив качество изображения в телепередаче и затруднения Реда при поисках Джульетты, мне пришло в голову, что О'Хара использовал секс для достижения своих целей.

Мои похвалы студентам были неискренни до отвращения:

— Любой из вас мог бы играть на Бродвее. И вы, Драки — вашего Яго освистали бы на любой сцене Земли. Вы замечательно раскрыли образ злодея.

Беседа вокруг нашего стола велась на приглушенных тонах, даже после четырех или пяти тостов, но я уже научился оценивать темп и высоту харлечианских голосов. Студенты были вовлечены в оживленный, по временам даже шумный (по харлечианским меркам) разговор и фокусом их энтузиазма был Ред.

Но и я получил свой долю меда от того внимания, с каким слушали меня, как критика земных драм, и еще от недвусмысленных взглядов Тамары. Студенты жадно слушали, когда я рассказывал им о реакции публики, о том, как все затаили дыхание, о продолжительных аплодисментах.

— Ваше счастье, Драки, что вы были в телестудии, иначе вас забросали бы помидорами и яйцами.[60]

Под влиянием хорошего настроения и крепких напитков, возбуждаемый взглядами Тамары, прорезался мой старый мэндэнский синдром и я поднялся, чтобы произнести тост:

— За мастера постановочного персонала, за молодую даму, чей операторский гений и другие таланты не имели бы конкуренции при выборе любым голливудским продюсером, если бы ее привезли на Землю. Я пью за Тамару[61] с Плавно Качающимися Бедрами!

— Слушайте! Слушайте! — зачастил Ред.

Сидящая напротив меня Тамара подняла свои темные и сияющие, то ли от одухотворяющей лучезарности, то ли от сияния Креста Святого Георгия, глаза и сказала:

— Я пройду через все испытания, чтобы прийти к кресту учителя Джека.

Ее слова, которые я принял за первый проблеск рассвета в этом царстве языческой тьмы, очистили меня от всколыхнувшейся было мэндэнской мути, и я ответил:

— Дорогая овечка, да будет так, если так пожелает Декан всех Деканов.

— Осторожней, парнишка, — прошептал Ред по-английски, возможно, предположив, что я охмуряю одну из его Дам — носительниц Креста Святого Георгия, каково и было, сознаюсь, мое намерение. Затем Ред возвысил голос. — Дети! Нашим следующим делом в начале зимнего семестра будет музыкальный спектакль, транслируемый по телевидению со сцены гимнастического зала в присутствии зрителей, чтобы вы могли почувствовать реакцию публики. Я покажу вам наши музыкальные фильмы, чтобы показать, какое влияние оказывает хоровое искусство. Тамара, вы созданы для роли ведущей танцовщицы. У вас достаточно способностей для этого. Это будет колоссально.

Теперь прищелкивание и мурлыканье за столом ускорило свой темп: студенты, перебивая друг друга, снова начали развивать план Реда. Вдруг все разговоры прекратились.

Я не видел, как в дверь вошел мальчик в черной тунике, так как записывал пожелание Реда подобрать фрагменты из земных фильмов с кордебалетом, как вдруг молчание заставило меня поднять глаза. Я увидел посыльного от декана, стоящего у нашего стола и достающего из курьерской папки полоску бумаги. Он вручил бумагу Драки, поклонился, повернулся и покинул таверну.

Драки взглянул на бумагу, медленно сложил ее вчетверо и засунул ее в карман туники. В мертвой тишине и наклонился к нему и спросил:

— Плохое известие, Драки?

— Я отчислен из университета деканом Бубо за дурное поведение, — просто сказал он. — Я обманом заставил Гамлета убить Джульетту.

— Но это же в пьесе! Ты же не Яго.

— Старшие этого не понимают, Джек.

— Дай мне эту полоску, парень, — проревел Ред. — Я отнесу ее Бубо и заставлю съесть.

— Ему не понравится вкус бумаги, Ред, — возразил Драки.

— Когда я выбью ему зубы, он сделает из нее бульон и выпьет через соломинку! — Ред встал и начал обходить стол, как вдруг встала Кики и плавным и быстрым движением прыгнула на Реда сзади. Ее восьмидесяти фунтов никогда бы не хватило свалить Реда с ног — такое было ей не под силу. Но ее ноги сомкнулись вокруг ног Реда чуть повыше колен. По сравнению с ее ногами, ноги Реда были как стволы дубков, но тем не менее, он был скован и не мог сдвинуться с места. Словно детеныш коала на спине матери, Джульетта обернулась к Тамаре и спокойно сказала:

— Тамара, расскажи ему.

— Мы не обсуждаем решений декана, — сказала Тамара. — Мы здесь для того, чтобы учиться, а преподаватели для того, чтобы учить. Они нам не докучают и мы не досаждаем им.

Поднялся Драки.

— Это несущественно, Ред. Вам не следует давать Бубо повод повредить вам. Я изучал средства передачи сообщений, но здесь нечего передавать. Я возьму с собой в глубь страны произведения Шекспира, которые вы дали мне, и напишу такие пьесы, чтобы было что передавать. Прощай, уважаемый учитель, — его голос слегка заколебался, когда он добавил, — прощай, любимый друг.

Он повернулся и вышел из таверны. Джульетта отпустила своего пленника и тот, потрясенный и опечаленный, сел на место.

— Как Бубо мог бы наказать меня? У него же нет оружия? — спросил Ред.

Парень, игравший Гамлета, ответил:

— Он наказал бы тебя так, как Яго наказал Гамлета, ибо декан мудр.

— На Земле мы называем это хитростью, — отреагировал Ред. За столом воцарилось уныние и во мне снова шевельнулось подозрение в том, что харлечиане имеют чувства. Несколько минут никто не произносил ни слова, пока Ред не хлопнул рукой:

— Студенты-актеры могут разойтись. Когда они встали и ушли, Ред сказал:

— Значит Бубо стал деканом, потому что он самый лучший мастер обмана. Это интересно.

— Это же самое можно сказать о руководителях земных колледжей, — напомнил я. — Их мастерство там используется для увеличения пожертвований на образование и науку.

— Но исключить парня только за то, что он сыграл негодяя… На этой планете нужно преподать основы правосудия. Следует организовать суды для аппеляций, в случае вот таких бесцеремонных решений.

— Харлечиане все понимают буквально, — заметил я. — Наверно, Бубо представил себе, что парень с хитростью Яго может занять его место… Но забудь о Бубо и расскажи: почему ты выбрал для пьесы тему кровосмешения?

— Гамлет и Джульетта учат студентов находить радость в верности друг другу, — внушительно ответил Ред. — А Яго и миссис Макбет учат их злу вожделения… Но кто-то должен научить Бубо чувству справедливости!

— Не вызовешь же ты Бубо на дуэль? — заметил я.

— Ты прав, Джек. Я не вызову, — он покатал донышком стакана по столу. — Правосудие — это твоя сфера. Ты научишь Бубо справедливости.

— Ничего себе! — взорвался я. — Я даже не могу найти его… Ред, раз уж ты показал студентам плоды греха, то почему бы не вдохновить их более возвышенной драмой?

— Музыкальный фейерверк и станет такой драмой, — я почувствовал, как у него поднимается настроение. — Танцевальная труппа, девушки из Вифлеема будут танцевать на празднестве по случаю рождения нашего Благословенного Спасителя.

— Ты готовишь музыкальную пьесу о Рождестве?

— Да, дружище, — ответил он, наклоняясь ко мне, — есть у меня такая фантастическая идея. Чтобы сделать сцену погони более выразительной, я превращаю постоялый двор в Вифлееме в публичный дом. Когда Ирод[62] прибывает в поисках младенца-Христа, он встречает содержательницу постоялого двора-публичного дома; она — проститутка, но у нее доброе сердце, и ему приходит мысль заставить ее проговориться. А так как она — содержательница, то он рассчитывает, что она должна знать все местные притоны, и он собирается заставить ее донести, буквально. Видишь ли, Ироду намекнули, что Иисус Христос находится в деревне…

— Кто намекнул? — задыхаясь от изумления, спросил я.

— Вифлеемская звезда…[63] полностью выдала… В чем дело, Джек? Ты заболел?


После инцидента в пивной стало ясно, что Ред устанавливал свои связи на низменных чувствах. А так как я остерегался налаживать контакты таким методом и собирался стать пастырем этих овец, то мне как учителю Джеку следовало поддерживать в них по отношению ко мне робость и охранять свою целостность. Я никогда не стану "любимым другом", как выразился выбывший из университета Драки при обращении к Реду.

Тем не менее, я приобрел своеобразную популярность благодаря гимнастическим занятиям, где я ввел баскетбол, модифицированный под стать харлечиан — игрокам позволялось пасовать ногами и корзинка была поднята на полтора метра в связи с изумительной прыгучестью игроков. В моем классе было организовано пять команд и они боролись друг с другом. Развивая дух команды и волю к победе, я надеялся вселить в игроков воинственность. Некоторые из этих парней стали бы моими светоносителями во тьме Харлеча.

Для команды чемпионов предназначался кубок, который должен был присуждаться на длящемся неделю розыгрыше кубка, который я, следуя по проторенному Редом пути, решил показать по межконтинентальному телевидению; но, по-правде говоря, все мои игроки были чемпионами. Один форвард по имени Фрик заделал бы игроков бостонского «Селтика» при первом же прощупывании.

За неделю до завершающих экзаменов летнего семестра мою заключительную лекцию по ценностям прервал посыльный с запиской от Реда:

"Срочно. Необходимо безотлагательное совещание по драматургии и теологии. Я нахожусь в своем кабинете.

Учитель Ред."

Я довольно разочарованно прочел записку и по движущемуся тротуару направился на Факультетскую улицу, раздумывая о плохих манерах Реда — прерывать лекцию по такому тривиальному делу. Успех с Шекспиром укрепил О'Хару, и он всерьез взялся за Рождественскую инсценировку. Но при всей своей благожелательности я никак не мог усмотреть, где эта пьеса хоть отдаленно касалась бы религии.

Пройдя через внешнюю комнату с ее студенческой сутолокой, я попал во внутренний кабинет, где нашел Реда сидящим перед столом и диктующим студентке "Руководство по организации университетских драматических факультетов". Ред отпустил студентку и она выскользнула из кабинета. Я обратил внимание на то, что она тоже была брюнеткой и считалась длинноногой даже по харлечианским стандартам.

— Как движется Рождественское великолепие? — спросил я. — И выбрал ли ты кого-нибудь уже на роль богородицы?

— Нет, я пока еще в стадии сочинительства. Но рукопись оформляется. У меня ужасающая идея. Нечто вроде банкетной сцены из "Тома Джонса", когда Декан Ирод посылает своих центурионов[64] загнать в угол младенца-Христоса.

— Ирод не использовал центурионов, — поправил я. — Центурионы были римлянами, а Ирод был еврейским царем.

— Знаю, знаю, — нетерпеливо сказал Ред. — Я делаю его римлянином, чтобы защитить еврейский престиж, так как Иисус был евреем перед тем, как Иоан обратил его… Кстати, я подумываю о том, чтобы назвать Иоана Баптистом Джеком,[65] и этим дать тебе предварительную рекламу.

— О, не надо! Но говоря о престиже, что же ты делаешь с престижем декана, называя Ирода деканом?

— Эти ребятишки не могут разобраться в титулах, так как никогда не слыхивали ни о королях, ни о царях.

— Неважно. Зови его — царь Ирод, и все. Это — приказ.

— Есть, сэр. Так и будет, Джек. Самая последняя сцена, в яслях, будет кульминационным пунктом пьесы. Приближаются центурионы Ирода. Входят девочки из публичного дома — Вифлеемские Девы — и увлекают солдат наверх. Когда отряд центурионов тянется вверх по лестнице, еще до конца этой танцевально-хоровой сцены публика чертовски прекрасно понимает, что солдаты собираются пробыть там долго, очень долго. Уловил? Занавес! И вот занавес медленно открывает сцену с яслями. С пением входят три восточных царя, внося дары. Они преклоняют колени. В звуковом сопровождении слышится пение ангелов. Свет медленно гаснет и потухает. Остаются гореть лишь прожектор, освещающий Святую Матерь, и прожектор Вифлеемской звезды. Мария теперь вне опасности; она избавлена от дьявольской похоти солдат; она глядит на своего ребенка и надежды и страхи всего мира отражаются на ее лице. Свет медленно гаснет… до полной темноты? Нет! Над публикой все еще мерцает Вифлеемская звезда, так как свет мира не иссякает. Затем при последних нотах гимна возжигаются светильники и в их свете вновь разгорается Вифлеемская звезда. Уловил символику? Пьеса никогда не заканчивается. Свет вечен.

Голос Реда, полный энтузиазма и трепета, замер в тишине, а я был ошеломлен. Ред несколько свободно обращался со второстепенными историческими деталями, но в целом пьеса была верной в отношении истории Рождества, какой мы ее знали, и несла драматический импульс, который навсегда запечатлел бы сцену с яслями в умах публики.

При всех недостатках у Реда были поэтические способности.

— Ну, так что ты думаешь?

— Ред, это прекрасно! — мой голос дрогнул. — Именно, прекрасно!

— Я знал, что это потрясет тебя. Но в постановке чего-то не хватает. Курс по религии-1 не охватывает христианства.

Публика не отличит младенца Христа от любых других младенцев в пеленках.

— Это верно, — отсутствующе кивнул я, все еще представляя сцену с яслями.

— Джек, при четырехмесячных сезонах на этой планете Рождество придется на конец следующего семестра. Инсценировку предполагается поставить в двенадцатом месяце. Ты можешь исправить положение, введя в текущую программу христианство.

— Ты предлагаешь преподавать религию-1 и религию-2 в одном семестре?

— Именно так.

— Не могу, Ред. У меня нет времени. И так получается, что я планирую по три лекции в день по религии-1.

— Я подключусь к тебе, Джек. Я отложу курс по комедии. Я расскажу им о Моисее и еврейских детях и ты сможешь тогда сосредоточиться на Христе. Тем более, что Христос — это все же твое блюдо.

За исключением одного недостатка, его предложение было не лишено логики. К тому же, если он станет преподавать курс по религии, он окажется виновен в совершении судебно наказуемого проступка, и при сдаче отчетов по Харлечу его молчание будет гарантировано. Это была привлекательная перспектива, но она не была решающей. Кроме того, сценой с яслями мне бы хотелось усилить все возможные религиозные понятия в сознании харлечиан. И все же я встревожился.

— Ред, но ты же неподготовлен к преподаванию религии-1. Твои студенты окончат курс, ничего не узнав, кроме нескольких пикантных эпизодов из жизни царя Соломона.

— Дружище, я провел два дня под наркозом, изучая Ветхий Завет. Можешь выделить какие хочешь эпизоды, чтобы в лекциях я сделал на них особое ударение.

— Дай мне подумать, — сказал я.

— Конечно, конечно.

Ред вытащил из стола бутылку с виски и налил в радужно отсвечивающие стаканы. Я понял, что он планирует еще одно преступление и, если я не проникну в его планы дальше, то не смогу описать беседу в отчете. Я сделал глоток виски, ожидая продолжения.

— Джек, ведь как только Ирод и мои центурионы покинут подмостки сцены, они получат розовые полоски бумаги из конторы декана, а мне хотелось бы дать им какую-нибудь защиту от этого ублюдка Бубо… некое обращение за помощью против его решений, предпочтительно к беспристрастному судье или жюри. Что ты скажешь насчет того, чтобы ты прочитал курс лекций по праву?

— Скажу, что ты безумец, — вспыхнул я. — Обучение праву непризнанных в правах инопланетян уголовно наказуемо.

— Ну, я не думал, что ты зайдешь так далеко. А ведь это было бы огромной помощью для меня — преподнести закон, как данный народам Моисеем. Иначе, эти ребятишки не получат ни малейшего представления о законе. Ты — хороший христианин, Джек, когда дело касается судебно наказуемого проступка. Но слишком плохо, что у тебя не хватает характера совершить преступление во имя христианства.

— Легко тебе, — огрызнулся я, — сидеть здесь и предлагать мне совершить преступление.

— Я же сделался твоим соумышленником, — указал Ред.

— И все же я думаю, что это глупо. Если мы учредим студенческие суды и судей, то окажется, что мы строим песочные замки. Любые решения студентов будут отклонены. Здесь не к кому обращаться за помощью против решений Бубо.

— Ты не прав, — сказал он, некоторое время внимательно поглядывая на меня. — Мы могли бы подбить студентов на забастовку.

— В этом университете — пять тысяч студентов.

— Да, — сказал он, — и одна двенадцатая уже принадлежит нам. К концу следующего семестра у нас будет одна треть. Куда иголка, туда и нитка.

Я в уме проверил его арифметику — все было правильно.

— Я подумаю, — промямлил я.

Прежде, чем все обдумать, я провел определенные исследования, поговорив со своим помощником, Гэлом.

— Между прочим, Гэл, не слышал ли ты каких-нибудь жалоб от студентов, выражающих недовольство учебными методами учителя Реда или моими?

Он ничего не ответил, а полез в стол и достал оттуда папку.

— В середине семестра, Джек, я перестал принимать заявления от студентов, желающих поступить на ваши осенние курсы, невзирая на то, какие бы дисциплины вы не преподавали… В моих папках свыше четырехсот таких карточек. Ваши студенты обучают других тому, чему вы их учите.

— Разве это настолько необычно? — спросил я.

— Вы и Ред — единственные учителя, преподающие лично. Все остальные преподают по телевидению.

— Нам никто об этом не говорил.

— Вы не спрашивали, — ответил Гэл. — Кроме того, студенты не хотели, чтобы вы об этом узнали. Иначе, вы тоже стали бы преподавать по телевидению.

— А вы, лично, разве не опасаетесь этого? — спросил я.

— Нет, не опасаюсь, Джек. Вы бы просто не старались "достичь сороковки", если бы не смогли подсчитывать ваших студентов.

Эта информация доставила мне удовольствие, но не склонила к опрометчивости. Как гость университета, я не имел ни малейшего желания нарываться на столкновение с университетской администрацией, но правосудие — это сила и оно принесло несправедливость, которую следовало исправить. Кроме того, была необходимость, как указывал Ред, перестроить сознание студентов к пониманию права в его законном смысле, чтобы они могли уловить саму концепцию права в ее высшем проявлении. С другой стороны, обучение жителей колоний земным законам, согласно Уставу, являлось преступлением, потому что равные законы не могут быть применены к изолированным и неравным расам. Эта аксиома была продемонстрирована в истории Соединенных Штатов пожаром в нескольких городах. Мне не стоило опускаться до преступной жизни, неважно, какими бы ни невинными были мои намерения.

Событие, произошедшее на баскетбольном чемпионате, отвлекло мои мысли в другое русло. Играя агрессивным стилем, которому я научил его, моя звезда, Фрик совершил шесть нарушений в игре, передаваемой по телевидению, и был отчислен деканом Бубо из университета за нечестную игру. Розовая полоска нашла Фрика в раздевалке, когда я хвалил его за великолепную игру, и он прочел в моих глазах гнев, возникший при виде бумажки.

— Ничего, Джек, — заверил он меня, — я уеду вглубь страны и буду организовывать там команды. Это мне нравится больше, чем гончарное производство. Прощай, мой почтенный учитель, прощай мой уважаемый наставник.

— Прощай, Фрик, — сказал я с неподдельной печалью, — держи со мной связь. Возможно, в будущем, мои команды смогут сыграть с твоими.

— Я напишу, тренер Джек… а вы скажете Реду, что я вынужден отказаться от должности капитана центурионов?

— Скажу, Фрик.

Внезапно он отдал мне честь, как это делают ирландские военнослужащие, кругообразным движением руки с ладонью, обращенной вперед. Я машинально ответил ему тем же и услышал внятный звук стука его голых пяток друг об друга. Он по-военному повернулся кругом и замаршировал к выходу из гимнастического зала. Его манеры изумили меня, но я тотчас же вспомнил замечание Реда о том, что все харлечиане — способные актеры, придающие большое значение ролям, которые они играют.

То, что я узнал, сильно облегчило мою душу. Уже то, что Фрик стал бы капитаном центурионов в Рождественской пьесе Реда, обрекало его на отчисление.

В тот же вечер за выпивкой в таверне я выслушал комплименты Реда по поводу показанного по телевидению баскетбольного матча и сделал выпад, касающийся сообщения Фрика.

— Ты говорил мне, — небрежно упомянул я, — что еще не начал распределения ролей для Рождественской пьесы.

— Нет еще, — ответил Ред. — Фред был капитаном центурионов в моем гимнастическом курсе. Мне надоели упражнения типа отжимов и выжиманий и я научил парней запрещенным приемам.

— Может, нам следует оставить мысль о студенческой забастовке, — сказал я, — а послать твою маленькую армию и захватить Бубо в плен и судить его военно-полевым судом. Управление университетом с помощью капризов заслуживает лишь одного наказания — стрелкового отделения… На этой планете в административных кругах редко пользуются законами и приказами.

— Так ты говоришь, Джек, что будешь преподавать право?

— Я отправлюсь по прямому пути, если ты займешься кривыми дорожками.

— Тогда, дружок, я тебе кое-что покажу. — Он полез в свою привязанную к бедру сумку и достал оттуда тонкую книжку, отпечатанную с микрофильмов, привезенных с Земли: "Ветхий Завет с комментариями".

Я с пафосом извлек из кармана мой собственный том — вдвое толще книжки Реда — и положил его рядом. Название моей книжки было: "Блэкстоуновские исправленные комментарии и земные статуты". Мы подняли стаканы и переплели руки, чтобы выпить за верность космонавтов друг другу. Мы поклялись своими книгами.

Не успели мы расплести руки, как подвешенный над стойкой телевизионный экран включился и на нем появился виновник нашего пакта — декан Бубо, поздравляющий новых студентов по случаю начала семестра. Он произнес такую же, как и в прошлый раз речь, советуя нерешительным студентам сначала просмотреть каталоги, прежде чем обращаться к районным руководителям факультетских отделений. И на этот раз речь длилась менее минуты.

Внезапно меня затрясло при мысли, которая поразила меня как откровение.

Декан Бубо — не что иное, как телевизионная запись, запрограммированная на показ в начале каждого семестра.

Гэл рассказывал мне, что все другие лекции преподавались по телевидению. Вполне могло быть, что в этом комплексе нет даже педагогического персонала и, что Ред и я были двумя Дон-Кихотами, затевающими поединок с администрацией, существующей только в телезаписи. Даже розовые полоски, присылаемые от декана Бубо, подтверждали мою теорию. Если бы я посчитал, что розовые полоски не являются капризом, то полоска Драки была вручена парню, чье наблюдаемое поведение должно было показаться поведением беспринципного интригана-махинатора. А полоска Фрика была вручена студенту, чье поведение на игровом поле представлялось поведением тигра с агрессивными инстинктами, опасными для общества.

Но что ж это за разум, мыслящий так буквально, что воспринял поведение этих парней вне контекста пьесы и матча?

Ответ был прост. Только аналитическое устройство оценивало бы общее поведение лишь на основе наблюдаемого, не учитывая сопутствующих значений, и этим устройством не являлся ни человеческий, ни какой-либо другой мозг. Я молча подыскивал подходящее харлечианское название и вдруг понял: декан Бубо — компьютер, связанный с телевизионной сетью. Так как логика Харлеча была такой же, как и логика Земли, а датчики показали при первом же нашем облете планеты, что континенты на северном полушарии связаны континентальной коммуникационной сетью, то отсюда следовало, что компьютер был соединен с остальными университетскими деканами. Тот, кто управлял деканом Бубо — управлял всей планетой.

Все это пришло мне в голову, потому что на нашем звездолете были микрозаписи по кибернетике, а я их когда-то просматривал.

Ред рассказал мне, что вернул Драки к себе переписчиком и сейчас Драки переводит «Гамлета» на харлечианский язык. Я постарался изобразить заинтересованность.

— А почему бы ему не перевести Библию?

— Это — твоя парафия, — ответил Ред. — Кроме того, харлечиане не проглотят ее без солидной редакции.

Однодневный глубокий наркоз позволит мне выучить язык компьютеров. И тогда, пятнадцать минут наедине с "деканом Бубо" позволят мне установить на этой планете справедливость и милосердие гораздо надежнее и проще, чем тысяча студенческих забастовок.

Харлечиане «проглотят» Библию такой, какой она написана, так как благодаря мне, декан Бубо издаст несложный эдикт — читайте, верьте, поклоняйтесь!

Реду О'Харе, созерцающему свой пупок-драму, совсем не нужно было знать, что в настоящий момент он пьянствует с новым Павлом,[66] видоизмененным в подобие Лютера.[67] Все университеты на этой планете должны быть перепрограммированы на единый курс обучения. Исчезнет плетение корзин, птицеводство и гончарное производство. Появится человеческая техника, основанная на самых современных достижениях науки и техники, чтобы слить этих существ с Абсолютом.[68] Из Университета-36 по всему Харлечу разойдется Слово, усиленное и укрепленное твердотельными электронными схемами.

Правда, Межпланетное управление колониями может задать мне взбучку, но в свете вечности, даже МУК должно благодарить меня за содеянное. В их настоящем состоянии у этих земляных пучеглазых пчел отсутствовали агрессивность, чувство борьбы и завершенность, требующиеся от производительных рабочих сил. Проникновение протестантской морали трансформирует Харлеч в первоклассное колониальное владение Земли.

— Ты, кажется, чем-то поглощен, Джек, — оторвал меня от раздумий голос Реда.

— Наверное, я переутомился. Извини меня, Ред. Мне еще нужно выполнить несколько дел, а на последующие два или три дня я хочу исчезнуть, чтобы немного почитать, — я похлопал по «Блэкстоуну», спрятал книгу в карман, попрощался и ушел.

По направлявшейся в деловую зону ленте, а затем, пересев на другую ленту, я добрался до станции, где сел на южный поезд, доехал до станции, расположенной у футбольного поля, и еще раз прогулялся по позднему осеннему лесу, направляясь к кораблю, в его хранилище земной культуры.

Рано или поздно, но мой кореш придет к тому же заключению, что и я; и было крайне необходимо, чтобы я один овладел искусством и наукой кибернетики. Иначе Ред, со своим новым интересом к религии, превратит весь Харлеч в планету, где в каждой спальне окажутся пересчитыватели бусин74********* 74. Адамс опасается, что пропаганда и методы Реда, учитывая его любовь к мелодраме ("мыльным операм"), превратят харлечиан в католиков с сексуальным уклоном, с обливающимися кровью сердцами. Рано или поздно Ред поймет, что имя «Бубо» является акронимом[69] от харлечианских слов "бастуй ундел бофлик", которые переводились как "энергетический поток с сеточной структурой" и означали компьютерное устройство по анализу систем.

На Земле его назвали бы "Купс".