"Фридрих Вильгельм Ницше. Антихристианин" - читать интересную книгу автора

дистанций - следствие крайней раздражительности и болезненности, когда
любое сопротивление, сама необходимость чему-то сопротивляться
воспринимается как непереносимое неудовольствие (нечто вредное и
отвергаемое инстинктом самосохранения) и когда блаженство (удовольствие)
лишь в том, чтобы никому и ничему не противиться, ни злу, ни беде... Любовь
- единственный, последний шанс выжить...
Вот на этих двух исходных физиологических реальностях и взросло учение
об искуплении. Назову его тонким развитием гедонизма на вполне прогнившей
основе. Близкородственным остается эпикуреизм, языческое учение об
искуплении - с большой дозой греческой витальности и нервной силы. Эпикур -
типичный decadent; я первым рассмотрел в нем такового... Страх перед болью,
даже перед бесконечно малой величиной боли - может ли окончиться он чем-то
иным, нежели религией любви...

31

Я наперед дал свой ответ на вопрос. Ответ предполагает, что тип
искупителя дошел до нас в сильно искаженном виде. Искажение весьма вероятно
и само по себе: едва ли такой тип (по многим причинам) мог сохраниться
чистым, цельным, свободным от прибавлений. Видимо, оставило свои следы и
milieu *, в каком обитала эта чуждая фигура, но еще больше следов истории,
судеб первой христианской общины: задним числом тип искупителя наделили
чертами, которые объясняются исключительно условиями войны и целями
пропаганды. В странный нездоровый мир вводят нас евангелия - мир как в
русском романе, где, будто сговорившись, встречаются отбросы общества,
неврозы и "наивно-ребяческое" идиотство: в этом мире сам тип при любых
обстоятельствах должен был упроститься', особенно первые ученики переводили
это бытие неуловимых символов и непостижимостей на язык своей
неотесанности, только так они могли что-то понять в нем; для них тип
наличествовал только после того, как они вместили его в более известные им
формы... Пророк, мессия, грядущий судия, учитель морали, чудотворец, Иоанн
Креститель - вот сколько возможностей неверно воспринять сам тип... Не
будем наконец недооценивать и proprium ** всякого, в особенности
сектантского культа: почитание стирает в возлюбленном существе любые
оригинальные, иной раз неприятно чужеродные черты и идиосинкразии; их
попросту не замечают. Жаль, что рядом с этим интереснейшим decadent'ом не
было своего Достоевского, я хочу сказать - жаль, что рядом не было никого,
кто сумел бы воспринять волнующую прелесть такой смеси тонкости,
болезненности и ребячливости. И последнее соображение: этот тип, будучи
типом декадентским, мог на деле отличаться своебытным многообразием и
противоречивостью,-такую возможность нельзя совершенно исключать. Тем не
менее все говорит против нее: ведь как раз в таком случае предание, должно
быть, необычайно точно и объективно запечатлело бы образ, у нас же есть
основания предполагать обратное. Как бы то ни было, пропасть разделяет
проповедующего на горах, озерах и лугах - это словно сам Будда (на почве,
впрочем, отнюдь не индийской) - и агрессивного фанатика, смертельного врага
жрецов и богословов, которого злоречивый Ренан возвеличил как le grand
maitre en ironie ***. Сам я не сомневаюсь в том, что немало желчи (и даже
esprit ****) перелилось на учителя из христианской пропаганды с ее
возбужденностью,- всем ведь хорошо известна та бесцеремонность, с которой