Лой Штамм
Кицунэ

"В японской мифологии кицунэ – огромный лис-оборотень. Вопреки сложившемуся мнению о том, что зверь является второй ипостасью человека, шкура лиса является более привычной для кицунэ, и превращаются в человека они неохотно, редко и ненадолго. В ранней мифологии же кицунэ – злой дух, посланный человеку в наказание прогневанными Богами." – Эй, мелкая, чего читаешь? – Пихнул под руку младшую сестру пятнадцатилетний парень, устав глядеть на унылый пейзаж, проносящийся за окном машины. Ехали уже почти три часа, угодив во всевозможные пробки, а до деревни оставалось еще почти сорок километров. На улице ничего интересного не происходило, поэтому великовозрастному оболтусу не оставалось ничего иного, кроме как приставать к сестре.

Зимой темнеет рано, но на деревьях и земле лежало очень много снега, он создавал иллюзию освещения, заливая окрестности мертвенным рыжеватым отражением фар. Машина в темноте была прямо-так[cut]и лучом света в темном царстве, со сферой-бутоном в салоне – четырнадцатилетняя Лариса читала книгу по японской мифологии.

Прозвище "мелкая" прилипло к ней в девятилетнем возрасте, задержалось до сих пор, и грозило еще несколько лет не покидать ее, а там уж как получится: несмотря на то что второго января девочке должно было исполниться пятнадцать лет, выглядела она гораздо младше своего возраста. Невысокая, тоненькая, как спичка, с прямыми черными волосами до локтя и светлой кожей, она выглядела младше своего возраста, хоть и очень мило.

У нее были огромные лучистые стальные глаза, именно стальные, а не серые, – в них, казалось, мечутся блестки или пузырьки воздуха; тонкий нежный голос и музыкальные пальцы. Она любила мифологию, фентези и сказки, смотрела анимэ, читала и рисовала мангу, косплеила каких-то персонажей… Что накладывало свой отпечаток на ее поведение. С детством она расставаться не хотела категорически, благо, что года три у нее в запасе было точно.

– Легенду про лисов-оборотней, – улыбнулась девочка, отрываясь от книги, – из Японии. Жалко, что в России оборотнями могли быть только медведи – лисы более милые.

– О, Лариска, а ведь у нас один такой завелся, – внезапно с переднего сиденья к детям обернулся отец, – Местные говорят, крупнее овчарки. Здоровенный такой, наглый, все участки исследил. Бабы кошек на улицу выпускать боятся – он Матроскина сожрал уже.

– Ой, а если я его сосиской угощу, он ее будет есть? – оживилась Лариса, моментально проверяя, положила ли в рюкзачок старенький пленочный фотоаппарат.

– Будет, – засмеялся папа, – Ты положи ее у задней калитки, он как придет участок осматривать, так и съест ее.

– А если я его увижу и предложу ему, он меня не покусает? – Девочка наивно уставилась на папу огромными глазищами, – ведь не покусает же?

– Ну… – отец с сомнением посмотрел на дочь, – ты только одень валенки и ватник на всякий случай. Хотя я не советовал бы тебе особенно надеяться на встречу – лесные животные не просто так боятся людей.

– Но ведь я же не обижу его! – горячо зашептала девочка, прижимая руки к груди, – Я же только сфотографировать!

– Ты это ему объясни, – усмехнулась мама с водительского сидения, – Он же не знает, что у тебя в руках фотоаппарат, а не винтовка.

Лариса задумалась, а потом закрыла книгу и уставилась в окно – наверное, высматривать кицунэ.

В печи тихо щелкали дрова, по комнате неуклонно разливалось тепло, и девочка в пижаме, лежащая на кровати, потихоньку начала дремать. До дома доехали без приключений, но температура в нем была минусовая, и поначалу протапливался он неохотно. На фоне тихонько бормотал телевизор, это мама с братом что-то смотрели, папа сидел в кресле и читал книгу, изредка подходя к окну. До полуночи было еще несколько часов, и никто не знал, чем себя занять.

– Лариска, иди сюда скорей, только тихо! – неожиданно замахал руками отец, в очередной раз подошедший к окну, – И фотоаппарат возьми.

Лариса на цыпочках подкралась к папе, выглянула в окно и обомлела от восторга: прямо под окном, принюхиваясь к кустам смородины, стоял огромный черный лис. Длинное, действительно в метр тело, выглядело еще массивнее по сравнению с короткими лапами. Хвост был короче туловища, но ненамного, а в холке лесной обитатель был чуть-чуть ниже метровых кустов. Шерсть была длинной, густой, матово-черной, на спине словно припорошенная седыми кончиками-снегом. Белый кончик хвоста любопытно подрагивал.

Девочка трясущимися руками вытащила фотоаппарат из чехла, "поймала" лиса в "глазок" и щелкнула затвором. В стекле отразилась вспышка, лис подскочил, резко обернулся и удивленно уставился на людей. У него были рыже-карие любопытные глаза эллиптической формы, а на узкую вытянутую мордочку словно пролили сметану, замерзшую на холоде крошками – так неравномерно был окрашен белым черный лоб. Лис медленно и вальяжно ушел из поля зрения, ясно давая понять, что больше он на участке не пробудет ни минуты.

– Ну что, получилось снять? – почему-то шепотом спросил папа.

– Засвечено, наверное, – упавшим голосом ответила Лариса, затем побежала к стульям, взяла со спинки одного теплую папину рубашку, вытащила из-за печи валенки, быстро обулась, схватила с тумбочки фонарик и выбежала на улицу.

– Одень кожух, простудишься! – закричал папа.

– Я быстро, сфотографирую – и обратно, – ответила Лариса уже с улицы, не особенно заботясь о том, слышит ли ее отец.

Девочка обогнула угол дома, машинально отмечая данные на термометре – минус тринадцать. Горло перехватило от морозного воздуха, от рук и волос шел пар.

– Кицунэ, не убегай, подожди! – кричала Лариса, пересекая участок к задней калитке, ведущей в лес через стометровое поле, – Я не могу бежать так быстро, как бегаешь ты…

На снегу были четкие отпечатки лап похожие на собачьи, был виден каждый отдельный палец. По следу был видно, что лис не торопился – следы были ровными, четкими. Уже за калиткой отпечатки лап вытянулись почти по прямой линии – их хозяин явно перешел на легкую рысь.

– Кицунэ, постооой! – девочка задыхалась, холодный воздух резал легкие, ладони вспотели и полуразряженный фонарь скользил.

По снегу тяжело бегать, особенно в валенках. Но и поле не такое уж длинное, а в лесу снега меньше. Когда девочка ступила под кроны деревьев, фонарь неожиданно погас, оставив ее в темноте.

– Кицунэ… – шепотом позвала девочка, положив палец на затвор фотоаппарата, – Кицунэ, выйди ко мне, знаю, ты не просто лис. Ну пожалуйста…

Слева хрустнул сучок, Лариса резко обернулась, но ничего не увидела. Становилось все холоднее, наверное, все-таки надо было одеть кожух. А еще было страшно. На луну наползли тучи, налетел ветер, закачав деревья, лес наполнился шорохами и скрипом. Где-то совсем рядом натужно плакало-стонало какое-то дерево, готовое в ближайшем времени упасть, последовав за березой, повалившейся этим летом на своих соседок, да так и оставшейся в неудобном положении. Сейчас она была заметена снегом, образовывая арку над кустами.

Тучи разошлись, и девочка увидела перед собой тень.

Любопытный кицунэ уступил просьбам малышки и вышел к ней.

Лариса, вдыхая через раз от восторга, рассматривала пушистого зверя. Потом поднесла фотоаппарат к лицу, нажала на затвор…

Вспышка.

Лис, гавкнув-взвизгнув, отскочил, Лариса моментально убрала руку за спину и зачастила: – Прости, прости, я не буду больше, кицунэ, только не уходи, я буду хорошо себя вести…

Лис прыгнул на девочку.

"В ранней мифологии же кицунэ – злой дух, посланный человеку в наказание прогневанными Богами…" – как-то отстраненно вспомнила Лариса.

– Ты не кицунэ… Ты – ногицунэ, – всхлипнул ребенок.

Неожиданно откуда-то из кустов за лаем выскочил… еще один лис. Рыжий.

– Кюби? – девочка потеряла сознание.

Между тем рыжий лис с лаем бросился на облизывающегося черного. Они были приблизительно одинаковой комплекции, разве что, хвост кицунэ был чуть короче, чем хвост ногицунэ.

Ногицунэ побежал от него, но не в лес, а в сторону деревни, через поле, оставляя за собой двойной след – из-за бега скачками.

Перед самой дорогой лисы сцепились, и на обледеневшую гальку вылетел сцепившийся и визжащий комок.

Ни один водитель не успел бы затормозить.

– Кицунэээ… – тихо плакала пришедшая в себя девочка, сжимая побелевшими пальчиками мигающий фонарик, – Кицунэ, ну вернись… Я буду хорошей, правда.

Со всех сторон неприветливо шуршал заснеженный лес, бросая холодные хрустящие звездочки на заплаканные щеки ребенка, а где-то за полем, устало принюхиваясь и еле передвигая лапы, плелся огромный рыжий лис, оставляя на снегу кровавую полосу.

– Кицунэ…

Шаг за шагом вперед, отряхивая налипающий на шерсть снег.

– Кицунэ…

Все в мире уравновешенно, на каждого злого духа есть и хороший.

Просто он иногда опаздывает…

– Кицунэ…

Ветер швыряет в морду все больше и больше снега, и кажется, что он не осядет никогда, поземка будет вечно мести, заметать, а вьюга накрывать холодным снежным грузом, и все слабее будут чувствоваться запахи, все холоднее будет делать шаг вперед, все тише будет слышен плач…

– Кицунэ…

Красное на рыжем – такое странное сочетание, словно ржа на золоте. Ах, но ведь золото не ржавеет…

А на черном маслянистых клякс почти не видно. Просто снег кругом словно усыпан лепестками тюльпанов, что кажется совсем странным в новогоднюю морозную ночь.

– Ки-цу-нээ…

Под старой наклонившейся березой на белоснежном снегу скорчился тоненький темный силуэт. Шаг, шаг, еще шаг, уже чувствуется тонкий запах крови, еще чуть-чуть…

Белоснежное лицо, иней на ресницах и бровях, кристаллы льда и запекшаяся кровь на бледных губах, руки, прижатые к груди и горлу…

А на снег словно высыпали полной горстью клюкву. Капля, капля, еще капля. И еще много-много капель, а под шеей натекла лужица…

А сверху медленно падает крупными хлопьями. И тихо. До звона тихо. На небе то скрывается за тучами, то проявляется тенями на сугробах луна. Справа от девочки, чуть не падая на нее, ложится тень от старой березы. И медленно подходит огромный рыжий лис.

Только на метр вправо. Всего лишь на метр.

Лечь, укрыть пушистым мехом и согреть.

Только на метр вправо.

– Ки-цу…

Завтра все будут говорить о том, что кто-то сбил огромного чернобурого лиса прямо в начале деревни. Бабы с облегчением – коты да куры целее будут, мужики с досадой – это какая же шкура пропала-то за ночь лежания на морозе.

И только потом, немного позже, всерьез занявшись поисками Ларисы, найдут почти заметенный снегом кровавый лисий след, ведущий через пустой участок и поле к лесу за избами.

А под старой березой…

Когда-то верили, что занесенные снегом, сгорбленные и полуупавшие березы – проводники-двери в параллельные миры.

И где-то за гранью весело бегает по летней лесной поляне огромный рыжий лис, а маленькая черноволосая девочка тонкими пальчиками теребит его за уши и перебирает густую шубу. Рыжую-рыжую, без малейших крошек ржи.