"Александр Никонов. Хуевая книга" - читать интересную книгу автора

к кровати и выпороть.
Рубин, по нашей офицерской легенде, был интендантом. Весьма мужик
своеобразный. Что-то в нем есть - то ли ума палата, то ли говна тачка.
Чуток не от мира сего, но в хорошем смысле, в эйнштейновском, в
эпилептическом. Такой головастый, но слегка ебанутый. Слегка больше, чем
все. Он приехал в МИСиС из цветущего Еревана. (Тогда еще СССР был одной
большой дружбой народов.) А в этом году, году написания книги, оставшаяся в
Ереване сухонькая старушка-мама Рубина всю зиму сидела в квартире без
отопления, электричества и газа, как и весь город. Там идет война и мало
еды. Жалко мне маму Рубина. Мне всегда очень жалко мам-старушек. И себя в
критических ситуациях я всегда жалел как бы через мать, ее глазами, и жалел,
наверное, даже не себя, а ее - вот если бы она меня видела в столь жалком
положении, бедная моя. Я не жалею гибнущих молодыми людей, чего их жалеть,
их уже нет, но мне ужасно больно за их родителей, в особенности за матерей.
Сердце кровью. Я много могу простить человеку за его мать. Если увижу его
мать. Вот бы свести лицом к лицу, глаза в глаза армейских дедов-садистов,
избитых жертв-духов и их матерей.
Вспомни о матери того, кого бьешь, вспомни о своей матери, когда
кого-то бьешь смертным боем. Какими бы глазами они сейчас посмотрели, если б
оказались рядом...
Чего-то я отвлекся...
В тот раз я тоже здорово упился. Вышагивал ногами по комнате,
рассуждал. Вскоре в комнату зашел Валера Медведкин из нашей группы со своей
бабой, снятой для случки. Он был под мухой. А его баба попросила у меня
попить. Я взял стакан граненый и пошел к источнику воды. Но ванна была
закрыта, тогда мой пьяный мозг зашел в туалет, спустил воду, набрал из
потока в стакан и отнес бабе. Но зато я потом подарил ей дешевый брелок в
виде рыбки-открывалки, купленный в Череповце. Она не открывала, видно,
бракованная была, я и подарил. Говна-то...



ГЛАВА 14,
следующая, под кассету.
Там, на неведомы дорожках следы невиданных зверей, хуйнюшка там на
курьих лапках... Откажусь ли я когда-нибудь от этой своей книги? Вряд ли. Я
мудр.
Все проходит. Пройдет и моя жизнь. И даже твоя, читатель.
В Медведихе, где родился мой отец, а ныне наша дача, лежат везде
большие и малые кругло обкатанные валуны. Откуда они там, где морем и не
пахнет? Это следы давно ушедшего ледника. Они лежат тут десятки тысяч лет и
перележат всех нас.
Мы когда-то всей бандой пили здесь, древние викинги. Этого не вернуть,
это ушло. Все проходит и в большом и в малом.
На втором курсе мы все поголовно тащились от эмигранта Токарева. Еще
бы: эмигрант, почти враг справедливой Советской власти. Необычность. Хуй
требовал... Все проходит. Теперь и Токарев остался только на кассете.
"Я нигде без тебя не утешусь, пропаду без тебя, моя Русь.."
Или утешусь. Родина понятие относительное.
Мой дед пропал без вести где-то под Смоленском в 1942 году. А я