"Александр Никонов. Листопад" - читать интересную книгу автора

И догадался зачем. Наверное, какое-то время терпел, борясь с собой, может,
слышал стонущие вздохи Катюши. А потом не выдержал. И вбежал, чтобы
удостоверится в своей ошибке, в напрасности своих страшных подозрений.
Я, конечно, рявкнул, наорал, выгнал. А он смотрел не на меня, а в
большие глаза Кати-Катюши. Когда он убежал сломя голову, вспыхнувший и
потерянный, я обернулся к сестричке и увидел в ее глазах дрожащие слезы.
Но мы занялись нашим любовным делом дальше, высушивая слезы и не
обращая внимания на грохот шального разрыва, редкие одиночные выстрелы с
линии передовых окопов. Катя-Катюша была какое-то время напряжена, но я
растопил ее.
Она была девственницей. В девственницах есть очарование первого
трепета. Ты, как небожитель берешь ее мятущуюся душу и вводишь через ворота
боли в эдемские сады наслаждений. Играешь на ней, осторожно пробуя, как на
новеньком музыкальном инструменте. Он еще не настроен. Настраиваешь,
прислушиваясь к божественному камертону в своей душе, чутко откликаясь на
малейший отзыв ее тонких, нетронутых до того струн готовой и ждущей плоти.
Пробуждаешь спящего.
Это непередаваемо, право. Она была непередаваемо прекрасна. У каждой
женщины есть своя прекрасная грань, нужно ее только увидеть. У кого-то грань
одна, у кого-то две.
Но самой сверкающей многограньем мне почему-то кажется Дашенька из
Бежецка, из моей последней мирной осени. Алмаз, который я до конца не
раскрыл, не изучил, не познал.
А Катя-Катюша... У нее была своя блистающая прелесть. И я рассмотрел ее
и познал (о, какой точный библейский термин!) ее всю.
...Затянувшись кожаной сбруей, я вышел не оборачиваясь, чтобы не
смущать взглядом одевающуюся Катю-Катюшу. Пройдя аршин тридцать к тылу,
увидел солдат и лежащего на шинели Федю, мертвого. В лице ни кровинки, в
груди - красная дыра, легкое видно. Тем шальным снарядом его накрыло.
Я стоял и смотрел.
Тут же прибежала Катя-Катюша, сгоряча нагнулась, но поняв, что ничего
сделать уже нельзя, выпрямилась и перевела взгляд на меня.
Я стоял и смотрел. Это же я его послал под снаряд. Того, кого любил,
мальчика Федю Галушко, себя самого из ТОЙ жизни. Если б не я, если б наорал,
если б не этот случай-случка... В отпуск хотел отправить, в Вятскую...
Я на него, а Катя-Катюша на меня смотрела. Все знали, и она о моем
отеческом отношении в Феде. И, видно, было в моих глазах что-то такое,
отчего Катя задрожала губами и разрыдалась. Хотела упасть мне на грудь, но
что-то остановило, и она, растолкав унтеров, убежала.
Я молча развернулся и ушел. В другую сторону.


Потом был брусиловский прорыв - светлое и горячее время. Трудное,
хорошее, удачное. Вдохновенное. Так меня не радует отчего-то даже наше
теперешнее наступление, как возбуждало и армию, и всю Россию наше тогдашнее
продвижение, когда взломав немецкую оборону, мы ходко пошли вперед.
Брусилова обожала вся армия, вся Россия. Он стал национальным героем.
Катю ранило и ее отправили в тыл, а через неделю осколком мне
разворотило бедро. Врачи спасли ногу.