"Любомир Николов. Червь на осеннем ветру" - читать интересную книгу автора

в головокружительном калейдоскопе видений он находил некое очарование,
чувствовал, что может вспоминать еще, и еще, и еще быстрей. Достаточно было
подумать о чем-то. Протянув ноги на влажные, тонувшие в темноте доски
веранды, он так и сидел на пороге, пока поток воспо...


2

...проснулся. Спиной ощутил мягкую и теплую тяжесть Деборы. Но не
вставал. Вставать не хотелось, хотя солнце было уже высоко, его лучи
пробивались через пыльные стекла и ложились на пол светлыми
прямоугольниками. "Надо бы вымыть окна", - подумал Грэм. Мысль о работе
помогала предаваться ничегонеделанию с особенным удовольствием. Что может
быть лучше: знать, что есть чем заняться, но и что спешить некуда. Рано или
поздно наступит день, когда хозяйственный стих станет неодолимым, и тогда за
двенадцать часов ты переделаешь все, что столько времени откладывал, с
чердака до веранды приведешь дом в порядок, а вечером, вытянувшись в
постели, испытаешь полузабытое наслаждение от того, как ноют натруженные
мускулы.
Он осторожно выскользнул из-под одеяла и получше укутал Дебору. Пантера
сонно промурлыкала что-то, но не проснулась. Шагая сквозь танцующие в снопе
солнечного света пылинки, он старался не наступать на скрипучие половицы.
Следующей комнатой была гостиная. Из погасшего камина тянуло специфическим
запахом холодного древесного угля. Мутно блестел в углу экран галактической
связи. Стыдливо прятались в полумраке развешенные по стенам любительские
картины, "принадлежащие кисти" самого Грэма. Бог знает какими достоинствами
они не обладали, но ему - не как автору, а как зрителю - нравились, других
же ценителей, кроме Деборы, здесь не было, а ее пониманию недоступен даже
факт существования такого искусства, как живопись.
Равноправие так уж равноправие... Этот девиз родился у них как-то сам
собой. И оба следовали ему с одинаковым удовольствием. Вчера вечером Дебора
угадала его желание, теперь он отплатит ей той же монетой, тем более, что
догадаться, чего ей хотелось бы на завтрак, было вовсе не трудно. В кухне
Грэм склонился над плоской спиной робота. Когда-то он специально пометил в
заказе, что кнопки нужно сделать крупнее обычного - так было удобнее для
пантеры. Набрать меню - дело минутное: большой сочный бифштекс для Деборы,
кофе и пончики с кремом для себя. Робот ожил, суетливо завозился, а Грэм
отправился в ванную.
До завтрака он как раз успеет побриться. Автоматически включился
молочный шар светильника, отразился в белом кафеле стен, в никеле труб и
кранов. Достав из небольшой ниши депиллятор, Грэм привычным движением провел
им по щекам. Из зеркала на него глядел атлетического сложения мужчина лет
тридцати. Русые кудри, широкое, улыбающееся лицо. Иногда Грэму казалось, что
зеркала как-то неуловимо меняют его физиономию. Красавцем он себя во всяком
случае не считал, хотя отражение и свидетельствовало чуть ли не о
совершенстве. Скульптурно правильная форма головы, высокий гладкий лоб,
подвижные брови, голубые глаза, крепкая, почти квадратная челюсть... Разве
что шея чуть мощнее, чем надо бы, но этот недостаток компенсировали
широченные плечи.
Покончив с "бритьем", он бросил в зеркало последний взгляд и