"Фридрих Незнанский. По агентурным данным ("МАРШ ТУРЕЦКОГО") " - читать интересную книгу автора

подсматривать! Не в театре!
Орлов вздрогнул и тут же рассмеялся, демонстрируя ряд белоснежных
зубов. Каким-то неуловимо быстрым движением он заблокировал дверь купе так,
что ни проводник вагона, никто иной не смог бы нарушить покой троицы, затем
полез в вещмешок, достал завернутое в целлофан трофейное сало.
- Вот, Егор Петрович, все что осталось, - он протянул сверток...
- Отличная закусь, - одобрил тот, кромсая размякшее, розовое, в мясных
прожилках сало. Умеет немчура сало делать!
Олег тем временем разлил спирт по стопкам и мечтательно проговорил: -
Все, мужики, сейчас по пятьдесят и спать до Москвы!
Через полчаса в купе воцарилась тишина. Олег Сташе-вич прислушивался к
тихому дыханию товарищей и думал о Чиже. Юноша спал на соседней полке с
таким безмятежно-ласковым выражением лица, что у Олега защемило сердце. Он
думал о чистой, светлой душе этого почти мальчишки, которому так много уже
досталось в жизни. О его готовности любить всех людей, которую он не
утратил, несмотря ни на что. О его готовности влюбиться в одну-единственную
женщину, которая ощущалась в каждом взгляде на всех женщин, в каждом
движении в их присутствии. Впрочем, что ж - двадцать - самая пора. Лишь бы
девушка была стоящая. Потому что такой, как Чиж, если полюбит, то навсегда,
это точно. Если бы война кончилась, и самое бы время, мысленно повторил он.
Но то-то и оно, что для них троих война еще не закончилась.
Они проснулись оттого, что в дверь купе барабанили. Хижняк вскинулся
первым, глянул в окно. Поезд стоял. В тусклом свете единственного фонаря на
полуразрушенном здании вокзала высвечивалась надпись "Бологое". В дверь
продолжали колотить.
- Кто? - хрипло спросил Хижняк. Он уже поднялся и стоял возле двери.
Рука в кармане брюк сжимала ствол револьвера.
- Майор НКВД Герасимов! - раздалось из коридора. - Капитан Хижняк,
старший лейтенант Сташевич, лейтенант Орлов, открывайте!
Они тряслись в кузове полуторки, вглядываясь в серые сумерки - самое
темное время белой ночи. Дно было завалено ворохом какого-то тряпья, что
позволяло расположиться с относительными удобствами.
- Ну давай, майор, обрисовывай картину. Пока крупными мазками.
Телеграфным стилем, так сказать, - пробурчал Хижняк, поеживаясь. Сырой
ночной воздух пробирал до костей.
- Немцы-пленные, шесть человек. Бежали из лагеря. Прорвались в порт.
Видно, думали судно захватить и уйти в Финляндию.
Герасимов действительно "обрисовывал обстановку" короткими рублеными
телеграфными фразами, внутренне заводясь от повелительного тона капитана и
оттого, что он, старший по званию, этому тону подчиняется. Впрочем, все они
чистильщики[1] таковы - с гонором, высокомерные, общение этак сверху вниз...
Хижняк взглянул на светящийся циферблат своих командирских часов.
Половина второго ночи.
- Через полчаса, если ничего не случится, будем на месте, - перехватив
его взгляд, чуть угодливо проговорил Герасимов.
- В порт едем? - коротко осведомился Хижняк.
- Так точно. Там на месте полковник Кислицын даст вводную.
- Понятно. Только что под Приморском банду зачистили. И снова-здорово.
Без нас воевать что ли некому?
- Выходит что так. Выходит, вы у нас незаменимые, - слащаво улыбнулся