"Фридрих Незнанский. Операция "Фауст" ("Марш Турецкого")" - читать интересную книгу автора

пухлую и предельно истрепанную записную книжку, испещренную одному ему
понятными записями и чертежами, и начал свой рассказ, не замечая моих
переглядываний с Ким.
- Этот самый Святов ранее судим за диверсию на железной дороге -
взорвал заброшенный, вышедший из строя вагон. Никто не пострадал. Был
признан невменяемым и посажен в Столбовую психбольницу тюремного типа,
откуда благополучно сбежал год назад. 17 ноября 1984 года Святов подложил в
окно собора в Армянском переулке, правда, недействующего, взрывчатку...
В кабинет ввалилась шумная компания с заместителем прокурора города
Пархоменко во главе. Позади всех торчала голова Меркулова. И уже в следующую
секунду я перестал что-либо слышать. Не то чтобы я оглох, а как будто слышал
речь на незнакомом мне языке: среди вошедших была она, моя утренняя
незнакомка. Пархоменко что-то говорил, остальные усаживались за стол. Я же
чувствовал только сильную молотьбу в груди... Она посмотрела на меня без
малейшего интереса, потом сдвинула темные брови...
- Александр Борисович, вы меня слышите? - до меня дошло, что Меркулов
обращается ко мне, и, по-видимому, не в первый раз. - Леонид Васильевич
распределил на сегодня обязанности наших практикантов, и я прошу Семена
Семеновича, как руководителя производственной практики, проконтролировать их
работу. Мы с Леонидом Васильевичем сегодня будем заседать в горкоме партии.
Прошу в наше отсутствие соблюдать порядок. А то, вы меня извините, устроили
какой-то день "открытых дверей"...
Начальство покинуло кабинет криминалистики, и Моисеев начал с самого
начала излагать историю Святова. У меня же в голове как будто прокручивалась
заевшая пластинка со словами Пархоменко: "Светлана Николаевна Белова...
Светлана Николаевна Белова... Светлана"... Имен остальных практикантов я не
помнил.
- ...Вчера Шура, извините, Александра Ивановна Романова, начальник
второго отдела МУРа "взяла" его вместе со всеми причиндалами: динамитом и
прочим. Уже вечером Святов признался, что, обозлившись на весь мир, он
подложил бомбу в вагон метро. - Моисеев помолчал и добавил: - Конечно, эту
версию надо еще проверить...
- Если признался, что же проверять? Кто станет на себя наговаривать? -
Это говорит она, негромко, как бы невзначай роняя слова.
- А как же презумпция невиновности, Лана? Тебе как студентке последнего
курса это следует помнить всегда. Бремя доказывания вины лежит на органах
правосудия.
Гречанник поигрывал бровью, произнося свои сентенции, и всем своим
видом дает понять окружающим: "Это я так, для вида о презумпции, а вообще-то
нас связывает нечто большее". Может быть, я это себе выдумываю, но во всяком
случае они уже на "ты". И тогда я говорю, правда, чуть громче, чем мне бы
хотелось:
-Да ведь он псих! Такой что угодно наговорить может! Он до сих пор
никому не навредил и даже наоборот: после взрыва церковь в армянском
переулке, где находился какой-то склад, передали Патриархии... Какого хрена
ему было губить людей?!
Моисеев покашлял в сухонький кулачок, призывая меня к порядку. Я не
успокаивался:
- Ну ладно. Вы тут как хотите, а у меня дел по горло. Кто тут у меня по
графику?-Я взял со стола бумажку. - Степанюк Николай!