"Дети Судного Дня" - читать интересную книгу автора (Ермолаев Тимофей Вениаминович)

Глава 5. Тюрьма. День первый

— Прибыло свежее дерьмо! — так приветствовала их крашеная блондинка в форме, Старший Надзиратель городской тюрьмы № 2. Она самолично встретила новых посетителей, которых под дулами разрядников доставили в это тихое и спокойное заведение. Штыки покалывали их спины, а в куртке Молчуна слишком ретивый служака даже проковырял дырку. При виде дига улыбка её стала совсем тошнотворной. Задержавшись перед Тайтусом и помахивая небольшой блестящей дубинкой, начинённой сложнейшей электроникой, тюремщица несколько минут с ненавистью глядела на его неподвижное лицо, наполовину скрытое непрозрачными стёклами.

— Диг, — голос этой мегеры был подобен плевку, — не думай, что ты самый умный. Так что без фокусов!

Тайтус не отвечал, но её это нисколько не задело. Мегера резким движением сунула дубинку дигу прямо под нос, но тот не пошевелился. Губы её кривились, как жирные ярко-красные черви.

— Станнер, — при этих её словах Тайтус немного отшатнулся, хотя и без всякой мимики на лице. — Я не знаю, как он подействует на твои нейроны, диг.

И тут же, без всякой паузы, она подскочила к Энди и опытным жестом лошадника раздвинула ему рот.

— Вамп, так я и знала, — удовлетворённо произнесла мегера. — Скажи спасибо, что у меня нет дочки, у которой можно было бы выпить хоть грамм крови. Иначе я отрезала б твой…

Неясно, помешала бы кастрация вампу и дальше пить кровь из своих жертв, но Алекс уже не выдержал:

— Ты тоже нам сгодишься, старая сучка! — закричал он, но не успел договорить, как надзирательница направила дубинку в его сторону. Алекс упал, невидимые волны привели его нервную систему во временную непригодность. Мегера вернулась за стол и открыла толстый гроссбух:

— Итак, диг, два вампа и вэйвер. Назовите ваши имена!

Так как диг и Молчун и не думали открывать рот, а Алекс в данный момент был на это неспособен, пришлось Энди выполнить её просьбу, а также сообщить возраст каждого и то, что они являются студиозусами.

— Вы подозреваетесь в совершении уголовных преступлений, предусмотренных статьями 67, 187, 229 и 131 Уголовного Кодекса Республики. Надеюсь, вы доживёте до судебного следствия, — приободрила их мегера.

Она снова сорвалась со стула и нетерпеливо наклонилась над Алексом, тот не подавал признаков жизни. Мегера не любила ждать, и её тяжёлый ботинок ударил несчастного вампира по подбородку, челюсть только чудом осталась в своих пазах. Алекс застонал, повернул голову, и его стошнило на начищенные ботинки надзирательницы. С перекошенным от отвращения и ярости лицом, она опять ударила Алекса, на этот раз в живот, но ботинки от этого чище не стали. Мегера грязно выругалась и нажала на одну из кнопок на своём столе. Вошли два тюремщика, у каждого в руке был станнер.

— Отведите это дерьмо в одиннадцатую камеру, — отрывисто приказала она. Один тюремщик вопросительно изогнул бровь:

— И дига, мэм? Им, по-моему, положена отдельная камера.

Старший надзиратель городской тюрьмы мстительно улыбнулась:

— Тебе повезло, диг. Карцер как раз свободен.

Перед тем, как их развели в разные стороны (Тайтуса куда-то вниз, а остальных — прямо по грязному тускло освещённому коридору), у них отобрали «Юнипак», ножи, всю мелочь, а также поразивший бедных студиозусов толстый кошелёк Молчуна. Единственное, что было оставлено — это концентратные кубики дига, которому было объявлено, что раз у него есть своя пища, он освобождается от тюремного рациона.

— А в задний проход не хотите мне заглянуть? — невинно округлив ангельские глазки, поинтересовался Энди.

— Пусть твоя задница заботит сокамерников, — парировала мегера, осматривая их через окуляр сканирующего устройства.

Алекс воздерживался от полемики, так как ему всё ещё было худо, и он прикладывал все усилия, чтобы не грохнуться на твердокаменный пол.

— До скорого свидания, Тайтус, — попрощался Алекс, диг не высказал никаких эмоций.

Камера была огромной и имела квадрат в основании. В одном углу попахивало мочой и калом небольшое круглое отверстие в полу. Окна во внешний мир отсутствовали, если не считать тёмный экран телевизора. Освещалось это душераздирающее зрелище тускло мерцающими панелями в потолке. В камере уже находилось шесть человек, и двое из них показались вампам очень знакомыми. Эта пара сидела отдельно от всех и с горящими глазами оживлённо разговаривала, и нетрудно было догадаться о чём.

— Что-то в последнее время мой трайк перестал выкладываться на полную мощность, я еле набираю двести миль в час, — пожаловался маленький Курц, вечно попадающий в разные неприятные истории.

— Скорее всего, засорился детонатор, — ответил ему высокий, крепко сложенный Ланг.

— Я уже его смотрел, на нём совсем немного нагара…

— Попробуй проверить поршни и взрывные камеры…

— Эй, трайкеры, вы-то что тут делаете? — не выдержал Энди.

Курц нахмурился, а Ланг довольно осклабился.

— Мы проехались по Артиллерийскому парку. Курц наехал на какую-то бабушку… — улыбка его стала ещё шире, а глаза блистали фанатичным блеском. — А я развалил несколько скамеек. Представляешь, погнул правое антикрыло…

Маленький Курц недовольно помотал головой:

— Я даже не успел отковырять фарш от шин!

И, повернувшись друг к другу, трайкеры завели свой бесконечный разговор.

Алекс опять побледнел, пошатнулся и, прислонившись к стене, присел отдохнуть после мозгового шока. Молчун примостился рядом, настроившись на любимую волну. Энди решил познакомиться с другими невольными обитателями камеры. Посредине квадрата, образованного сверхпрочными стенами, в позе какальщика сидел здоровенный детина с бритым затылком, на майке у него блестел значок студиозуса. На бесхитростном лице детины застыло умильное выражение. Периодически он поглядывал по сторонам и негромко гудел.

— Что ты делаешь? — изумился Энди.

Лицо крепыша расплылось в улыбке. Он ещё раз зыркнул по сторонам и ответил:

— Рою подземный ход!

У Энди отвалилась челюсть: чтобы человек усилием мысли рыл подземный ход — такого он ещё не видел.

От стены, где сидел мужчина с заросшими щеками и лысый скуластый парень с безжизненными глазами вэйвера, раздался смех.

— Эй, Орсон, хватит прикалываться, — гулко сказал небритый мужчина.

Крепыш перестал гудеть и, легко поднявшись, протянул Энди руку, озорство так и струилось из его глаз.

— Меня зовут Орсон, — рукопожатие его было мощным, но вампир с особенностями его организма мог бы сжать ещё сильнее. — А это мои друзья: вэйвер Филип, которого мы называем Пип, и просто Филип.

— Я — Энди. Вон там — Алекс и Молчун. Молчун тоже вэйвер, — представился вампир. — С нами был ещё диг…

— Всех дигов нужно закопать поглубже, — незлобно улыбаясь, сказал Орсон. Похоже, улыбка всё время сияла на его круглом лице. — Вы когда-нибудь слышали, как два дига общаются между собой в двоичном коде?

— Это как? — не понял Энди.

— А вот так! — и крепыш изо всех сил зашипел: «Ш-ш-ш-ш!»

Вэйвер Пип открыл глаза и спросил:

— Курить есть?

Энди отрицательно покачал головой и посмотрел в угол, расположенный диаметрально противоположно зловонному отверстию в полу. Там разместился ещё один бедняга в тёмном плаще и коричневой элегантной шляпе. На носу его поблёскивало пенсне. Небритый Филип перехватил взгляд вампа и пояснил:

— Это Гордон. Он здесь дольше всех нас, вместе взятых.

— Меня зовут Энди, — подошёл вампир к Гордону и, заметив под плащом белый воротничок, добавил, — патер…

— Просто Гордон, — ответствовал тот и обнажил в приветливой улыбке типичные только лишь для вампа зубы. Энди ответил ему тем же и присел рядом с ним.

— Я слышал, что с вами был диг? — полюбопытствовал Гордон. — Не беспокойся о нём. Диги губят наше общество, ибо нет у них бессмертной души…

«Мало того, что этот патер — вамп, он ещё и сумасшедший», — подумал Энди и спросил у Гордона, что же такое, по его мнению, душа.

— Душа — это очень сложное явление, вид материи, существующий независимо от нашего сознания. Душа состоит из семи сфер, каждая из которых вложена в предыдущую, а первая вложена в последнюю, — совершенно серьёзно объяснил Гордон. — Сигареты есть?

— Была одна, но и ту отобрали. Нас ободрали, как липку, — сокрушался Энди.

— Плохо, — нахмурился Гордон.

Энди грустно покачал головой и решил вступиться за Тайтуса:

— И всё-таки, Гордон, диги неплохие парни, во всяком случае, некоторые. Они безвредны, как вэйверы, и более похожи на нормиков, чем, например, шаггеры…

Патер Гордон смотрел на Энди, как на маленького ребёнка, только выучившегося говорить. Затем он не спеша протёр пенсне.

— Знаешь ли ты, Энди, что у дигов отсутствуют вкусовые и обонятельные нервные окончания? Что мир они видят чёрно-белым, а диапазон их слышимости ограничен? Что у них плохо развита тактильная и болевая чувствительность? Но это всё мелочи по сравнению с тем, что у дигов нет бесценного дара Господа Бога — души!

Энди не рискнул спросить, что такое Бог.

— Но дигов всё-таки очень мало, — сказал Энди и поперхнулся, встретив полный негодования взгляд Гордона.

— Верховный вершитель зла — Сатана — один-единственный, а диги — суть диаволовы приспешники, то бишь бесы. Эй, что с твоими руками?

Энди увидел, что на его правой руке, на мизинце, ноготь отделился от своего ложа и упал на пол.

— У тебя начался катаболический процесс, Энди, — а когда несчастный кровопийца рассказал ему о лже-девушке, патер пояснил:

— Этот трансвестит ускорил катаболизм твоего организма, да и с другом твоим то же самое.

Но разговоры ничем не могли помочь, и Гордон достал из кармана плаща коробочку с таблетками.

— Это гемоанаболик. Проглоти одну и дай ещё Алексу. Это, конечно, не доставит такого наслаждения, но зато позволит продержаться некоторое время, — патер Гордон мечтательно откинул голову. — Ах, как давно я не ощущал хруст прокусываемых сосудов…

Энди поблагодарил и поспешил на помощь к другу. Тот в полуобморочном состоянии подозрительно обнюхал таблетку, но всё-таки проглотил. Молчун вдруг встал, подошёл к вонючей дыре и, повернувшись ко всему миру спиной, начал поливать отверстие. Звук струи напомнил кое-о-чём Энди и Алексу.

Когда они сделали своё дело, зашумел экран телевизора, на нём появилось багровое поле, украшенное пеплом и воронками. Энди, Филип и Орсон с радостными криками расположились у мелькающего экрана. На поле с двух разных сторон выбежали спортсмены, слева — в броневых доспехах жёлтого цвета, справа — в красных с белыми полосками, в руках у каждого было оружие. Из середины поля поднялась платформа, на которой лежал колючий, как ёж, мяч.

Небритый Филип развернул «Спортивную газету» (всё-таки заключённым позволялось иметь безделушки, подумал Энди) и с умным видом стал её изучать.

— Сегодня играют «Стрейнджеры» и «Бизоны», — сообщил Филип. — «Стрейнджеры» — моя любимая команда, «Бизонам» до неё далеко.

— А какого они цвета? — спросил Энди, который был абсолютно другого мнения.

— Понятия не имею, — после долгих раздумий признался Филип. А глядя на озорное лицо Орсона, Энди понял, что его можно не спрашивать.

Красные и жёлтые ринулись к мячу и друг к другу, попутно поливая всё и вся пулемётным огнём, многие пули попадали в своих же сокомандников. Смертоносный металл срывал пластинки брони с тел спортсменов, кое у кого брызнули струйки крови, но пока ещё никто не упал. Наконец, был нанесён удар по мячу, и в то же мгновение началась ужасная неразбериха в середине поля: закованные в броню гиганты, развившие уже приличную скорость, сталкивались лоб в лоб, увеличив вдобавок прицельность непрерывного огня. Энди, Филип и Орсон возбуждённо уставились в экран, а когда один жёлтый спортсмен с покорёженными грудными пластинами упал и не поднялся, они довольно закричали, махая в воздухе кулаками. Алекс, к которому после гемоанаболика вернулось хорошее самочувствие, скучающе слонялся по камере, вэйверы слушали свои волны, а патер Гордон листал затрёпанный журнал для мужчин.

Закончился первый тайм. Во время перерыва спортсменам срочно клепали новые бронепластины, пополняли запасы боекомплектов, а медики вводили в их организмы бешеные дозы стимуляторов и, если кто был ранен, обезболивателей. Во втором тайме на поле выпускались дополнительные силы, вооружённые ракетами. А относительно счёта — он так и не был открыт, если не считать десяток продырявленных, как решето, неподвижных тел, которые техники в спешном порядке вывозили с поля.

Как только спортсмены вновь заняли свои места на поле, прозвучал свисток судьи, и… К огромному ужасу и возмущению фанатов этого зрелищного спорта телевизор чмокнул и погас. Орсон, не найдя выхода для своего гнева, даже заколотил кулаками по серому экрану, но его похвальные старания оставались тщетными.

По решётке двери провели дубинкой-станнером. Щуплый черноволосый надзиратель с хмурым обликом принёс ужин.

— Вас уже девятеро, гады? Вы что, размножаетесь? — поинтересовался он, просовывая под решётку ужин на картонных тарелках, а между прутьями — какое-то питьё в бумажных стаканчиках. — Приятного аппетита!

Трайкеры, очнувшись от своей техно-болтовни, ринулись к кормушке и первыми выбрали себе порции. Патер Гордон с усмешкой превосходства наблюдал за ними. Затем уже медленно разбирали тарелки и стаканчики остальные, патер замыкал шествие.

— Не пейте сразу всю воду, — предупредил Гордон новичков, — это на шесть часов, иначе от жажды вам придётся пить из этого благоухающего отверстия. И, чёрт возьми, не выкидывайте стаканчики и тарелки — это необходимая для вас же бумага. Свой журнал я потом рвать не позволю.

Проинформировав их таким образом, патер поправил пенсне, завёл очи вверх и громко, с искренним чувством произнёс:

— Благослови нас, Господи, и благослови нашу вечернюю трапезу! И спасибо тебе, Господи, за то, что она у нас есть!

«Этого Господа Бога хоть раз накормить такой трапезой», — мрачно подумал Алекс, глядя на нечто бесформенное, серое, покрытое плёнкой слизи — содержимое своей тарелки.

— Слава Богу, что оно хоть не воняет, — пробурчал он.

Вилок и ложек в тюрьме не полагалось, и приходилось пользоваться естественными инструментами — пальцами. К счастью, эта неприглядная масса не имела ни запаха, ни вкуса, и поэтому процесс поглощения пищи медленно, но продвигался, не проявляя тенденции обратиться вспять.

От двери камеры послышался гнуснейший и злораднейший смех. Энди, Алекс и Молчун узнали в небольшой полноватой фигурке Сони Скевинджера. Лицо агента было подобно полной луне, а рот растянулся от уха до уха.

— Приятного аппетита, — сказал Сони.

— Vade retro, Satanas[2]! — громогласно повелел патер Гордон, осеняя решётку крёстным знамением. Сони мгновенно исчез.

Покончив с неприглядной кашей (если только это была каша), Энди пригубил компот (если только это был компот, а не продукт жизнедеятельности какого-нибудь животного). На вкус эта темноватая жидкость оказалась лучше, чем он ожидал, но немного портило впечатление то, что нерадивый повар не потрудился выловить из стаканчика каких-то маленьких тёмно-коричневых червячков. Тараканов Энди с удовольствием бы погрыз, но червяки… брр, мерзость!

После ужина свет в камере начал медленно угасать, и через несколько минут они очутились во тьме, ничего не было видно, кроме светлого прямоугольника дверного проёма. В коридоре также уменьшили яркость освещения, но не погасили совсем.

Кто-то в темноте направился к отверстию.

— Осторожно, не упади туда, — сказал патер Гордон.

Этот кто-то долго, с натугой делал своё дело, а потом, приглушённо ругаясь неприличными словами, воспользовался картонкой от тарелки.

— Господи, благослови эту ночь, — торжественно провозгласил Гордон, когда все успокоились, растянувшись на прохладном полу.

— В таком месте необходимо просить милости у Сатаны, — хмыкнул невидимый Филип. — Спокойной ночи!

В холодном, как лёд, карцере неподвижно сидел диг Тайтус. Лампы над его головой то ярко вспыхивали, то резко гасли, но диг установил частоту считывания изображения с сетчатки глаза равной частоте вспышек. Благодаря этой мере, мир для него погрузился в темноту.

Тайтус думал. Но вы, наверное, очень удивитесь, когда узнаете, что он думал не о том, как выбраться из тюрьмы, и не о том, как показать себя на суде (если таковой будет) наилучшим образом. Диг мысленно играл сам с собой в шахматы. Даже его совершенный мозг, в миллионы раз превосходящий быстродействием самые лучшие электронные устройства, не мог перебрать все возможные варианты, и поэтому Тайтус получал немалое интеллектуальное наслаждение.