"Виктор Некрасов. Маленькие портреты" - читать интересную книгу автора

выносились столы и стулья.
Первый год мы играли этюды и ставили отрывки из Чехова. На втором курсе
мне дьявольски повезло - дали Хлестакова, второй акт "Ревизора". Потом уже
Иван Платонович рассказывал мне, почему он отважился дать мне эту роль,
мечту моей жизни.
После первого курса (и четвертого архитектурного) институт послал нас
на практику. Мы с приятелем попали в Севастополь. Там мы, не переутомляясь,
строили какие-то печки, в основном же купались и загорали на станции
"Динамо" у Графской пристани и с утра до вечера мечтали о сытном обеде - год
был нелегкий, тридцать четвертый. И вот в одном маленьком, беленьком, как и
все в Севастополе, домике на Северной стороне (у родителей моего друга, с
которым я вместе работал в Киеве на постройке вокзала) мы эту нашу мечту
осуществили полностью. Мы съели и выпили все, что было на столе, а на столе
было много кое-чего, и еще по карманам растыкали. Я надолго, на многие годы
запомнил этот лукуллов пир.
Вернулись в Киев. Начались занятия в студии. На первом же уроке Иван
Платонович предложил каждому из нас изобразить наиболее запомнившийся,
наиболее интересный эпизод из проведенного нами лета. Я изобразил самого
себя за столом у родителей моего друга.
- Вы ели, дорогой мой Вика, - сказал мне Иван Платонович, - с таким
аппетитом, так вкусно, с такой самозабвенностью, с такой отдачей всего себя
самому процессу еды, пережевывания, запивания, выбора блюд, обсасывания
косточек, ковыряния в зубах, что я сразу понял: речь может идти только о
Гаргантюа или Хлестакове. Я выбрал Хлестакова.
Всю зиму я работал над Хлестаковым. А в институте по утрам корпел над
проектом вокзала. За вокзал я получил четверку, за Хлестакова - пять!
Счастье, охватившее меня после успеха в роли Хлестакова, я могу
сравнить только с радостью, которую я испытывал одиннадцать лет спустя,
впервые взяв в руки восьмой и девятый номер "Знамени" за 1946 год с
напечатанным там "Сталинградом" - так вначале, в журнальном варианте,
называлась моя первая повесть.
Потом, на третьем и четвертом курсах, я играл матроса Селестена в
мопассановском рассказе "В гавани", графа Альмавиву в "Женитьбе Фигаро",
Добчинского (!) и Раскольникова и как "диплом" Женьку Ксидиаса в
"Интервенции" Л. Славина. За эти две последние роли меня хвалили, но все это
было уже без Ивана Платоновича. Что-то у нас переменилось, Марселя Павловича
заменили другим директором, мы приняли его в штыки (потом, правда,
примирились и даже подружились), в репертуаре нашем появился "Платон Кречет"
(тоже штыки, но никакого примирения), и в результате всех этих перемен Иван
Платонович от нас ушел.
Мы - я и Иончик - от имени всей студии ездили к нему в Остер (там у
него был маленький домик, там он и родился) упрашивать, умолять, чтоб не
покидал нас. Он нас очень мило, трогательно принял (сам тоже был тронут),
угостил обедом, ходил с нами к речке, был тих, спокоен, как всегда,
обаятелен, но непреклонен. Нет, не вернется, мосты сожжены, корабли
потоплены.
- Поеду осенью в Ленинград. К Володе.
- Но с вашими легкими Ленинград...
- Ничего не поделаешь. Другого выхода нет.
- Ну а мы? - последний наш козырь. - Как же мы без вас?