"Виктор Некрасов. Маленькая печальная повесть" - читать интересную книгу автора

рю, подумать, Рембрандт, возле парка Монсо, и не частые, но все же
путешествия на стареньком "рено-5": через Пиренеи и Андорру до самого
Гибралтара и обратно... Ну, а третий исподволь готовит новую победу над
Ермашом, таинственно шушукаясь за столиками ВТО и ЦДЛ с поборниками
настоящего искусства - опытными сценаристами, которым надоело врать, и
молодыми писателями, еще не научившимися этому. Насчет поездок - не дальше
Коктебеля, Дубутлов и Репине...
Перспективы?
Ах, как хочется подвести какой-то итог. Разобраться в том, кто из этой
тройки выиграл, кто проиграл, кому посчастливилось, кто из них, в конце
концов, оказался победителем в битве за жизнь, свободу, правду и т.д. Но
нет, не мне, бесстрастному летописцу, судить об этом, делать прогнозы.
Уклоняюсь. Подождем...
Да, но почему же - естественный вопрос - я позволил все же назвать свою
маленькую повесть печальной? Все как будто не так уж плохо - живы,
здоровы, работают, собираются даже рожать?
Прочитайте две первые фразы эпилога, и вы поймете. Не переписываются,
не звонят...


Сегодня воскресенье, а в среду 12 сентября минет ровно десять лет с
того дня, когда, обнявшись и слегка пустив слезу, мы - я, жена и собачка
Джулька - сели в Борисполе в самолет и через три часа оказались в Цюрихе.
Так, на шестьдесят четвертом году у меня, шестьдесят первом у жены и
четвертом у Джульки началась новая, совсем непохожая на прожитую жизнь.
Благословляю ли я этот день 12 сентября 1974 года? Да, благословляю.
Мне нужна свобода, и тут я ее обрел. Скучаю ли я по дому, по прошлому? Да,
скучаю. И очень.
Выяснилось, что самое важное в жизни - это друзья. Особенно когда их
лишаешься. Для кого-нибудь деньги, карьера, слава, для меня - друзья...
Те, тех лет, сложных, тяжелых и возвышенных. Те, с кем столько прожито,
пережито, прохожено по всяким Военно-Осетинским дорогам, ингурским тропам,
донским степям в невеселые дня отступления, по Сивцевым Вражкам, Дворцовым
набережным, киевским паркам, с кем столько часов проведено в накуренных
чертежках, в окопах полного и неполного профиля, на кухнях и забегаловках
и выпито Бог знает сколько бочек всякой дряни. И их, друзей, все меньше и
меньше, и о каждом из них, ушедшем и оставшемся, вспоминаешь с такой
теплотой, с такой любовью. И так мне их не хватает.
Может быть, самое большое преступление за шестьдесят семь лет,
совершенное в моей стране, это дьявольски задуманное и осуществленное
разобщение людей. Возможно, это началось с коммуналок, не знаю, но, так
или иначе, человеческое общение сведено к тому, что, втиснутые в
прокрустово ложе запретов и страха, люди, даже любящие друг друга, боясь
за свои конечности, пресекают это общение. Из трусости, из осторожности,
из боязни за детей, причин миллион. Один из самых моих близких друзей, еще
с юных, восторженных лет, не только не пришел прощаться, но даже не
позвонил. Ближайшая приятельница категорически запретила ей звонить, не то
что заходить. Еще один друг, тоже близкий, хотя и послевоенных лет,
прощаясь и глотая слезы, сказал:
- Не пиши, все равно отвечать не буду...