"Виктор Некрасов. Кира Георгиевна" - читать интересную книгу автора

- Бог его знает. Четверг, что ли, или пятница...
Николай Иванович, продолжая улыбаться, торжественно протянул ей то
квадратное, что держал за спиной.
- Сегодня, к вашему сведению, четвертое июля, Кира Георгиевна.
Господи, день ее рождения!
Николай Иванович подошел и поцеловал ее в щеку.
- А эту вещь я берег три месяца. Специально в комиссионном на Арбате
попросил - как только появится у них Сарьян, оставить мне. Ты же любишь
его.
- Люблю. - Кира Георгиевна улыбнулась, посмотрела на очень свежий,
солнечный этюд предгорий Алагеза с цветущими вокруг садами и отнесла его к
себе в комнату.
"Господи, как все это некстати, - подумала она, кладя картину на стол,
- как некстати..." Подымаясь сейчас по лестнице домой, она твердо решила
все рассказать Николаю Ивановичу. Тянуть нельзя. Надо говорить сразу и
прямо. "И вот, - думала она сейчас с досадой, - как раз сегодня день
рождения, Сарьян, торжество, до чего ж некстати..." И в то же время, как
часто бывает с людьми, когда надо предпринять какой-то трудный шаг и есть
предлог его отложить, Кира Георгиевна внутренне, не признаваясь самой
себе, обрадовалась этому предлогу.
"Скажу завтра, - подумала она, - сегодня как-то неловко. А завтра
воскресенье, поедем куда-нибудь за город и там обо всем поговорим..."
Почему говорить надо за городом, а не дома, было не совсем ясно. Но, так
или иначе, решение было принято, и Кира Георгиевна вернулась в столовую
приветливой и улыбающейся, как положено имениннице.
Токай оказался очень хорошим (так, во всяком случае, заявил Николай
Иванович, тонкий знаток вин), и окрошка тоже, и любимое Килей
кисло-сладкое мясо, и вишневый кисель, и оба наперебой расхваливали Лушу,
которая по случаю торжества сидела тут же и сияла от счастья.
Пообедав, долго искали место для Сарьяна. Наконец нашли его в столовой,
решив перенести в коридор - место изгнания - кем-то подаренную "Ночь в
Гурзуфе", слишком традиционную и обоим порядочно надоевшую.
Потом пошли на выставку чехословацкого стекла, часа два бродили по
неузнаваемому Манежу, и Кира Георгиевна восторгалась вкусом и умением
чехов.
Вечер провели в консерватории - приехал известный немецкий органист,
все знакомые говорили, что его обязательно надо послушать. Этого, пожалуй,
не стоило делать. За обедом, в поисках места для Сарьяна и потом на
выставке Кира Георгиевна немного рассеялась, здесь же, на концерте, где
надо было молча сидеть и думать, слушая Баха и Генделя, она почувствовала
вдруг прилив жалости и нежности к Николаю Ивановичу. Вот сидит он рядышком
в своем сером костюме (на концерты он, страстный любитель музыки, всегда
ходил в этом костюме, в нем удобнее, ничто не стесняет), заслонив рукой
глаза, внимательно слушает, неслышно притопывая в такт музыке ногой
(привычка, от которой никак не мог отделаться), и так ему сейчас хорошо и
спокойно, и ничего-то он не знает, а завтра...
Но завтра он тоже ничего не узнал. И послезавтра тоже. И через день,
через неделю, через две тоже не узнал.
На следующий день, в воскресенье, им никуда не удалось поехать. Пришел
Мишка с каким-то рыжим долговязым приятелем, приехавшим на неделю из