"Николай Алексеевич Некрасов. Помещик двадцати трех душ " - читать интересную книгу автора

никаких дурных поступков за ним я не замечал. Павлуша будет у меня жить и
учиться всему, чему будут учить дочь мою: француз - по-французски, на
скрыпке, светскому обращению и танцевать, немка - по-немецки, на фортепьяне
и вышивать по канве, шить бисером и по тюлю, Поношенский - русской грамоте и
письму и всему, чему он там учил; закону божию - священник. Не упущено
ничего, чтоб дочь моя была воспитана прилично рангу и состоянию. Павлуше
вашему не мешает. Присылайте-ка его; никаких расходов вам не будет. Да уж
присылайте с Павлушей и Касторку. Мальчик привык к собаке и, верно,
расставшись с вами, будет скучать об вас: собака его утешит. Вы также очень
меня обяжете, если будете навещать... и проч...."
Отец мой сразу понял, в чем дело. Слезы брызнули ручьями из глаз
старика. Страшная борьба заметна была на лице его; видно было, что он на
что-то решался.
- - Павлуша,- сказал он после продолжительного молчания,- ты поедешь
сегодня к Андрею Никифоровичу и там останешься. Кастора отправ...
Слезы помешали ему кончить. Он обвел глазами комнату: Кастор был тут.
Он лежал середи комнаты в самом живописном положении,- в каком изображают
львов перед подъездами богатых домов,- глаза его сверкали умом и
довольством; мускулы двигались, баранью кость он грыз и весело визжал...
По временам умное животное взглядывало на своего хозяина и приветно
вертело хвостом. Лицо моего родителя было мрачно. Он шептал про себя
несвязные слова, из которых я мог только расслышать: "Отец всем должен
жертвовать... счастие сына... не примут на службу... да будет воля
господня!"...
Я не понимал ничего, но сам готов был заплакать: такова была горесть
старика...
Сцену, происшедшую при прощании, по справедливости можно назвать
раздирательною: Кастор разодрал мешок, в который принуждены были запрятать
его, выскочил из повозки и бросился к моему отцу... Его поймали и опять
посадили в повозку, со связанными ногами...
Жалобный вой Кастора и громкое рыдание моего отца долго оглашали
окрестности... Я не плакал... Жаль, что те, которые в стихах и прозе
сожалеют о "прекрасных днях невозвратного детства" и называют его лучшим
возрастом жизни, не берут в расчет подобных обстоятельств!
Собака выла. Я с жадностью пожирал пирог с печенкой, который испекла
мне на дорогу няня Тарасьевна. Я дал кусок собаке: она жалобно посмотрела
мне в глаза, понюхала пирог и опять завыла пронзительно; кусок остался
нетронут. Позже, вечером, я общипал поверхность его, которой касались губы
собаки, а остальное съел с большим аппетитом.
Когда я доедал последнюю крошку, вдали показалась церковь и вскоре
начали являться домы села ***"...
Лягу спать...

- ----

15 октября

Целые десять дней я не брал пера в руки: мне было не до пера! Ужасная
весть об ее измене не выходила у меня из головы: я бесился как исступленный,
я плакал как ребенок, я проклинал, как Байрон... Меня звали к ней... Зачем я