"Николай Алексеевич Некрасов. Опытная женщина " - читать интересную книгу автора

- - Воспользоваться?.. Да разве вы не видите, что это открытие рыжее...
всмотритесь хорошенько, совершенно рыжее! - воскликнул Хламиденко почти со
слезами.
Все присутствующие начали с любопытством рассматривать волосы.
- - О, какое несчастие! - говорил Хламиденко.
- - Огненного цвета!
- - Совершенно рыжего цвета!
- - Без малейших оттенков черного или красного!
- - Настоящее подобие красной меди!
- - Блистательней солнца, точно у Казимода!
- - Что за козьи моды! - закричал оглушаемый Хламиденко. - И глупо, -
продолжал он, - у козы белая борода, а не рыжая... Хоть бы смеялись-то
умно...
- - Да успокойтесь, Петр Иванович, - сказал хозяин, смекнув, что дело
может принять дурной оборот для его спектакля. - Вооружитесь всегдашним
вашим благоразумием... теперь вас узнать нельзя... Я никогда не думал, чтоб
вы были в состоянии кричать и сердиться... Скажите, вы ли это, вы ли?
- - Все решительно против меня! - воскликнул Хламиденко, хватаясь за
голову. - Если я и вою, так по вашей милости... Однако смотрите, Андрей
Матвеевич, как бы вам самим не заплакать!
- - Помилуйте, совсем не в том смысле сказал... Если я виноват, то
прошу извинения...
- - Извинения! могу ли я сделать усы и бороду из вашего извинения?..
Могу ли я нафабрить эти рыжие волосы вашим извинением?.. Нет, я решительно
отказываюсь играть!
- - Ах, какой вы человек!
- - Я не человек, я надворный советник! Я не позволю играть собою
всякому... да и сам не буду играть... Прощайте.
Хламиденко ушел. Стригунов чуть не упал в обморок с отчаяния. Только
обещания Черницкого уговорить Петра Ивановича несколько ободрили его. Они со
всех ног бросились за разъяренным Парисом.
Зеницын остался один. Когда влюбленный робок и нерешителен, тогда он
хватается за самые странные средства, чтоб сблизиться с любимой женщиной,
только б эти средства были по плечу его робости и нерешительности. Так
действовал и Зеницын. Боясь объясниться открыто, он думал, что может
заронить искру любви в сердце Задумской, объяснить ей несколько свои
чувства, передав на сцене верно и увлекательно любовь и страдания лица
совершенно постороннего. Такое предположение ему извинительно: он был
мечтатель и верил в тайное сочувствие душ. Надеясь многого от настоящего
вечера, он усердно принялся за повторение своей роли, торопясь
воспользоваться последними минутами. Вдруг за дверьми послышался шум: в
комнату вбежал Хламиденко, сопровождаемый Черницким и Стригуновым.
- - Ты говоришь, что она, Александра Александровна, ангел,
штаб-офицерша,- просила меня играть?
- - Ну да,- отвечал Черницкий, удерживаясь от смеха.
- - О, как я счастлив!.. Беги же, скажи ей, что я все для нее сделаю.
- - Да будешь ли ты играть-то?
- - Буду ли я играть? Она просила - и я не буду играть?.. Разве я
камень, разве я пробка, разве я дерево... "Понемногу того и другого и
третьего, - подумал Зеницын,- а больше всего пробки".