"Николай Алексеевич Некрасов. Очерки литературной жизни " - читать интересную книгу автора

Свистов счел нужным захохотать, потому что, по понятию господ,
посещающих Александрийский театр, в последних словах драматурга-водевилиста
заключался каламбур. Но смех поэта был далеко не так силен, сердечен и
продолжителен, как прежде. Холодность фельетониста явно его опечалила. Все
это заметили, и всем сделалось как-то не совсем ловко. Последовала довольно
длинная пауза. Зубков не преминул ею воспользоваться: очень кстати явился на
первом плане с своим анекдотцем и благополучно досказал его...
- - Вздор, братец,- сказал актер.- Я знал наперед, что вздор. Сам
выдумал...
- - Что? как? вздор! - возразил Зубков шутливо обиженным тоном и
пропел:

Задеть мою амбицию
Я не позволю вам,
Я жалобу в полицию
На вас, сударь, подам.
Хоть смирен по природе я,
Но не шутите мной,
Я - "ваше благородие",
А вы-то кто такой?

А водевилист-драматург, выслушав внимательно анекдот, приятно улыбнулся
и сказал вполголоса: "Помещу в водевиль!"
Комнатки Хлыстова скоро начали наполняться народом. Пришел страстный
любитель театра и литературы - пожилой, очень добрый человек, в эполетах, с
майорским брюшком и лысиной от лба до затылка. Он снял саблю и, сказав:
"Подождите здесь, Софья Ивановна!", поставил в угол, после чего с грациею
поклонился ей и вмешался в толпу. Он говорил всякому встречному "ты" и
"монгдер" и отличался необыкновенною любовью к некоторому лакомству,-
любовью, которую, думал он, разделяет с ним вся вселенная. Раз, встретясь со
мною на Невском проспекте, он с необыкновенною живостью схватил меня за руку
и вскричал: "Моншер, моншер! Представь себе... Если б ты знал... Ах! если б
ты знал!.." - "Да что такое?" - спросил я. Он нагнулся к самому моему уху и
сказал шепотом, замиравшим от избытка счастья: "Мне прислали пять пудов сала
из Малороссии!.." Он не только ел свиное сало пудами, но советовал лечиться
им от всех болезней и беспрестанно рассказывал примеры чудотворного действия
свиного жиру на человеческое здоровье.
Потом явился турист, недавно возвратившийся из-за границы, человек с
кривыми ногами, рыжею бородою, дурно говоривший по-французски и в пылу
разговора нередко употреблявший фразу: "У нас в Париже!" Он явился сам-друг
с записным любителем театра и литературы, господином чрезвычайно красивой
наружности, который имел обыкновение через каждые полчаса кричать своему
человеку: "Девка, водки!" - и очень хорошо угощал своих приятелей по
понедельникам. Вслед за ним предстал Павел Петрович Сбитеньщиков - человек
довольно значительного и почтенного вида, старинный театрал, закулисный
волокита первой руки, непременный член всех холостых закусок и вечеринок и,
в дополнение всего, лунатик. По крайней мере так думали те, у которых ему
случалось ночевать. Замечали, что он ночью непременно ходил и даже иногда
рылся в шкафах и комодах и, ошибкой, уносил из гостиниц черешневые чубуки.
Пришли два сочинителя - дядя и племянник, которые очень счастливо играли во