"Николай Алексеевич Некрасов. Макар Осипович Случайный " - читать интересную книгу автора

- - Я не еду.
- - Как не едешь? да ведь ты еще недавно приставала ко мне: поедем да
поедем.
- - Тогда мне хотелось; а теперь у меня голова болит.
- - И полно, душенька! головная боль - пустое. Едем!
- - Так для вас моя болезнь ничего не значит?
- - Ах, душенька! ты уж и разгневалась! не хочешь ехать, так оставайся,
только я для тебя же хотел; право, будет весело: поедем, теперь только
смеркается, может быть, к тому времени тебе будет легче.

- ----

У подъезда Большого театра беспрестанно прибывают экипажи; в зале
Большого театра беспрестанно прибывает люди; непрерывное хождение взад и
вперед множества народу, пестрота, портящая глаза и возмущающая душу, говор
более или менее громкий, более или менее приличный месту, более или менее...
Как разнообразна, как пестра эта масса! люди большие и маленькие во
всевозможных значениях этих слов, люди чиновные и люди неслужащие, люди,
везде встречаемые, и люди, существования которых и не подозревали, люди
старые и молодые - все они теснятся, шумят, хлопочут всякий по-своему и
невольно поражают взор этим, по-видимому, невозможным столкновением...
Неодинаковые причины привели их в маскерад, и как неодинаково действуют
они в нем! Посмотрите, например, на этого худощавого, невысокого старичка,
беззаботно стоящего у колонны: чем он занят? зачем он здесь?..
Многочисленная толпа, всегда рассеянная, всегда невнимательная, не щадит его
от разных поклонов и приветствий: они тревожат беспрестанно это беспечное
положение, ЭТОТ отдых старика. Он иногда в ответ только улыбается, только
протягивает руку, а иногда и совсем отделяется от колонны. Блестящая
суматоха маскерада, великолепное разнообразие костюмов, женская красота -
ничто не отвлекает его внимания от одного предмета, от особенной забавы. Он
не вслушивается в пискливые, искаженные голоса, не ловит дивных, заманчивых
слов, брошенных на воздух, прошептанных на ухо, не разгаданных никем, но
зароненных в чье-нибудь сердце. Он наслаждается по-своему. Я беру его теперь
в любопытную минуту вечера и, может быть, в самую счастливую минуту
старости. Разжалованный временем из актеров в зрители, без участия в резвой
деятельности маскерада, без сочувствия к мелочным восторгам, к мелочному
отчаянию, к множеству взглядов и надежд, которые сверкали пред ним в глазах
юношей и красавиц, он, верно, вспомнил бы невозвратимые годы, пожалел бы,
что нет у него более сердца для всех впечатлений и головы для всякого
замысла, если б не нашел тут пищи, необходимой для старческой жизни,
утешения, единственного в некоторые лета, если б не знал, куда поместить ему
усмешку разочарования и язвительное слово опыта. Старик должен же употребить
в дело невольное равнодушие, благоприобретенную бесчувственность, должен при
случае похвастать своим несчастным преимуществом, и вот он рад-радехонек,
если может кольнуть вас за ошибку, подшутить над опрометчивостию,
предсказать неудачу, даже просто смотреть на огненные заблуждения молодости.
Кто ничего уже не ждет, тот любит доказывать себе, что всякое ожидание -
суета, вздор; наш старик лелеет эту благосклонную мысль. Ему весело!
Посмотрите теперь в другую сторону: вот очаровательная семнадцатилетняя
девушка. Она, драгоценный камень в роскошной оправе фантастического наряда,