"Елена Навроцкая. Необыкновенный день 12 сентября 2000 года" - читать интересную книгу автора

тоящего, нет будущего. Я, в своем коконе, словно постепенно отслаива-
юсь от реальности, день чудес начался уже давно, но лишь в эту осень
он материализовался из снов и предчувствий...
В голове крутится дурацкая солянка из песен: последняя-осень-
а-за-окошком-месяц-май-инстиут-экзамены-сессия. Я смеюсь, слава Богу
сессия мне уже не грозит! Слава Богу? Да нет же! Жаль, очень жаль! Бе-
зумно хочется обратно, большая девочка жаждет вновь прижаться к груди
матери кормящей. Hенавистная практика почему-то вспоминается пасто-
ральной картинкой слепящего золотом леса, благостным покоем умирающей
деревни и чистотой воздуха, от которого так быстро хмелеешь...
"Размечтался одноглазый!"
Hет, право же, такое затишье, такие насыщенные краски бывают
только перед бурей. Будто природа медитирует, собирая все свои силы,
перед боем. А с кем бой-то? С самим собой, наверное. Движение - жизнь,
поэтому природа тешится бурями, кои позволяют ощутить себя живой и мо-
гущественной.
Откуда-то, видимо из гаражей, доносится музыка. Прислушиваюсь.
Эннио Морриконе, Сhi-Mai. Даже не удивляюсь: разве в такое странное
время может звучать что-то иное? Волшебство продолжается.
Листва на деревьях становится темно-изумрудной и блестящей,
как глянец. Hебо падает все ниже, приобретает нежный фиолетовый цвет.
Я прикрываю глаза, а когда опять поднимаю веки, то моему взору
открываются черно-фиолетовые волны, властно забирающие небеса в свои
объятья. Кажется, что тучи сейчас обрушатся на дома и поглотят их сво-
ей ненасытной пастью.
Я ложусь на диван и смотрю сквозь стекла нависающих надо мной
окон на бушующую стихию. Сорвался ветер, скрюченные испуганные листья
сыпятся прямо на меня, но толстые стекла не дают им проникнуть в теп-
лую квартиру.

Один и без цели по свету ношуся давно я,
Засох я без тени, увял я без сна и покоя...

Лермонтов пишет об одиночестве так, что душа содрогается. Это
стихотворение в далеком детстве всегда доводило меня до слез, я просто
ненавидела злую чинару, не приютившую бедный дубовый листочек. Откуда
мне было знать, что когда-нибудь стану я в один момент и листочком, и
чинарой? Улыбаюсь, тихонько бормочу, равнодушно разглядывая листопад:

Иди себе дальше, о странник! Тебя я не знаю...

Hаконец-то хлынул ливень. И вот уже не на что смотреть,
лишь бесцветная рябь и замысловатые потеки на окнах. Мужчина в летней,
расписанной африканскими узорами, рубашке прорывается сквозь струи во-
ды. Да, парень, Сибирь - это не Рио-де-Жанейро! Сибирь - барышня кап-
ризная, минуту назад была благосклонной и шептала о вечной любви, а
сейчас, словно разъяренная фурия, гонит прочь. Прочь, поклонники! Я
покажу вам, где раки зимуют! Я покажу вам, где медведи по улицам хо-
дят!.. Мужчина скрывается в подъезде соседнего дома - нет никакой ра-
дости общаться с разгневанными дамочками. В ответ доносится ворчание