"Иван Яковлевич Науменко. Сорок третий (Роман) " - читать интересную книгу автора

статьи из газет, рассказы участников боев, зарубежные отклики и оценки. В
сводках мелькают названия новых освобожденных городов и поселков. Бои идут
преимущественно на юге - в большой излучине Дона. Правда, и на Северном
фронте успех ощутимый: прорвана мертвая петля блокады под Ленинградом.
Выходя от Василя, Митя полнится особым чувством. Перед глазами
заснеженная железная дорога, огромный темный тополь, в ветвях которого
шумит ветер. Дальше, невдалеке от станции, чернеют разные склады и базы. В
окнах местечковых хат редкие, блеклые огоньки. Местечко, кажется, живет,
охваченное течением обычной будничности. Вряд ли кто из жителей этой вот
улицы, которые спят или укладываются спать, знает, что где-то там, на Дону
взято селение Верхний Мамон, ничем особенным, как и Батьковичи, не
знаменитое. Там, в Верхнем Мамоне, наверное, не спят, там победа уже
наступила. Но еще далеко от Верхнего Мамона до этого вот тополя...
Раз в неделю из Громов, где работает учителем, приходит Микола. С
десантниками он пока что встречается редко. Передает им листки, в которых
хлопцы сообщают о движении эшелонов через станцию и о замеченных воинских
частях, а взамен получает переписанные от руки сводки Совинформбюро. От
Мазуренки, командира десантников, пока что один приказ - завоевывать
доверие у немцев. Даже мину, которую Микола принес давно, не разрешает
подкладывать. Судя по всему, десантники на встречи в Громы приходят
издалека.
Микола каждый раз передает, что Мазуренка им, своим связным,
запрещает ходить вместе. Но хлопцы приказ игнорируют. Было бы просто
смешно, если б они вдруг сделали вид, что не знают один другого, перестали
ходить друг к другу, показываться на улице.
Вести об успешном наступлении Красной Армии, которые приносит Микола,
Митя чаще всего уже знает. Но все равно приятно читать скомканные
тетрадные странички, аккуратно исписанные химическим карандашом. Одно
дело - услышать по радио, и совсем другое - то же самое прочесть. Тут
можно вдуматься в смысл, посмаковать каждое слово, сравнить с тем, что
сообщают об этих же событиях сами немцы.
Тот вечер, когда передают об освобождении большого города, - особый
праздник. Вот и Курск уже советский. Митя возбужден. Он каждую минуту
думает о фронте, уже скоро два года живет военными событиями, тем великим,
трагичным, чем заполнен весь мир. Митя понимает: взятие Курска означает,
что южный участок немецкого фронта сломлен, смят. Смогут ли фашисты
удержаться и на каком рубеже? Реки теперь, зимой, не преграда, прорыв
фронта очевиден. Чем Гитлер заткнет такую дыру?
Митя даже как бы слышит орудийные выстрелы, которые приближаются
оттуда, с востока. Курск - это не Краснодар, не далекий Сальск...
Хоть уже и поздновато, чтоб бродить по местечку, однако он не
выдерживает, выбравшись из низенькой Шараметовой хаты, идет к хлопцам.
Скрипит под ногами подмерзший, сухой снег, ветер сечет в разгоряченное
лицо снежной крупой. Митя идет не улицей, а темным переулком, прилегающим
к железной дороге, минуя базы, склады, железнодорожную сторожевую будку. В
темноте чернеют штабеля дров, бревен. К железной дороге дворы обращены не
хатами, а садами и огородами, и только два-три домика повернуты окнами.
На железной дороге ночью тихо. Поезда ходят только днем. Исключения
бывают, но редко. На станции темно. Едва заметно светится красный глаз
семафора, который стоит почти напротив Шараметовой хаты, поблескивают