"Наталья Нарочницкая. Россия и русские в мировой истории (fb2)" - читать интересную книгу автора (Нарочницкая Наталья Алексеевна)

Нарочницкая Н.А. Россия и русские в мировой истории. – М.: Междунар. отношения, 2003. – 536 с.

Нарочницкая Наталья Алексеевна ISBN 5-7133-1132-5

УДК 94 (470"18/19") ББК 63.3 (2)

ISBN 5-7133-1132-5

c Нарочницкая 2002 c Подготовка к изданию и оформление изд-ва lt;Международные отношенияgt;, 2003

Светлой памяти моего отца.

академика

Алексея Леонтьевича Нарочницкого

посвящается

Глава 3. Закат Европы – восход lt;атлантизмаgt;

lt;Я не знаю ни одной страны, где в целом свобода духа и свобода слова были бы так ограничены, как в Америкеgt;. Алексис де Токвиль. lt;Демократия в Америкеgt;

В XX веке историко-культурное понятие lt;Западgt; постепенно ассоциируется не столько с великой европейской культурой и ее романо-германским духом, как с либеральной философией общественного прогресса. В эпоху заката Европы – перехода от культуры к совершенству материальных условий – логично лидерство Америки, которая, несмотря на фанатичную религиозность кальвинистов, изначально являлась строительством антропоцентричной идеи. Во второй половине столетия США становятсяъ лидером всего западного мира и движущей силой либерального универсализма как модели lt;мирового обществаgt;, в отличие от lt;сообществаgt; многообразных культур. Даже к моменту окончания Первой мировой войны этот феномен, почти готовый для выхода в мировое соперничество, оставался еще незамечен как альтернативная цивилизация апостасийного христианства.

Еще более поразительно, что не только Вл. Соловьев, русские мыслители времен революции, но даже русская эмиграция в 50-е годы, окончательно убедившаяся в непреодолимом отторжении России Европой, не увидели принципиально нового в перегруппировке культурных потоков всего совокупного lt;Западаgt;. Либералы (Струве, Бердяев, Набоков) интегрировались в европейский lt;закатgt;, обеспечив себе lt;рецепциюgt; западным обществоведением, консерваторы и фундаменталисты (Франк, Трубецкие, Ильин) по инерции все еще полемизировали со Священной Римской империей, которая соперничала с Византией, с Европой Просвещения и французского социализма. В 20-е годы проекты Хауза – Вильсона уже заманивали обескровленную и lt;потеряннуюgt; Европу в паутину мировых финансовых учреждений и наднациональных институтов, но Н.С. Трубецкой все еще осмысливает дилемму lt;Россия и Западgt; как противопоставление православной культуры lt;романо-германскому духуgt;.

Своеобразное деление характеризовало и западноевропейское сознание. Те, кто обрушивался на англосаксонский меркантилизм, убивающий героический дух Священной Римской империи, либо, как немецкие философы Вернер Зомбарт и Макс Шелер, оставались совершенно равнодушными к lt;византийскойgt; альтернативе, которая тем временем сама совершила грехопадение в материалистический большевизм, либо воспроизводили презрение А. де Кюстина, подобно К. Шмитту, писавшему, что две чуждые массы, которые противостоят европейской традиции, – lt;исповедующий классовую борьбу пролетариат и отпавшие от Европы русские – являют собой варваровgt;. Те же западные мыслители, которые, переживая духовный упадок Европы, обратились к рассмотрению православной альтернативы христианской культуры, не замечали наиярчайшее воплощение апостасии в Америке. В. Шубарт в книге lt;Европа и душа Востокаgt;, продемонстрировавшей удивительную интуицию в отношении русской цивилизации, но и столь же удивительную неспособность распознать, что же ее определило, допускал удивительные противоречия. Он метко подмечал у англосаксов, особенно пуритан, черты, противоположные lt;иоанновскойgt; русской культуре, и даже остроумно определил американизм как lt;англосакство без джентльменского идеала… прометеевский мир, не облагороженный готическими ценностямиgt;, что очень верно: американская культура – третьесословная, а не народная. В то же время он наивно наделяет американский тип шансом сблизиться с русским. К этому абсурду его ведет натуралистическое, нехристианское толкование истории – акцент на схожести климата, природного и этнического разнообразия".

Но и блестящий И. Ильин, критикуя в 1940 году философскую слабость и непонимание православия у Шубарта, сам по-прежнему видел современный ему совокупный Запад исключительно в европейских культурных (католическая традиция) и геополитических критериях. В статьях 50-х годов он лестно отзывается о США и традиционно обрушивается на Германию; В своей работе lt;Против Россииgt; Ильин и вовсе проявляет полное незнание и непонимание феномена США. Это можно объяснить, конечно, лишь абсолютной прикованностью его пульсирующего православного чувства к тысячелетнему спору вокруг lt;Римаgt;, к соперничеству с католическим духом и культурой. Ильин, пожалуй, самый блестящий выразитель чистых, незамутненных реальным воплощением идей. Но эта полемика зачастую совершенно отрывала его от почвы – от современной ему Европы, от реальной России – и полностью заслонила для него нарождавшийся новый Запад. Говоря о том, что lt;другие народы нас не знают и не понимаютgt;, lt;боятся России, не сочувствуют ей и готовы радоваться всякому ее ослаблениюgt;, Ильин изрекает: lt;Одни Соединен-

' Шубарт В. Европа и душа Востока. М, 1997, с. 244.

ные Штаты инстинктивно склонны предпочесть единую национальную Россию как неопасного им антипода и крупного лояльного и платежеспособного покупателя! gt;82.

В течение последнего столетия Европа, обладавшая в период своего возрастания неоспоримой культурной мощью и героикой духа и олицетворявшая Запад, с которым полемизировали блестящие русские умы – сами люди культуры скорее XIX века, безнадежно и окончательно утратила роль активно-творческой историко-культурной инициативы. Спор с lt;Великим инквизиторомgt; был уже неуместен. Европа стремительно растворялась, капитулировала. И не только потому, что, соблазнившись фашизмом, уже не могла гордо претендовать на единственную историческую истину. Но в XX веке те черты Запада как культурного целого, которые особенно противоположны были восточнохристианской этике и традиционным обществам, развились в идеологии англосаксонской расы – индивидуалистических и демократических наций, о чем предупреждал А. де Токвиль. Это же совместилось с характерной чертой американского сознания – мессианством и провиденциализмом. Англосаксонскому, особенно американскому, пуританизму – версии кальвинизма – свойственна вдохновленная Ветхим Заветом идея особого предназначения, что не раз отмечал патриарх англосаксонской исторической мысли А. Тойнби. По учению Кальвина, люди изначально делятся на предназначенных и непредназначенных ко спасению, что выражается в их деловом успехе, залогом которого являются труд и бережливость. Кальвинизм сыграл роль идейного вдохновителя и религиозного мотива ранних буржуазных революций – в Голландии и Англии, где кальвинисты стали называться пуританами.

Кальвинизм занимает особое место в протестантизме, который был порожден хилиазмом, или lt;милленаризмомgt;, лежащим в основании философии прогресса. Если лютеранство – апостасийное явление в самом христианстве, произвольная и избирательная рационализация полноты Христианского Откровения, то кальвинизм, наряду с подобным, имеет очевидные корни в альбигойских ересях, в манихействе, в глубине истории борьбы добра и зла. Манихейское дуалистическое видение мира, в котором не только добро, но и зло сущностно и самостоятельно, не воспринимает мир троически, как многоипостасное Творение во всеединстве. Однако стремление охватить и постичь всеединство было присуще всему пути развития человеческой мысли и духовного опыта от Гераклита до А.Ф. Лосева. Оно подготовило человечество к восприятию божественно-мистической Святой Троицы. Пока ratio не было отделено от credo, духовное принятие Святой Троицы неуклонно поднимало выше и вдохновляло человеческое познание мира во всей его полноте. Стяжание

"Ильин И.А. Наши задачи. М., 1992, с. 51.

5 – 2528

духовного опыта позволило Святому Сергию Радонежскому, не обладавшему образованием, из заброшенного скита изречь одну из бездонных многосмысловых духовно-философских сентенций мира – lt;воззрением на Святую Троицу преодолевать ненавистную рознь мира сегоgt;. Гегелевская диалектика подменила метафизику и тем самым произвела панлогическое разложение и расчленение живой реальности вместо органистического всеединства. Историософский гений Пушкина неслучайно вкладывает слова lt;ведь гений и злодейство – две вещи несовместныgt; в уста Моцарта, творца гениальной музыки, убежденного, что зло не имеет потенциала творить. Но Сальери, мучимый побуждением к злодейству, оказывается неспособным к гениальному творчеству, хотя виртуозно владеет канонами и техникой композитора, которые лишь дают способность к умертвляющему анализу: lt;Музыку я разъял, как трупgt;.

Сама идея о том, что еще до сотворения мира люди делятся на предназначенных ко спасению и не предназначенных, есть полная противоположность христианскому восприятию мира как всеединства через троичность. Рожденное манихейством дуалистическое деление мира на несмешивающиеся и самостоятельные белое и черное, где зло признается способным к творению, порождает и отказ людям в этическом равенстве. Кальвинистское сознание не признает вселенского значения искания каждой души, а также и всех человеческих исторических опытов. Это порождает деление людей и наций на ненужных и имеющих ценность, для которых другие могут быть средством. Фанатичный дух превосходства и предопределенности англосаксонских пуритан, позднее лишь внешне усвоивший секулярную фразеологию и декларативный плюрализм, изначально порождал пренебрежение и жестокость к неудачнику, грешнику, к слабому – lt;ничтожномуgt;. У пуритан утрачиваются понятия lt;милосердиеgt; и lt;состраданиеgt;, формируется брезгливое превосходство по отношению к тем, кто не входит в круг избранных, который диктует свою безжалостную волю. Именно в Англии времен пуританизма особенно обостряются социальные процессы и явления, которые традиционно вызывали сострадание и помощь со стороны власти в любом христианском обществе. Но именно английские пуритане идеологически обосновывали жестокие законы против бродяжничества, порку, клеймение раскаленным железом, социальные репрессии не против преступников, а против lt;неудачниковgt;, без вины пострадавших от экспансии более удачливых – от огораживания.

Когда в России крепостные крестьяне начинали умирать с голоду, поместье немедленно бралось под опеку. Но в Англии крестьянство в массовом порядке сгонялось с земли и обращалось в бродяг, полностью оставаясь вне всякой общественной иерархии и какойлибо общественной страты. Особое социальное явление – пауперизация – неведомо в странах Запада даже с самым нищенским

уровнем жизни низших слоев, сохранявших свою социальную идентификацию. Идеал служения нищим и обездоленным как воплощение христианской задачи по отношению к ближнему имел развитие в обеих ветвях апостольского христианства – в православии и в католической традиции, и Альфонсо де Лигуори, богатый аристократ, надевает рубище. Но в Англии пуританское общество не только равнодушно взирало на явление пауперизации, но требовало оградить благополучных от соприкосновения с массами бродяг, толпами направлявшихся в города в поисках работы.

Религиозные основы социальной психологии строителей режима апартеида в Южной Африке также коренятся в кальвинизме, ибо африканеры – это потомки французских и голландских гугенотов – кальвинистов, для которых туземцы не равны с ними. Англосаксонскому кальвинизму безусловно свойствены пренебрежение и безжалостное отношение к другим нациям (истребление индейцев, которым, как не предназначенным ко Спасению, пуритане не проповедывали Слово Божье, голодная смерть в XIX веке 2 млн. ирландцев после неслыханной в христианской истории экспроприации земли и сгона с нее исконного населения). Мотив цивилизаторской роли англосаксонской расы окрашивал британскую колониальную идеологию, что ярко демонстрирует Р. Киплинг в его философии lt;долга белого человекаgt; – white man's burden, оформленной в не лишенное аристократического изящества культуртрегерство. Однако уже без всякого культуртрегерства идея превосходства и миссии, кальвинистская интерпретация этой миссии как роли орудия Бога выражена британским идеологом С. Родсом в его хрестоматийных высказываниях: lt;Я считаю, что мы первая раса на Земле и чем шире мы населим мир, тем лучше будет для человечества. Если есть Бог, то я думаю, что Он только радуется тому, что я стараюсь окрасить как можно больше частей карты Африки в цвет Британской империиgt;83. Трудно не почувствовать корни идеологии атлантического

глобализма.

Рассуждая о реальном и мнимом lt;родствеgt; пуританизма с иудаизмом, Макс Вебер считает англосаксонский пуританизм квинтэссенцией протестантизма, и именно Ветхий Завет – вдохновителем кальвинистов. Пуританизм, как вытекает из суждений Вебера, есть движущая сила западного общества и хозяйства (скорее победившей версии), причем якобы совсем не потому, что усвоил хозяйственную этику иудеев. Вебер пытается доказывать, что lt;именно нееврейское в пуританизме определило… его роль в развитии хозяйственного этосаgt;. Подчеркивая склонность пуритан к религиозно-мессианскому освящению lt;методически рационализированного осуществления своего призванияgt;, Вебер справедливо отмечает куда боль-

83 Rhodes C.J. The Last Will and Testament. 1959, p. 58-59.

шую уверенность пуританина в своей lt;избранностиgt; в сравнении с богобоязненным ветхозаветным иудеем84. С этим нельзя не согласиться: не Иов многострадальный с его величественно смиренным lt;отрекаюсь и раскаиваюсь в прахе и пеплеgt; (Иов. 42.5) вдохновляет янки.

Коллега и одновременно оппонент Макса Вебера – Вернер Зомбарт также немало использовал англосаксонский дух, особенно американское сознание, для иллюстрации своей теории формирования современного капитализма. В считающейся скандальной работе lt;Торгаши и героиgt; (1915г.) Зомбарт вообще отвел англосаксам роль бесчестных меркантилистов по сравнению с германцами – lt;героическимgt; племенем по натуре, что окрашено и ницшеанским, и националистическим пафосом военного времени. Такие настроения, усугубленные отчаянием веймарской интеллигенции, создали тот философский фон для уже совсем языческого расово-биологического антропологизма.

Утверждая, что lt;предпринимательский дух и мещанский дух, только объединившись, образуют капиталистический духgt;85, В. Зомбарт посвятил немало страниц разбору двух составляющих современного homo economicus – героического авантюрного начала lt;народов-завоевателейgt; и lt;морализаторской аскетической склонностиgt; мещанского начала, которое, несмотря на все притеснения, которые оно испытывало на первых порах капиталистической эволюции, все же брало реванш над lt;героическим духом капиталистической авантюрыgt;, обнаруживая свою глубинную связь с тем, что составляет существо капитализма: деловитость, методичность и расчетливость, возвышаемые до уровня lt;святой хозяйственностиgt;. Никто и ничто так не иллюстрирует эту последнюю мещанскую добродетель, как lt;Автобиографияgt; Бенджамина Франклина, обильные цитаты из которой Зомбарт приводит среди своих саркастических комментариев, чтобы читатель получил полное впечатление об lt;этом великом человеке во всей его монументальностиgt;. Американцы у Зомбарта представляют капиталистический дух lt;в его высшей пока что законченностиgt;: lt;первенство приобретательских интересов… безусловная, безграничная, беспощадная нажива – величайший экономический рационализмgt;. Поскольку американцы проявляли в то время свой lt;авантюрный и завоевательный духgt; в основном в Западном полушарии, а судьба индейцев была Зомбарту, как представителю lt;героического народаgt;, безразлична, то он и не заметил в янки и этого духа, прекрасно сочетавшегося с франклиновской, типично пуританской lt;добродетельностьюgt;.

84 См. Вебер М. Социология религии. Избранное. Образ общества. М., 1994, с. 265-275.

85 Зомбарт В. Буржуа. М., 1994, с. 19.

Зомбарт, яркий представитель антилиберальной, но не христианской консервативной немецкой мысли и идеологии начала XX века, испытавший влияние Ницше, глорифицирует очевидно нехристианский героизм. По его толкованию, разным народам изначально свойственна либо эвдемонистическая lt;бьющая через край витальность, эротизмgt;, проявляющиеся в упоении войнами, завоеваниями и наслаждением жизни, либо противоположная склонность к аскетизму и чувству долга народов lt;мещанскихgt;. Однако lt;долгgt;, который мы находим у воплощенного пуританина Б. Франклина, вызвавший оправданный сарказм Зомбарта, сводится к таким добродетелям, как lt;не объедатьсяgt;, lt;копитьgt; или lt;помолиться Всевышнему о ниспослании еще большего успеха и богатстваgt;, – вовсе не христианская аскеза, как и франклиновское суждение: lt;Человек, которому Бог дал богатство и душу, чтобы его правильно употреблять, получил в этом особенное и превосходное знамение милостиgt;86.

Преодоление искушения как властью, так и хлебом – вот антипод и франклиновской добродетельности, и зомбартовскому lt;наслаждению завоеваниемgt;. От lt;похоти властвованияgt; предупреждал Бл. Августин, вероятно чувствовавший, как сильно языческое lt;героическоеgt; начало в его соотечественниках. Папа Григорий Великий в конце VI века, приводя пример Св. Бенедикта с его монашеским отречением от мира и ветхозаветного Иова, лишившегося всего, но непреклонного в вере, обращался с проповедью покаяния и отречения: lt;Пусть каждый окинет взором течение своей жизни, и он поймет, как мало ему было нужноgt;87.

Полемизируя с М. Вебером, В. Зомбарт не связывает эволюцию духа с религиозно-философскими основами сознания. Признавая, что и lt;среди пуритан были большие капиталистические предпринимателиgt; (этим термином Зомбарт характеризует не фабриканта, а lt;героический авантюризмgt;), он сильно lt;сомневается, обязаны ли они своим величием этике пуританизма или же совершенно иным свойствам крови и стечению обстоятельствgt;88. Однако его же пример дневника Б. Франклина, который действительно может служить шаржем на lt;мещанствоgt;, демонстрирует именно конфессиональную подоплеку, которую так ясно описал Вебер. Она же, помимо методичности и рациональности, также включает и невиданную уверенность в своем особом предназначении, которая рано или поздно должна была проявиться во вполне зомбартовском lt;героизмеgt;.

86 Брэдфорд У. Франклин Бенджамин, де Кревекер Сент Джон. М., 1987,

с. 425-429.

"Цит по: Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. М., 1992,

с. 39.

8 Зомбарт В. Буржуа. М., 1994, с. 200, 232.

Потомки lt;аскетаgt; и мещанинаgt; Франклина проявляют во второй половине XX века скорее психологию lt;народа-завоевателяgt;, наслаждающегося властью. Очевидная трансформация американского lt;буржуаgt; демонстрирует в большей степени научную точность веберовского акцента на религиозно-философской парадигме как основе современного экономического демонизма, самым впечатляющим образом дополненного и lt;теологизированногоgt; (Карл Шмитт) пафосом героического овладения всем миром и доктриной lt;божественного предопределенияgt; – Manifest Destiny. В ней сквозит языческая мораль lt;что дозволено Юпитеру – не дозволено быкуgt;, которую оправдывает Зомбарт для народов-завоевателей. Сегодняшний гедонизм lt;американского образа жизниgt; логически покончил и с бытовым аскетизмом, ханжеским началом пуританина, который был не чем иным, как приземленным рудиментом апостольского христианства с его общим для всех христианских народов – будь то православные, или католики – идеалом аскезы, искания Царства Божия, но не построения земного рая. В философском смысле аскетизм определяется, прежде всего, самой жизненной установкой, затем уже соответствием ей жизни. Аристократ, готовый пожертвовать дворцом в любой момент ради одного вызова чести и превратиться в воина на службе сюзерена, – больший аскет, чем lt;буржуаgt; Франклин, отказывающий себе во всем ради накопления, исповедующий, что lt;богатство должно путем прилежания и умелости постоянно расти… повсюду распространять счастьеgt;.

Даже прикосновение к религиозно-философскому фундаменту общественного сознания поражает, до какой степени англосаксонское, особенно американское, государственное мышление пронизано ветхозаветным мессианизмом, причем с самого основания американского государства. Любопытны и отношения между идеологами Нового Света, например Бэнджамином Франклином, и европейскими разрушителями Старого Света. Франклин, проведший с дипломатической миссией девять лет во Франции, имел там огромный успех у идеологов революции и борцов с христианской церковью – масонов Мореллэ, Кабаниса, Мирабо, кружка Гельвеция. Франклину – не окончившему даже lt;школы письма и арифметикиgt; самоучке, типографскому рабочему и доморощенному философу – рукоплескали образованнейшие представители высокой европейской культуры. Ему, мелочному до карикатуры, ежедневно записывавшему в столбики любые расходы, а также педантично отмечавшему в lt;реестре добродетелейgt; не только свои lt;плохиеgt;, но и lt;хорошиеgt; поступки (что вызывает в памяти притчу о мытаре и фарисее), пел гимны аристократ и распутник Мирабо, глава французских иллюминатов. Что как не узы тайного братства, идейное родство и всемирные проекты связывали столь разных lt;друзей человечестваgt;. Североамериканские Штаты расценивались ими как первое воплощение этих идей.

Описание траурных ритуалов по кончине Франклина проливает свет на характер связей кальвиниста Франклина и архитекторов мирового порядка во Франции. Братья Гонкуры рассказывают: lt;По случаю смерти Франклина lt;друзья революции и человечестваgt;, собравшиеся в кафе Прокоп… покрывают крепом все люстры… пишут на входной двери: lt;Франклин умерgt;; увенчивают дубовыми листьями, окружают кипарисами его бюст, под которым можно прочесть:

Vir Deus (богоподобный муж. – Н.Н.), украшают его символическими аксессуарами – глобусами, картами, змеями, кусающими свой хвост, и оплакивают американца потоками красноречияgt; (выделено мной. – Н.Н.). Похоже, неслучайно предреволюционная Франция возвела Франклина на высокий пьедестал lt;крестного отца будущих обществgt;. Кипящие ненавистью к lt;национальной реакцииgt; lt;друзья человечестваgt; видели в Америке претворение в жизнь на чистой доске систем Руссо и Монтескье. Не обошлось и без патриарха вольнодумства – Вольтера. Для встречи с внуком Франклина, обставленной с необычайной пышностью, 84-летний Вольтер в 1778 году сам специально прибыл из Парижа в Ферней (Пушкин определил это словами: lt;Вся Европа едет в Ферней на поклонgt;) и возложил на его голову руки со словами: God and Liberty (lt;Бог и свободаgt;). Может быть, уже тогда lt;просвещенныеgt; и посвященные умы и дирижеры мировых проектов торжественно передали lt;вырванный у тиранов скипетрgt; атлантическому пресвитеру?

Вебер писал о большей по сравнению с другими христианскими конфессиями способности пуританских народов, в частности американцев, абсорбировать lt;еврейских прозелитовgt; – то есть евреев, lt;охотноgt; превращающихся в настоящих американцев. Вебер отмечает это свойство американцев, которое lt;не удавалось народам с другой религиозной ориентациейgt;, как комплимент и как доказательство отличия американского пуританского ветхозаветного духа от иудейского, не допускающего прозелитов. Но дело, скорее, не в самих американцах, поскольку Христианское Откровение обращено универсально ко всем, и lt;объятия Христа открыты для любого принимающего Его Откровениеgt; везде, а после принятия Христовой Истины для Бога нет ни эллина, ни иудея. Однако неслучайно lt;прозелитыgt; в начале XX века избрали именно Америку как перспективный плацдарм. Кроме них туда стекались и революционеры-атеисты всех мастей, подтверждая, что из всего христианского мира Америка была наилучшим и наиудобнейшим местом для тех, кто изначально отверг Христа или отступил от Него. В этой связи уместно напомнить, что Кромвель, лидер радикальных пуритан – индепендентов, – под страхом смерти запрещал праздновать Рождество, сжигал церкви и убивал игуменов (избиение священников в Дрогхеде, чем он очень гордился). Это побудило массовую иммиграцию иудеев в Англию – к lt;ветхозаветным христианамgt;, как сами себя называли

пуритане. Приверженцы Кромвеля с их лозунгом lt;меч и Библияgt; считали, что своими кровавыми делами они исполняют библейские пророчества и что возвращение евреев в Англию было первым шагом на пути к обещанному lt;тысячелетиюgt;, где в хилиастическом раю на земле будут жить избранные и предназначенные ко Спасению. Кромвелю даже рекомендовали устроить его Государственный совет по образцу синедриона из 70 членов.

Но в Англии произошла реставрация, междуцарствие Кромвеля закончилось, пуританизм, бывший духом и знаменем английской революции, особенно ее lt;буржуазногоgt; характера, столь прославленного в историческом материализме, был снова потеснен, хотя и оказывал огромное влияние на английское общественное сознание. В прошлом веке только Н.Я. Данилевский, названный Питиримом Сорокиным гениальным социологом культуры, в своем анализе специфических национально-религиозных основ английского сознания и государственного мышления сумел углядеть и своеобразно отметить положительное значение эмиграции английских пуритан для христианского и культурного развития Англии и Европы. Данилевский с его историческим чутьем указал как на lt;особо счастливое для Англии обстоятельствоgt;, что lt;самая радикальная, самая последовательная часть ее народонаселения, в лице пуритан, заблагорассудила удалиться за океан для скорейшего осуществления своих идеалов. Это отвлечение демократических элементов надолго обезопасило Англиюgt;89.

Америка изначально строилась как земля обетованная и обещала стать осуществлением кальвинистского отрыва от исторической традиции lt;людей мираgt;. Религиозный мотив переселенцев очевиден, так как отрыв можно было осуществить через полное удаление от прежних обычаев, законов, национальных, династических и сословных привязанностей. Любопытно, что эта идея о полной переделке мира по заранее подготовленному плану подкреплялась у пуритан знакомым образом lt;построения Храмаgt; – восстановления Иерусалимского Храма. Поскольку символ lt;построения Храмаgt; всегда присутствует во всех масонских философиях в тех местах, где христиане обращаются к Царству Божию, можно предположить, что кальвинистские идеи имеют то же общее и весьма древнее происхождение. Далее, Америка была воплощением пуританской идеи о разрушении традиционной системы хозяйства. Наконец, Америка должна была стать землей обетованной для пуритан, которые полагали, что они становятся орудием Бога и тем вернее их избранничество, чем эффективнее они действуют в сфере их мирской активности. Эти идеи, возможно, близки тем, кто отверг Спасителя. Отчего же им не сделаться охотно lt;прозелитамиgt; среди пуритан, которые не ищут

89 Данилевский Н.Я. Россия и Европа. СПб., 1995, с. 205.

Царства Божия, в котором не будет ни эллина, ни иудея, но сознательно строят царство человеческое, в котором предоставляется

шанс возвести трон для себя?

А. Янов, отвергающий каждую частицу того, что составляет смысл русской духовной, национальной и исторической жизни, часто, как и авторы того же направления (Р. Пайпс, У. Лакер), противопоставляет этому американскую демократию и англосаксонский либерализм в качестве lt;очевиднойgt; альтернативы. Янов приводит замечание Горация Уайта о том, что lt;Конституция Соединенных Штатов основана на философии Гоббсаgt; (т.е. на идее lt;человек человеку волкgt;) и lt;на религии Кальвинаgt;, утверждающей превосходство пуритан над другими, не предназначенными ко Спасению. Эта конституция предполагает, что lt;естественное состояние человечества есть состояние войны и что земной ум находится во вражде с Богомgt;. Не в силах отрицать, что нравственная сторона такой философии может вызвать вопросы, Янов единственным аргументом выдвигает lt;практичностьgt; этой политической доктрины. Цитируемый Яновым историк Ричард Хофштадтер также отмечает, что творцы американской конституции lt;не верили в человека, но верили в силу хорошей политической конституции, способной его контролировать. …Они не верили в добродетель, но полагались на способность

порока нейтрализовать порокgt;90.

Янов недобросовестен, используя Хофштадтера в своем славословии американскому либерализму, ибо Р. Хофштадтер весьма критически анализировал идейные основы американского мессианизма, даже именуя этот аспект сознания lt;параноидальнымgt;. Он прямо выводил из кальвинистского провиденциализма и веры в проявление Божьей милости в земном успехе доктрину lt;особого предназначенияgt;, lt;явленной судьбыgt; (Manifest Destiny), служившую моральным оправданием войн, экспансии, иллюстрируя это сентенциями президента Маккинли по поводу захвата Филиппин: lt;Долг определяет предназначение… Если долг означает моральную обязанность, то предназначение означает, что мы обязательно ее исполним… Наша история – это история непрерывной экспансии, она до сих пор была всегда успешной… Экспансия – это национальное и расовое наследие, глубокая и непреодолимая потребность. Провидение было так щедро к нам, одарив нас такими успехами, что мы совершили бы грех, если бы не приняли на себя ответственность, которую оно на

нас возложилоgt;91.

В XX веке к американскому мировому проекту как к орудию

сознательно подключились разнородные силы, бросающие вызов

^Hofstadter R. The American Political Tradition. Vintage Books. 1948,

P. 3, 7.

91 Hofstadter R. The Paranoid Style in American Politics. Chicago, 1965,

p. 174-177.

христианской истории. Это было столь же неизбежно, как Pax Americana вместо Священной Римской империи германской нации. Возможно, что именно на будущую роль англосаксонских интересов и их флаг – lt;атлантизмgt; – намекал магистр ордена розенкрейцеров Ф. Бэкон в своей эзотерической lt;Новой Атлантидеgt;, о которой до сих пор спорят толкователи. Нелишне упомянуть, что эмблемой Североатлантического договора и lt;атлантического сообществаgt; как мирового цивилизационного проекта стал символ англиканской церкви The Compos Rose – lt;роза ветровgt;, выложенная в каменном полу главного англиканского собора в Лондоне. Все же ни одно государство и общество не тождественно тем идеям, что положены в их основание или задуманы формировать общественное сознание. В Америке, как и везде в мире, не прекращается борьба добра и зла, которая идет в душе каждого человека. С самого начала были государственные мужи и деятели, понимавшие наличие этой борьбы. Собрание сочинений президента Адамса свидетельствует о его полной осведомленности о существовании всемирного, непрестанно действующего заговора против правительств и религии.

Еще более проницательным был Александр Гамильтон (не пуританин!), который указал на свое время как на момент активизации сил, уже давно lt;распространявших взгляды, подрывавшие основы религии, морали и общества. Первые удары были направлены на Откровение христианства, долг благочестия высмеивался, преходящая природа человека возвеличивалась, а все его надежды призывались к короткому периоду его земной жизни…gt;.

Говоря о зле французской революции и даже упоминая ее lt;гнусные принципыgt;, Гамильтон поднимается до обобщений, требовавших действительно великого ума и глубокого понимания религиозной сущности явления:

lt;Яд распространился слишком широко и проник слишком глубоко, чтобы его можно было вырвать с корнем… все элементы сохранились, готовя новые взрывы в подходящий момент. Нужно больше всего опасаться, что человечество еще далеко от конца своих несчастий, которые продолжают систематически подготовляться, предвещая потрясения, революции, резню, опустошение и нищету. Симптомы грандиозного преобладания этих сил в Соединенных Штатах очевидны и вызывают тревогуgt;92.

Преобладание этих сил, по-видимому, и создавало в Америке изначально атмосферу и условия, делавшие ее привлекательной для всех апостасийных идей, которым мешала национально-консервативная Европа. Начиная с середины XIX века американское общество начинает успешно lt;абсорбироватьgt; и давать убежище левым интернациональным силам, враждебным последним христианским импе-

92 Hamilton A. Works. Ed. by J.C. Hamilton. – N.-Y., 1851-1852, ? 2 p. 142.

риям Европы и готовящим против них революции, – от Гарибальди до Троцкого. Вдохновленные идеями национальной свободы последователи итальянского Rissorgimento – Гарибальди, прежде всего его создатель Джузеппе Мадзини – лидер lt;Молодой Италииgt; – были организованы опытной рукой в lt;вентыgt;, механизм и деятельность, а также и название (lt;карбонарииgt; – lt;угольщикиgt;) которых полностью скопированы с лож lt;каменщиковgt;93. Документ высшей ложи карбонариев – Alta vendita – так называемое lt;Действующее завещение Alta venditagt;, начинался с провозглашения: lt;Наша конечная цель – цель Вольтера и французской революции – полное уничтожение католицизма и самой христианской идеиgt;94. Дирижеров волновали не судьбы Италии, а изменение мира, поэтому одновременно с lt;Молодой Италиейgt; по мановению чьей-то волшебной палочки по всей Европе возникали lt;Молодая Германияgt;, lt;Молодая Испанияgt;, как потом будут возникать социал-демократические кружки, Интернационал, теософские, пацифистские, эзотерические общества, клубы и журналы.

Сами пламенные борцы за национальную свободу вовсе не всегда осознавали, что поощряемые в их сознании идеи суверенитета нации управляются отнюдь не хранителями многообразия богоданного мира, а архитекторами универсалистских моделей человечества, мировых федераций и Соединенных Штатов Европы, идея которых уходит в глубину веков и заметна у тамплиеров (Л.А. Тихомиров).

После Гарибальди, доживавшего свой век в Стейтен-Айленде (Нью-Йорк), эмигранты в Америку следующей волны уже не ограничивались идеей свободы своей нации, они, как Троцкий и Бухарин, другие питомцы Америки, готовили проект для всего мира.

Вызов не только христианскому миру, но любому традиционализму иных мировоззрений, помимо военно-политических и экономических мотивов, рано или поздно был неизбежен. Ибо продвижение своей системы ценностей, духовное овладение миром на основе своей картины мироздания было и есть главной нематериальной движущей силой мировой истории. Поскольку кальвинистская этика в хозяйственной деятельности предполагала максимальную либерализацию и рационализацию общественных отношений, можно сделать вывод об исторической неизбежности постепенного перехода западного мира под эгиду англосаксонских – американских интересов. Неизбежной становилась и духовная, культурная капитуляция Европы. Все это случилось к концу II тысячелетия. Европа начиная с XVIII века постепенно, а с середины XIX века окончательно сдава-

93 См. Leti J. Charbonnerie et maconnerie dans Ie reveil national italien.

Essai de critique historique. Paris, 1925.

"Vennari J. Die Standige Anweisung der Alta Venditta. REX REGUM

Verlag. Jaidhof 1, s. 14.

лась либеральным идеям. Но парадокс заключается в том, что родина Реформации и революций, либеральной философии и протестантской этики не могла быть ведущей в процессе, который сама же породила.

Европейская философия государства и права, общественное сознание под пеплом богоборческих пожаров имели католическохристианский фундамент и лишь приспосабливались под нужды ростовщика. Русские мыслители (Н. Трубецкой, И. Ильин) совершенно справедливо характеризовали Европу до Просвещения, говоря о католическом и романо-германском основании европейской культуры. Но европейская этика, выросшая из католицизма, не могла быть последовательным носителем и проводником духа ростовщической версии либеральной экономики и неизбежного культа человека, не вступая постоянно в противоречие с христианскими канонами о природной греховности, об идеале аскезы и добра без земного воздаяния. Еще на рубеже XIX и XX столетий папы Пий IX и Лев XIII открыто осуждали lt;главнейшие заблуждения наших днейgt;, рационализм и идолизацию прогресса, и звали на решительную борьбу против либерализма, социализма и lt;пантеистического обожествления человекаgt;95. Но, выбрав путь к царству человеческому, Европа должна была уступить роль лидера тому, кто эту философию наиболее последовательно воплощал в чистом виде без помех в реальном хозяйстве и государственных формах.

Американские пуритане последовательно, с мессианской убежденностью строили, причем начиная с фундамента, рай на земле и свое владычество над миром. Религиозный мотив переселенцев очевиден, нужна была tabula rasa, они методично устраняли препятствия, не жалея не предназначенных ко Спасению, доказывая земным успехом свою богоизбранность, как и учил Кальвин. Культ человека, антропоцентризм, рожденный прометеевским духом Возрождения, давший на европейском католическом фундаменте, развитом духовной аскезой, героическую и утонченную культуру, выродился в американском образе жизни во впечатляющий культ тела – совершенно языческий, а в XX веке логически покончил и с ханжеской установкой на бытовую скромность ранних пуритан – рудимент этики апостольского христианства, противоречащей гордыне кальвинистов.

В конце XIX века дилемма lt;Россия и Европаgt; стояла перед русской интеллигенцией. Принципиальнейший универсалист К. Леонтьев предупреждал о гибельности lt;общечеловеческойgt; культуры, назвав один из своих текстов lt;Средний европеец как идеал и орудие всемирного разрушенияgt;. В то время западный человек еще сам

"Энциклики Syllabus 1864 г. и Humanum Genum 1884 г. См. Haselbock К. Freude an der Wahrheit. Sobieskig. 18/13, A-1090 Wien.

бунтовал против десакрализации, приземления Духа и lt;скотского материализмаgt;, что проявлялось в периодическом всплеске героизма и романтизма в философии, литературе и искусстве. Разве не бунтом против измельчания человека была интеллектуальная дерзость Ницше, чья гордыня повела его опять в антихристианское русло? Разве не отвращением к пошлому бюргерскому lt;капитализмуgt;, умерщвляющему дух, были исполнены философские изыскания так называемой lt;консервативной революцииgt; в Веймарской Германии? Разве не lt;закатом Европыgt; назвал один из выдающихся интеллектуалов, Освальд Шпенглер, романо-германский мир, отдавшийся земному успеху и материальному прогрессу цивилизации? Разве не взывал, подобно умирающему лебедю, устами Сирано Эдмон Ростан к персонажам Золя о вечном стремлении человека к идеалу? Но красота бесконечно многообразного и гармоничного Богоданного мира перестает отражаться в человеческом сознании, отринувшем Творца. Оно рождает lt;Черный квадратgt; Малевича – этот саморазоблачающий философский манифест оторванных от Даров Святого Духа творческих потенций человека, своеобразный lt;Манифест коммунистической партииgt; в области либеральной эстетики.

Высокие идеалы и пафос, героика европейской культуры были заданы христианским духом, выкованным в I тысячелетие христианства, презрительно называемого теперь Dark Age. На рубеже XIX века вопрос lt;быть или не бытьgt; стоит уже перед Европой, ибо сегодня lt;средний американецgt;, претендующий устами его лидеров предложить общечеловеческую lt;постхристианскуюgt; цивилизацию, превращается в орудие гибели некогда великой европейской культуры. Этот удел lt;демократических нацийgt;, путь к рационализированной внешней свободе и духовной одномерности предсказал не кто иной, как А. де Токвиль. Нет ничего парадоксального в том, что одновременно он признал завидную рациональность, с которой американские законы и lt;демократияgt; обслуживают потребности американской нации. Из книги очевидно, что Токвиль оценивает эти потребности и идеалы как целиком третьесословные, своей приземленностыо вызывающие у него исключительно скепсис к духовному горизонту lt;демократических народовgt;. Он подметил, что эти третьесословные идеалы, в традиционном европейском обществе уравновешенные фундаменталистскими народными устоями и более высокими стремлениями аристократии, были искусственно отделены и, перенесенные в Америку, конституированы на чистой доске. Отмечая, что современные ему американцы твердят те же слова, что и переселенцы, и, в отличие от Европы, не испытывают воздействия альтернативных мировоззрений и глубоких мыслей, Токвиль признает, что цивилизация Нового Света выращена, выражаясь языком XXI века, из клона самой приземленной составляющей христианской культуры. Позитивность его оценок основана на грустной констатации, что будущее неизбежно

окажется во власти именно lt;средних классовgt;, для которых демократия подходит.

Он же предсказал, что lt;демократияgt; породит lt;индивидуализмgt; и атомизацию общества. В отличие от lt;эгоизма, древнего как мир порокаgt; отдельных людей, индивидуализм побуждает lt;изолироваться от ближнегоgt; и на фоне прокламаций о счастии всего человечества lt;перестать тревожиться об обществе в целомgt;. Эгалитаризм породит в будущем lt;неисчислимые толпы равных и похожих друг на друга людей, которые тратят свою жизнь в неустанных поисках маленьких и пошлых радостейgt;. Над всеми этими толпами возвышается гигантская охранительная власть, обеспечивающая всех удовольствиями и следящая за судьбой каждого в толпеgt;, эта власть стремится к тому, чтобы lt;сохранить людей в их младенческом состоянииgt;. Она охотно работает для общего блага, но при этом желает быть единственным уполномоченным и арбитром. lt;Отчего бы ей совсем не лишить их беспокойной необходимости мыслить и жить на этом светеgt;?96 Чем не пророчество смерти культуры и духовного тоталитаризма? Де Токвиль здесь предвосхищает не только Шпенглера, но и О. Хаксли.

Вытеснение lt;романо-германскогоgt; духа происходит не только в области культуры, но заметно в философии государства и права. В развитии позитивного права и правового государства в XX веке и особенно в правосознании явно доминирует так называемое англосаксонское право, которое концептуально зиждется на постулате lt;Все, что не запрещено, – дозволеноgt;. В такой концепции право и закон максимально отделены от нравственной оценки, так как представление о тождестве греха и преступления в качестве основы, свойственное в свое время католической этике, исчезает. Источником нравственности и морали становятся не представления о добре и зле, а сами правовые нормы, законы, право, постоянно меняющиеся и отражающие лишь компромисс с обстоятельствами.

Источником абсолютных критериев нравственности всегда являлась религиозная санкция, вытекающая из истинного или воображаемого откровения, а культуру рождают только высокие табу, налагаемые не законом, но религиозной санкцией. Европейский либерализм XIX века требовал освобождения от абсолютных критериев, от необходимости соотносить позитивное право с канонами. Кавур, выдающийся деятель Пьемонта, кумир и гений итальянских либералов, провозгласил: La loi est athee (lt;закон атеистиченgt;). Дилемма этического сопоставления преступления закона и греха перед Богом, соответствия закона канону перестала волновать Запад в эпоху lt;прогрессаgt;, хотя волновала уже древних греков (Антигона). Такая концепция определяет лишь запретное, не указывая на нравственно должное. Налицо явная реплика lt;правового государстваgt; из Ветхого

"Токвиль А. Демократия в Америке. М., 1992, с. 497.

Завета, Моисеева Закона и отступление от Нового Завета с его заданной нравственной вершиной. В апостасийном мире исчезает понятие неблагородного поступка, нарушающего канон, – указание о соотношении поступка к добру и злу, оставляя место лишь lt;некорректномуgt; поведению, нарушающему закон – определенные правила. Проблема эта со всей глубиной и одновременно с блеском и простотой поставлена в выдающемся lt;Слове о Законе и Благодатиgt; киевского митрополита Илариона в 1049 году:

И уже не теснится человечество в Законе,

а в Благодати свободно ходит,

ибо иудеи тенью и Законом утверждали себя,

а не спасались, христиане же истиной и Благодатью не утверждают себя,

а спасаются… ибо иудеи о земном радели, христиане же – о небесномgt;91

Отношение к писаному и неписаному закону показывает суть отличия метафизических основ традиционалистского мироощущения и взаимоотношений в обществе. Англосаксонская философия права буквально противоположна истоку правовой доктрины Трубецкого, в которой lt;прогресс, то есть поступательное движение права к добру, возможен лишь постольку, поскольку над правом положительным есть высшее нравственное, или естественное, право, которое служит ему основою и критерием… идея естественного права дает человеку мощную силу подняться над его исторической средою и спасает его от рабского преклонения перед существующимgt;98. Подобное понимание находят историки правовых и политических учений у князя Курбского.

Русской школе философии права и даже правоведению либерального направления конца XIX – начала XX века свойствен синтез достижений позитивного права с естественным правом, а в интерпретации последнего главный акцент делается на нравственной доминанте и целеполагании, которым должно обладать и обладает всякое право. lt;Естественное право есть синоним нравственно должного в праве оно есть нравственная основа всякого конкретного правопорядка, – доказывает князь Е.Н. Трубецкой. – Всякое позитивное право может требовать от людей повиновения не иначе, как во имя нравственного права того или другого общественного авторитета, той или другой власти; поскольку существующий порядок действительно является благом для данного общества, естественное право дает ему санкцию и служит ему опороюgt;99.

97 Слово о Законе и Благодати. 145-153. Перевод с древнерусского. Альманах библиофила. Тысячелетие русской письменной культуры (988– 1988). М., 1989, с. 161.

"Трубецкой Е.Н. Энциклопедия права. СПб., 1998, с. 51.

"Трубецкой Е.Н. Указ. соч., с. 53.

К середине XX века либерализм в крайних теориях уже утверждает lt;абсолютный суверенитет взглядов и наклонностей человека в его жизнедеятельности, какой бы специфической она ни былаgt;100. В этом тезисе Фридриха фон Хайека уже отсутствует даже тень понятия о пороке и добродетели, о нравственности и безнравственности, о норме и извращении, стерто понятие о грани между добром и злом. Это явное забвение понятия греха и отступление от основополагающего начала Нового Завета о природной греховности человека, который только нравственной аскезой и с Божьей помощью может преобразиться из Адама ветхого в Адама нового – lt;Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесноеgt; (Мф. 5.3).

Изъятие абсолютного критерия порока и добродетели неизбежно влечет смешение добра и зла, фактической равночестности праведности и неправедности, если они только не мешают другим (laissez passer, laissez faire). Полная либерализация сознания, обеспечиваемого кальвинистской этикой доминирующего типа хозяйства и общественного развития, вся философия пуританизма стали фактическим отступлением от заповедей Блаженств (сущности христианства) и привели к выбору в пользу власти и хлеба на Горе искушений. Кстати, М. Вебер, которому англосаксонский пуританизм был ближе всех других типов религиозности, это прекрасно осознавал. На это указал К. Ясперс в lt;Речи памяти Макса Вебераgt;, отметив суждение Вебера о Нагорной проповеди как несовместимой с мирской деятельностью и пронизанность всех его работ и деятельности скептическим отношением к христианству101.

Америка изначально была вызовом Старому Свету, вернее, его христианскому католическому романо-германскому духу, тому lt;готическомуgt; основанию, что родило в свое время бесспорно великую культуру. Необходимо подчеркнуть, что Просвещение континентальной Европы, выросшее в недрах этой культуры, было достаточно сильно переплетено с первохристианскиами идеалами равенства:

Ж.Ж. Руссо писал: lt;Все люди братьяgt;. Это заложило основу для преимущественного развития не индивидуализма, не lt;гражданского обществаgt; как совокупности индивидов, не связанных никакими духовными узами и табу, а демократии как антитезы сословному обществу и абсолютизму. Не порвав с апостольско-христианским наследием, европейское Просвещение позволило продолжать великую культуру, которую символизировало явление немецкого идеализма с его исполинскими фигурами – Фихте, Гердер, Гёте, Шеллинг. Но англосаксонское Просвещение – более раннее, представленное еще в

""Хайек Ф. фон. Дорога к рабству. Вопросы философии, 1990, № 10-12.

"" Ясперс К. Речь памяти М. Вебера// Вебер М. Социология религии… М., 1994, с. 563-565.

XVII веке Т. Гоббсом, Дж. Локком, затем А. Фергюссоном, имело источником кальвинистскую идею, делая изначально основной упор на индивидуализм: Т. Гоббс прямо писал, что lt;человек человеку волкgt;. Именно это и стало основой англосаксонской версии lt;гражданского обществаgt;, в котором, по Дж. Локку и А. Фергюссону, индивиды полностью автономны, не связаны ни духом, ни миросозерцанием, ни историческими переживаниями, ни едиными представлениями о грехе и добродетели, которые в христианском, особенно православном, толковании и делают из народонаселения нацию. Гоббсово учение направило развитие демократии в англосаксонской культуре по пути обслуживания либерализма и индивидуализма.

Чуждость Нового Света христианским основам Европы, очевидная связь с богоборческим пафосом Просвещения и французской революции очевидно продемонстрированы в одном политическом документе, где без всякой необходимости для основного текста, сугубо секулярного, но, по-видимому, в качестве некого знамения для посвященных упомянуты этапы апостасии латинского христианства и прослежен путь перемещения якобы библейской lt;истиныgt; в верные руки. Эта формулировка идеологии lt;единой Европыgt; и lt;гражданина мираgt;, перевоспитания европейцев, прежде всего немцев, в духе теплохладного либерализма и космополитизма дана искушенными в религиозно-философских вопросах и весьма lt;посвященнымиgt; умами и открыто опубликована в европейских изданиях и подписана Трумэном, Риккенбакером, Уоллесом, рядом американских сенаторов:

lt;Нам выпала задача, – говорится после перечисления типичных демократических клише XX века, – спасти мир и свободу; ту свободу, что родилась на горе Синай, пребывала в колыбели в Вифлееме, чье нездоровое детство прошло в Риме, а ранняя юность – в Англии, чье возмужание проходило в суровых руках Франции и чья зрелость началась в Соединенных Штатах, и которой суждено, если мы выполним свою роль, обрести жизнь по всему мируgt;102. Аллюзии прозрачны: нездоровое детство – это католическая церковь и апостольское христианство, юность – английские пуритане, возможно, и глава розенкрейцеров Ф. Бэкон с lt;новой Атлантидойgt;, суровое возмужание – Просвещение, Руссо, Вольтер, lt;каменщикиgt;, lt;угольщикиgt;, lt;принципы 1789 годаgt; и перемещение всего наследия для воплощения на чистой доске в Америку, которая, овладев миром, наконец распространит апостасию по всему свету, приведя его к lt;искоренению самой христианской идеиgt;, как и завещала Alta vendita.

Средства утверждения этого проекта столь же специфично англосаксонские. В течение двух веков произошел своеобразный синтез

102 Nation Europa. Coburg, Nr. 8/1958. См. также: Opposition. Magasin fur Deutschland. 2. Jahrgang, Heft 5/1999.

6 – 2528

геополитической доктрины Монро, последовательно экстраполированной на весь мир, кальвинистской религиозной доктрины lt;божественного предопределенияgt; и универсалий прогресса. Западные критики идейных основ доктрины Монро и lt;Manifest Destinygt; используют термин lt;американский империализмgt;, который в СССР привыкли ассоциировать не с философией глобализма, а с ленинским определением стадии капитализма, а на мировой арене – с грубой силой без скрупул. Коммунистический проект сам претендовал стать идеальным глобальным сверхобществом и отождествлял его ценности с общемировыми. Поэтому, обрушиваясь на геополитического соперника, пропаганда разоблачала его реальные намерения, но не идеологический прием – отождествление интересов с моральными канонами универсума.

Политической мифологией назвал доктрину lt;божественного предопределенияgt; К. Коулмэн, полагая ее идеологическим оформлением доктрины Монро, которая изначально облекала экспансионистские цели в принципы бескорыстного участия: lt;Мы управляем вами, так как это в ваших же лучших интересах.., а те, кто отказывается это понимать, заблуждаются или представляют собой злоgt;. Доктрина Монро призвана нести lt;нормативный тезис, что установка США морально оправдана и находится в соответствии с высокими принципами политического порядка, превосходящего все остальные политические порядкиgt;, что lt;американский империализм служит высшей моральной цели – самому божественному предопределению – доктрине lt;Manifest Destinygt;103. Патриарх американской науки о международных отношениях Г. Моргентау в своей классической работе определяет идеологическую сущность империализма как отождествление политических устремлений одной нации с вселенскими моральными законами, указывая, что это – lt;специфическая идеология англосаксов, сформулированная Британией, но доведенная до совершенства и абсолюта Соединенными Штатамиgt;, презревшими lt;пропасть между верой в то, что все нации подлежат Божьему суду, и кощунственной уверенностью, будто Бог всегда на одной стороне и воля Его совпадает с тем, что эта сторона для себя желаетgt;104.

В противоположность европейскому, секулярному политическому лексикону, в XX веке американской традиции еще долго был свойствен религиозный пафос, питаемый хилиазмом или милленаризмом, лежащим в основе как кальвинистского представления о будущем мире и философии прогресса в целом, родившей либераль-

103 Coleman К.М. The Political Mythology of the Monroe Doctrine: Reflection on the Social Psychology of Domination. N.-Y, 1959, p. 99-100, 110, 103.

104 Morgenthau H.J. Politics among Nations. N.-Y., 1948. p. 64; Contemporary Theory in International Relations. Englewood, 1960, p. 61.

ные категории, так и американской доктрины lt;нации-искупительницыgt;. lt;Господь не затем готовил в течение тысячи лет англоязычные народы, чтобы они пребывали в праздности, – взывал сенатор А. Беверидж. – Он сделал нас образцовыми организаторами мира и создателями системы там, где царил хаос. Он дал нам способность к руководству, чтобы мы могли осуществлять управление среди дикарей и народов злаgt;105. lt;В термине lt;божественное предопределениеgt;, освящающем моральное право на географическую экспансию, – пишет А. Стивенсон, – проявляется спокойная кальвинистская уверенность в том, что Бог воздаст тем, кто достоин Его милости, сделав их процветающими… Если Соединенные Штаты – это обетованная земля избранного народа, то невозможно даже представить, что интересы человечества могут не совпадать с интересами Соединенных Штатовgt;. А. Стивенсон, К. Коулмэн, К. Шмитт и Н. фон Крейтор напоминают об указании М. Вебера на ветхозаветную этику пуритан и о схожей оценке В. Зомбартом lt;кальвинизма как победы иудаизма над христианствомgt;. Все они едины в том, что ранние политические формулы американского провиденциализма – доктрина Монро, lt;Manifest Destinygt;, lt;открытых дверейgt; – слились в вильсонианстве, совместившем пафос кальвинистской уверенности в собственном непогрешимости с либеральной фразеологией прогресса.

Реальное детище вильсонианства – Версальская система отражала классические великодержавные геополитические и экономические интересы и была полной противополЬжностыо постулированным принципам. На этом примере философ права и геополитик Карл Шмитт остроумно назвал трансформацию доктрины Монро lt;политической теологиейgt;. Из концепции конкретного lt;большого пространстваgt; она была превращена в универсальный подход, отождествив экспансионизм и всемирные интересы Соединенных Штатов с догматикой псевдоуниверсализма, с интересами человечества. Он отметил, что эта lt;политическая теологияgt; была начата президентом Теодором Рузвельтом, но именно Вудро Вильсон поднял ее на всемирный уровень106. Американская цивилизация стала эталоном, а ее соперники – противниками прогресса.

Но, не имея lt;готическойgt; подкладки, оторванная от философского и культурного многообразия Европы, стимулированная кальвинистской ветхозаветной этикой, Америка породила цивилизацию, максимально свободную от lt;страстей душиgt; и европейской духовности, воспитанной католическим духом. Такая цивилизация как

105 Bowers C.G. Beveridge and the Progressive Era. N.-Y. 1932, p. 121; Tuveson E.L. Redeemer Nation. The Idea of America's Millenial Role. Chicago, 1980.

106 Schmitt С. Grossraum gegen Universalismus. In Position und Begriffe. Im Kampf mit Weimar-Genf-Versailles. 1923-1939, s. 295-303; его же: Политическая теология. М., 1998.

б* 83

нельзя лучше воплощает шпенглеровский lt;Закат Европыgt;, смерть культуры как порождение исканий духа и перерождение ее в цивилизацию, в которой lt;бездушный интеллектgt; концентрируется на техническом и материальном прогрессе. Это lt;мертвая протяженностьgt;, переход от творчества к бесплодию и lt;массовому обществуgt;107, предсказанному еще по-своему Ф. Ницше, отмеченная В. Зомбартом и К. Шмиттом, во второй половине XX века развита испанским философом идеалистом Ортега-и-Гасетом в его разработке темы lt;человека-массыgt;. От такого развития американской цивилизации предостерегал А. де Токвиль, опасавшийся, lt;как бы человеческое сознание не стало вечно свертываться и разворачиваться, сосредоточившись на самом себе и не порождая новых идей… как бы человек не изнурил себя заурядной, обособленной и бесплодной активностью и как бы человечество, несмотря на всю беспрерывную суету, не перестало продвигаться впередgt;108. Но именно этой апостасии поет гимн Фридрих Хайек, посвятившей lt;неведомой цивилизации, развивающейся в Америкеgt; свой большой труд о либеральной свободе109. Именно эта цивилизация сегодня претендует на лидерство в создании lt;единого постхристианскогоgt; мирового сообщества.

""Шпенглер О. Закат Европы. М., т. 1-2, 1993. ""Токвиль А. де. Демократия в Америке. М., 1992, с. 466. '^Hayek F.A. The Constitution of Liberty. Chicago, 1960.