Нарочницкая Н.А. Россия и русские в мировой истории. – М.: Междунар. отношения, 2003. – 536 с.

Нарочницкая Наталья Алексеевна ISBN 5-7133-1132-5

УДК 94 (470"18/19") ББК 63.3 (2)

ISBN 5-7133-1132-5

c Нарочницкая 2002 c Подготовка к изданию и оформление изд-ва lt;Международные отношенияgt;, 2003

Светлой памяти моего отца.

академика

Алексея Леонтьевича Нарочницкого

посвящается

ПРЕДИСЛОВИЕ

Обществоведение, освобожденное от необходимости следовать только канонам марксизма, проделало немалый путь, вобрав в себя достижения западной науки, ознакомившись с новыми документами и историографией. Но при этом оказалось, что и западная общественная наука не стояла на месте – она также весьма существенно продвинулась, однако в прямо противоположном направлении, заметно восприняв категории исторического материализма. В то же время стало очевидно, что все серьезно документированные советские исторические работы, если отделить обязательную для своего времени идеологическую боевитость, отнюдь не потеряли свою значимость. Однако в наименьшей степени процесс освоения иной методологии и историографии был ориентирован на восстановление преемственности русской религиозно-философской и исторической мысли. Особенно это касается истории международных отношений, которая вообще редко рассматривалась на фоне эволюции религиозно-философской картины мира в человеческом сознании.

До недавнего времени дискуссии на мировоззренческие и исторические темы чаще разворачивались по российской традиции XIX века в lt;толстыхgt; литературных и общественно-политических журналах, неизбежно отражая конъюнктурные пристрастия и склонность к политическим рецептам, нежели к фундаментальному осмыслению процессов. Хотя в этих обсуждениях иногда участвовали высокообразованные крупные русские умы, lt;историософияgt; Смутного времени чаще притягивала авторов, не имеющих системного гуманитарного образования, что вело к профанации глубочайших религиозно-философских тем. Разделение, незнание друг друга, взаимный снобизм по-прежнему характеризуют отношения между светской наукой и наукой церковной, развивающимися в Академии наук и в недрах богословских и православных высших учебных заведений, где читаются курсы по русской и всемирной истории, философской мысли и основам культуры.

Тем не менее опыт дискуссий на международных форумах демонстрирует значительное превосходство эрудиции и широты мышления российских ученых, причем самой разной ориентации, в то время как западная общественная lt;полевевшаяgt; мысль, усвоившая, в свою очередь, роль монопольной обладательницы истины, знакомым образом застыла в упрощенных стереотипах. Поэтому сегодня, когда рос-

сийской науке с ее высокой культурой исторического исследования стали доступны новые пласты документов, историографии и свобода в изложении взглядов, именно отечественное обществоведение, инкорпорируя богатейшее русское религиозно-философское наследие, вводя разнообразные критерии исследования, может внести живую струю и утвердить правомерность добросовестной полемики разных мировоззренческих подходов. Хотя атеизм и религиозный индифферентизм, бывший для русской интеллигенции уже начала XX века, по горькому замечанию С. Булгакова, синонимом образования и просвещенности, сегодня в силу исторических причин стал первоосновой сознания и научной методологии, вопрос о соотношении современных историко-философских и социологических доктрин и христианского учения важен не только с точки зрения веры и судьбы христианства. Сопоставление категорий и ценностей современного общественного сознания с христианским наследием имеет огромное научное значение и не может не интересовать ученого-обществоведа – историка, философа, политолога, юриста, поскольку обществоведение по определению исследует воплощение в историческом процессе тех или иных идей.

В предлагаемой книге применен одновременно религиозно-философский, исторический и историографический подход. На фоне широкой панорамы эволюции исторического сознания и взаимоотношений России и Европы, а также на основе новых архивных материалов формируется преемственная картина международных отношений за последние полтора века. Исследование религиозно-философских корней внешнеполитических доктрин и идеологий вместе с конкретными событиями и поворотами истории позволяет понять формирование стереотипов в общественном сознании, которые в свою очередь воздействуют на политику. Такой подход позволяет убедиться, что в течение всего XX века в международных отношениях проявлялись одни и те же геополитические константы, а пресловутая борьба тоталитаризма и демократии оказала на внешнюю политику государств значительно меньшее воздействие, чем было принято думать.

Открытые документы по послевоенному урегулированию, записи бесед В. Молотова с Государственным секретарем США Дж. Бирнсом и министром иностранных дел Великобритании Э. Бевином демонстрируют почти полное повторение в 1945-1947 годах англосаксонского подхода к устройству Балкан и региона Проливов конца XIX – начала XX века. Тот же подход проявился в новейших конфигурациях, подобных Пакту стабильности Юго-Восточной Европы на пороге XXI века. Сюжет Восточного вопроса разыгрывался в течение всего XX века на полях обеих мировых войн, в 90-х годах в Боснии и Косове, в ходе дипломатических баталий в Версале и на сессиях СМИД, в Дейтоне, на Стамбульском саммите и в Македонии.

Рассекреченные в середине 90-х годов переговоры по созданию ООН и американские официальные проекты ее будущего устава пока– зывают, что еще в 1944 году США стремились к lt;глобальному управлениюgt; миром через наднациональный механизм, который сам определял бы наличие lt;угрозыgt; миру, выносил вердикт о lt;неправильнойgt; внутренней политике и навязывал свои решения силой даже государствам-нечленам организации.

Значительный раздел работы посвящен стереотипам в отношении русской истории прежде всего в западной исторической мысли, которая сильно довлеет над современным российским обществоведением. Намеренно взяты за образцы несколько lt;знаковыхgt; имен – А. Тойнби, Д. Гайер, Э. Нольте, Г. Киссинджер, Ф. Фюре, Т. де Монбриаль, С.Хантингтон, из сугубо ангажированных и часто легковесных – 3. Бжезинский, У. Лакер, А. Янов, к которым можно отнести и гарвардского русиста Р. Пайпса, поскольку именно они в плакатной форме выражают нигилизм в отношении России, сопрягая оценку прошлой и древней истории с ее сегодняшним выбором. Неслучайно именно эти работы были переведены на русский язык в 90-е годы.

Горькие замечания о гибели великой европейской культуры, беспощадный вывод об извечном отторжении Западом русского духовного и исторического опыта, жесткие суждения о конкретной политике Запада в отношении России и славян могут быть восприняты как вызов Европе и миру. Однако эти суждения обращены лишь к той lt;Европеgt;, что, по словам К. Леонтьева lt;погубила у себя самой все великое, изящное и святоеgt;. Однако в целом это не вызов. Напротив, это призыв осознать и преодолеть, наконец, эту дилемму в момент, когда Россия и Европа вместе оказались перед общим драматическим вызовом на пороге III тысячелетия. Универсалистский проект lt;единого постхристианского мираgt; не менее чужд Европе, чем православной России. Его геополитические претензии не приносят никаких выгод континентальной Европе, лишая ее самостоятельности, а в области философии этот проект бросает вызов всем великим национальным и духовным традициям человечества и требует устранить эти традиции для продолжения истории без всякого целеполагания. На этом пути Европа будет вытеснена на обочину архитекторами нового мира, которые стали отождествлять себя с центром, по отношению к которому весь мир, в том числе Европа, провинция, не имеющая права на историческую инициативу. Произойдет не просто конец либеральной истории, но подлинный lt;закат Европыgt;. Эту перспективу по-своему переживают крупные европейские интеллектуалы, и среди них немецкий философ Г. Рормозер прямо связывает кризис Европы как явление мировой истории и культуры с ее lt;дехристианизациейgt; к концу XX века.

В своих исканиях свободы и переустройства русские и западноевропейцы не раз впадали в исторические заблуждения. Однако все, чем христианский мир обогатил человечество, – способность веры в истину, любовь, долг, честь, семья, нация, государство, наполненные невиданным ранее содержанием, даже само lt;безумство гибельной

свободыgt; вместе с готовностью отдать за нее жизнь – было рождено совокупной христианской Европой, все еще не утратившей потребность в смысле исторического бытия. Романо-германская классическая культура и русская православная культура – вот квинтэссенция двух христианских опытов. Европейцы и русские дали примеры наивысших форм латинской и православной духовности, западноевропеец и русский – мировые гении – выразили и две разные формы отступления от Бога: гётевский Фауст стал воплощением скепсиса горделивого западного ума, не терпящего над собой никакого судии, а Иван Карамазов – дерзкого вызова Богу русской гордыни, не желающей смириться с попущением зла не земле.

Вступая в III тысячелетие с идеалами единства мира и Европы, человечество, как и в момент Рождества Христова, все так же нуждается в путеводной звезде, в этическом побудительном мотиве личной жизни, политики, экономики, отношений между народами. На каком же фундаменте зиждется европейское единство? Где впервые дана идея универсальных целей и ценностей личного и всеобщего бытия? В американской конституции? Нет, в христианском Откровении. Что прежде всех конституций объединяло немцев и сербов, французов, англичан и русских в одну цивилизацию? Различные политические опыты последнего столетия скорее разъединяют, как и разные природные условия и уровень производства и быта. Но объединяет – lt;Отче нашgt;, Нагорная проповедь – вот общий фундамент нашей культуры и истории. Эти общие представления о добре и зле, о свободной воле и породили сами идеи равенства и свободы. Если было бы иначе, то можно было бы обосновывать единство русских с Китаем, а западноевропейцев – с арабами. Жак Ле Гофф, ведущий историк школы lt;Анналовgt; видит задачу, которую lt;ныне предстоит осуществить европейцам Востока и Западаgt;, lt;в объединении обеих половин, вышедших из общего братского наследия единой цивилизации, уважающей порожденные историей различияgt;.

Но подлинное единство – не в очередных разделительных линиях: они ведь не новы и слишком, напоминают конфигурации многовекового Drang nach Osten, теснившего славян от Балтийского и Черного морей. Подлинное единство и не в диктате идеологических стандартов Совета Европы. Это тоже не ново – именно так пытался действовать Третий интернационал.

Подлинное единство, которое может принести подъем и самостоятельность Европе, – в признании вселенской равноценности наших опытов. Будущее – в конструктивном соединении исторического наследия и творчества всех этнических, конфессиональных и культурных составляющих Европы: германской, романской и славянской, Европы латинской и Европы православной. Поэтому lt;русский вызовgt; – это не вызов, это lt;призывgt;. А будущее России – это будущее Европы.