"Наталья Нарочницкая. Россия и русские в мировой истории (fb2)" - читать интересную книгу автора (Нарочницкая Наталья Алексеевна)

Нарочницкая Н.А. Россия и русские в мировой истории. – М.: Междунар. отношения, 2003. – 536 с.

Нарочницкая Наталья Алексеевна ISBN 5-7133-1132-5

УДК 94 (470"18/19") ББК 63.3 (2)

ISBN 5-7133-1132-5

c Нарочницкая 2002 c Подготовка к изданию и оформление изд-ва lt;Международные отношенияgt;, 2003

Светлой памяти моего отца.

академика

Алексея Леонтьевича Нарочницкого

посвящается

Глава 7. Проект XXI века в итогах века XIX

Процессы конца XIX века не только привели к Первой мировой войне, но и направили потенциал европейских исторических сил в определенное русло, заложив структуру международных отношений XX века и определив, каким европейским силам суждено в будущем политическом веке стать вершителями судеб мира. Это, прежде всего, предрешение вопроса о lt;немецком единствеgt;, вернее, предрешение разделения немецкого потенциала. Перед немцами во второй половине XIX века было два пути, но ни австрийская католическая империя, ни лютеранская Пруссия не взяли на себя исторические функции объединения, когда этому еще не могли помешать англосаксы. Исход Первой мировой войны позволил англосаксонским дирижерам нового Запада закрепить разделение Австрии и Германии, а грех гитлеризма был использован для окончательного приговора немцам, что поставило их к концу XX века под англосаксонский контроль. Направление германского потенциала на Восток против России и славян дополнительно обанкротило немецкий исторический импульс и, в свою очередь, дало шанс англосаксам получить доминирующую роль сначала во всей Европе, затем, в конце XX века, в мире.

Анализ путей окончательного оформления немецкого разделенного потенциала, как и конфликта с интересами славян, представил Н. Данилевский, показав историческую бесперспективность для самих немцев удерживания в Австрии славян, имеющих иное тяготение. Данилевский понимал, что lt;даже если Северогерманский союз и превратился в Германский просто, под именем Империи, то он все еще не будет союзом Всегерманским: вне его останется Юго-Восточная или Австрийская Германия – и те Славянские земли… где не умевшая исполнить своей германской задачи Австрия допустила зажиться, окрепнуть и получить влияние славянской мысли и славянскому движениюgt;. Данилевский неоднократно определяет немцев и Германию как воплощение западноевропейской силы в качестве главного соперника России и славян, давящего на славянские земли. Но столь же часто он упоминает немцев как lt;гениальное историческое племяgt;, внесшее наибольший вклад в европейскую культуру, и признает правомерность естественного стремления немцев, как

169

любого народа, тем более великого своей культурой, к собиранию в единую державную силу.

lt;Исключение Австрии из Германии было, конечно, только предварительным действием, чтобы развязать руки Пруссии, и, конечно, в умах немецких патриотов не должно и не может иметь своим последствием отчуждение от общего великого отечества 5 или 6 миллонов немцев и освобождение из немецкой власти и влияния десятка миллионов славян в Чехии, Моравии, Штирии, Каринтии, Крайне, Истрии… Осуществление части этой задачи, то есть присоединение к единой Германии действительно немецких земель, каковы: Эрцгерцогство Австрийское, Тироль, Зальцбург, часть Штирии и Каринтии, нельзя даже не назвать справедливым и законнымgt;. Данилевский, однако, не очень верил в способность немцев в моменты национального успеха укротить свои амбиции, что и случилось дважды в XX веке: lt;Невозможно предположить, чтобы этим справедливым ограничилось прусско-немецкое честолюбие, оставив Славянские земли устраиваться, как они сами пожелают. Это было бы не только сочтено всеми Немцами за измену немецкому делу, но даже просто не может и войти в немецкую головуgt; (курсив Н. Данилевского)225.

Дискуссия о германской истории и сегодня занимает умы интеллектуальной элиты немецкой нации, размышлющей об идеологическом и геополитическом направлении, в котором был реализован мощный исторический импульс немцев. Что за идейные, философские и геополитический импульсы двигали событиями и действиями;

кем было задумано еще в конце XIX века не допустить превращения центральноевропейских держав в силу, истощить сразу и немцев, и русских; кем были использованы необузданные амбиции к завоеванию, дважды возобладавшие в немецком сознании в моменты германского подъема; какова была расплата за эти соблазны и какие шансы были утрачены – вот та рама, в которой Ренате Римек в нашумевшей работе об исторической судьбе так называемой Mitteleuropa, вышедшей двумя изданиями (1966 г., 1997 г.), панорамно разбирает события последней четверти XIX и начала XX века, по ее мнению, определившие ход истории в последнем веке II тысячелетия.

Р. Римек размышляет над парадоксом, что великий национальный дух и культура, просвещенный патриотизм lt;времен Гётеgt;, немецкого идеализма, последним ярким представителем которого был Ф. Шеллинг, выродился в биологический этноцентризм, милитаризм и экспансию во lt;время Бисмаркаgt;. При этом национальная и lt;всемирнаяgt; задача немцев – объединение, соединение lt;государства и духа, власти и культурыgt; – была подменена алчной задачей соединения

225 Данилевский Н.Я. Горе победителям. Политические статьи. М., 1998, с. 31, 32.

170

lt;государства и армии, власти и богатстваgt;. Бисмарк однажды назвал Гёте lt;душонкой портняжкиgt;, и это его суждение, полагает Р. Римек, красноречивее всего демонстрирует, как lt;творец немецкого национального единстваgt; был сам далек от жизни lt;немецкого духаgt;, что не могло не определить его историческую и государственную стратегию226.

В течение десятилетий Отто фон Бисмарку воздавали почести как великому политику, который с момента его назначения главой прусского кабинета в 1862 году целенаправленно работал на достижение немецкого единства. В соответствии с этой интерпретацией войны 1864, 1866 и 1870-1871 годов считаются войнами за lt;объединениеgt;. До сих пор в школьных учебниках фигурирует легендарная lt;бисмаркиадаgt;. Однако один из почитаемых немецких интеллектуалов гностическо-теософского направления, распространившегося в Германии на рубеже XIX-XX веков, основатель антропософии Рудольф Штейнер судил иначе: lt;Бисмарк никогда не размышлял над тем, каким должен стать мир. Подобные мысли он считал праздным занятием… его же делом было искусно торговаться в обстоятельствах, уже определенных событиямиgt;227. Помимо такой оценки самого lt;железного канцлераgt; многие германские историки давно присоединились к выводу, что целью бисмарковых войн, в частности с Францией, было не столько объединение всегерманского потенциала, сколько возвышение прусской монархии, которое и воспрепятствовало этому.

Бисмарк мыслил не lt;по-немецкиgt;, но lt;по-прусскиgt; и весьма способствовал lt;опруссачиваниюgt; Германии. Можно привести отношение многих интеллектуалов и мыслителей XIX и XX веков к выбору lt;малойgt; эгиды – узконационалистической прусской Германии – в качестве стержневой идеи будущего. Как правило, цитируют мыслителей, которые концентрируют свою критику на lt;реакционностиgt; политического строя и недемократичности пруссачества. Известный немецкий историк Ф. Мейнеке под впечателением немецкой катастрофы 1945 года размышлял, lt;не коренятся ли последующие беды в самом рейхе 1871 годаgt;228. Однако мыслители христианского консервативного духа распознали гибельность бисмарковой исторической стратегии гораздо раньше либерального lt;среднего классаgt;. Стареющий Ф. Шеллинг счел надвигающуюся идею lt;предательством исторической задачи немцевgt;. Папа Пий IX в 1874 году сравнил устремления немцев со строительством Вавилонской башни и предрек возмездие, которое последовало в 1945-м: lt;Бисмарк – это змий

""Riemeck R. Mitteleuropa. Bilanz eines Jahrhunderts. Stuttgart, 1997, s. 61, 40-41.

227 Steiner R. Veroffentlichungen aus dem literarischen Fruhwerk. Heft XVII, Dornach. 1943.

""Meinecke F. Die deutsche Katastrophe. Wiesbaden, 1947, s. 26.

171

человеческого рая. Этот змий вверг в соблазн немецкий народ возвыситься более, чем сам Бог, но за этим самовозвышением последует унижение, которого еще не приходилось испытать никакому другому народуgt;.

Якоб Буркхардт, философ, выдвигавший на первое место не политическую историю, а историю духовной культуры, пришедший в итоге к пессимизму в отношении перспектив одухотворенной личности в либеральных общественных формациях, писал в 1870 году:

lt;Если немецкий Дух все еще реагирует своими собственными внутренними силами на этот огромный соблазн (внешней, материальной цивилизации), если он еще в состоянии противопоставить ему новое искусство, поэзию, религию, тогда мы спасены, если же нет, то нет…gt;. Однако еще красноречивее запись в дневнике самого кайзера Фридриха III, сделанная в конце французского похода в последний день уходящего 1870 года: lt;Скоро станет всем ясно, что нас не любят и не уважают, лишь боятся. Нас считают способными на любое злодеяние, и недоверие к нам все растет и растет. Дело не только в этой войне, а в том, куда завела нас открытая Бисмарком и введенная в оборот доктрина lt;железа и кровиgt;… Кому нужна вся власть, военная слава и блеск, если нас повсюду встречает ненависть и недоверие… Бисмарк сделал нас великими и могущественными, но он отнял у нас наших друзей и доброе участие мира и, наконец, нашу чистую совестьgt;. Р. Римек приводит также слова И. Тургенева, который воспринял Германскую империю 1871 года как lt;глубочайшее разрушение всего того, что однажды его привлекло к немецкому духуgt;, и вопрошает, что бы тот сказал, если бы был современником будущего развития Германии229.

Р. Римек отмечает губительное воздействие на немецкое культурно-историческое сознание философии дарвинизма с его lt;борьбой за сосуществованиеgt; и lt;выживание сильнейшегоgt;, которая своеобразно выразилась в историческом мышлении lt;птенцовgt; lt;гнезда Бисмаркаgt;, склонных романтизировать войны за материальное жизненное пространство, в которых побеждает lt;лучший народgt; и lt;лучшее государствоgt;, и создавших целый lt;этос войныgt;. Надо заметить, что своим сугубо материалистическим земным целеполаганием этот lt;этосgt; весьма отличался от отношения к войнам Ф. Шеллинга или Ф. Достоевского, которые вовсе не обожествляли войны, как порой пишут, но видели в них, помимо смерти, также и проявление сугубо человеческой природы, способной на самопожертвование ради начал, за которые стоит умирать, – Вера, Отечество, честь, долг, любовь. А. де Токвиль, указывавший на опасность lt;деградацииgt; человечества, поскольку lt;демократия не только заставляет каждого человека забывать своих предков, но отгоняет мысли о потомках и отгоражи-

"''Riemeck R. Op. cit-, s. 60, 66.

172

вает его от современниковgt;, также именно в этом смысле писал, что lt;война почти всегда расширяет умственный горизонт нации, возвышает ее чувстваgt;230.

Как только Бисмарк в 1866 году lt;железом и кровьюgt; отъединил австрийцев от немецкого национального тела и основал немецкое единое государство под прусским владычеством, lt;идеализмgt; немецких либералов капитулировал перед милитаристскими успехами его Realpolitik. Бисмарк, спровоцировавший австро-прусскую войну, заподозрив опасные для будущей роли Пруссии тенденции в Дунайской империи, предопределил их будущее разделение. Ничего не меняет тот факт, что к рубежу XIX века оформилось австро-германское сближение, оно уже не сулило немцам объединения. Тем временем Германия попала под пристальное наблюдение англосаксов, всегда противодействовавших преобладающему влиянию какой-либо континентальной державы.

Хрестоматийные данные: обостряются франко-германские отношения, а после неустойчивых временных поворотов окончательно возобладало и резкое усиление англо-германского соперничества. Общее течение к выделению австро-германских интересов привело к оформлению Антанты: англо-французское соглашение 1904 года и русско-английское соглашение 1907 года. Однако поворот Англии к сотрудничеству с Россией в момент, когда, как писал в 1885 году С.Н. Южаков, lt;весь мир, европейский и азиатский, ожидает войны между Англией и Россиейgt;, которая lt;должна стать мировой в самом полном и точном смысле словаgt;, нуждается в объяснении. Внимание русских аналитиков – Снесарева, Южакова, Чихачева – к lt;англорусской распреgt; не было экзальтацией. Русско-английское столкновение воспринималось в Европе как неизбежное не из-за lt;дипломатической щепетильностиgt; или какой-то конкретной проблемы, а из-за самого факта существования России в ее границах, вступившего в противоречие с константами английской мировой стратегии.

Почему же Англия не начала войну с Россией, ведь ее бесспорное

превосходство на морях позволило ей поочередно расправиться с претензиями великих держав Нового времени. Но Россия представляла собой иной мир, причем не только масштабом, но иным геополитическим типом. Владычица морей не могла успешной морской войной нанести стратегическое поражение России, огромной континентальной державе, чьи побережья, даже Черноморское, все же не были для нее решающими военно-стратегическими факторами, как для Португалии, Испании, Голландии и Франции, которых Маккиндер именовал lt;полуостровной Европойgt;, а Южаков еще в 1885 году назвал lt;атлантическимиgt; нациями именно в политическом смысле.

230 Токвиль А. Демократия в Америке. М., 1992, с. 469.

173

В похожем противоречии Англия оказалась к концу XIX века с Германией, которая рвалась к Средиземному морю и Балканам, усиленно создавала военно-морской флот (Вильгельм буквально lt;пожирал книгу Мэхэнаgt;) и одновременно строила железную дорогу к Багдаду, что сулило реальное, а не мифическое, как русское, проникновение в Персидский залив и Индийский океан, поскольку железные дороги обеспечивали куда более быстрое сообщение, чем морское, и были действительно угрозой позициям Англии. Однако война против Германии также бессмысленна. Это была Mitteleuropa – lt;Континентgt;, который победить стратегически мог тоже только lt;Континентgt;. Бальфур и другие понимали, что без превосходящего флота Британия вообще не будет считаться державой, но Германия даже без всякого флота останется мощнейшей державой Европы, что относилось и к России. Сэр Эдуард Грей накануне Первой мировой войны признал ограниченность морской силы по отношению к континентальным державам: lt;Какое бы превосходство ни имел наш флот, никакая морская победа не приведет нас ближе к Берлину… Не может быть и вопроса о британском нападении на Германию, пока британская армия находится в таких малых размерахgt;. Но даже гипотетически огромная английская армия, отправляемая с Британских островов, не могла без континентальных союзников достичь ни Берлина, ни Петербурга, поэтому-то министр Грей объяснял недоумевающим по поводу сближения с Россией: lt;Если бы мы остались в стороне от существующих дружеских отношений и соглашений, мы бы остались без друзейgt;231.

Помочь Англии устранить Россию или Германию могла только европейская война – предпочтительно такая, где Германия и Россия были бы противниками. Заинтересованная во взаимном избиении континентальных соперников, Англия, не собиравшаяся тем не менее особенно воевать на суше, вошла в Антанту, в которой России, по выражению Дурново, была уготована роль lt;тарана, пробивающего брешь в толще германской обороныgt;232. Поэтому русско-английская часть Антанты сильно отличалась по глубине и обязательности от франко-русского согласия. Из мемуаров Г.Н. Михайловского можно почерпнуть, что слабая связанность Англии обязательствами осознавалась и в России, хотя, по-видимому, слишком поздно: lt;Сердечное согласие России и Англии в начале войны не носило универсального характера; два вопроса решались более или менее ясно – среднеазиатский по соглашению 1907 года и, менее определенно, примыкание Англии к России и Франции против Тройственного союза в делах европейских, вопрос же о Константинополе был самым боль-

231 Seton-Watson R.W. Britain and the Dictators. Cambridge, 1938, p. 13. "'Мэхэн А.Т. Влияние морской силы на историю. 1660-1783 / Предисловие проф. Полетики. М.-Л., 1941, с. X.

174

ным местом русско-английских отношений, теперь уже скрепленных соглашением о незаключении сепаратного мира с Германиейgt;233.

Итак, Англия не связала себя обязательствами в вопросе намечающихся блоковых противостояний. На это особо указывает Р. Римек, останавливаясь на роли англосаксонских кругов, среди прочих – масонских, преобладавших в окружении тогдашнего принца Уэльского, будущего короля Эдуарда VII. Она полагает, что на эти самые круги намекал Б. Дизраэли в своем эзотерическом романе lt;Конигсбиgt;, сказав, что вершат дела мира совсем lt;иные людиgt;, скрывающиеся за кулисами, а в романе lt;Эндимионgt; указал на небольшой, однако весьма своеобразный круг, который давно уже овладел тайной дипломатией и стал могущественным настолько, что через четверть века в Европе не будет происходить ни одного крупного события, в котором они бы не сыграли значительной роли. Эти lt;совсем иные людиgt; вовлекли в свои замыслы даже папу Льва XIII и взяли, по мнению Римек, lt;новый курсgt;. Они сыграли главную роль не только в замысле антигерманской коалиции, устремленной в далекое будущее, но также в создании условий для ее конструирования и в программе разделения немецкого потенциала, закрепленного в итоге Первой мировой войны.

Поворот папской дипломатии, активизировавшейся в последней четверти XIX столетия, историки интерпретировали в русле конкретных политических целей – формирования антиитальянской коалиции для восстановления утраченной светской власти над Римом, а также урегулирования взимоотношений с царским правительством по вопросу о канонической власти над католиками Польши, ибо после польского восстания русские власти стали вмешиваться в их управление. Эти мотивы превалируют как у Э.Винтера, одного из ведущих довоенных католических историографов, ставшего историком-марксистом в ГДР, оперирующего широкой источниковедческой и историографической базой, так и у советского автора М.М. Шейнмана. В суждениях о русском направлении дипломатии Ватикана все упомянутые авторы, в том числе Р. Римек, опираются на русские документы о миссии А.П. Извольского в Ватикан, опубликованные в 1931 году ?.?. Адамовым и уже в 1932 году переведенные на немецкий язык234. Что касается lt;нового курсаgt; Англии, то этот термин упоминает и Е. Адамов, также связывая его с окружением принца Эдуарда, и противопоставляет wo ориентации официальных совет-

233 Михайловский Г.Н. Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства. 1914-1920. В двух книгах. Книга 1. Август 1914 – октябрь 1917. М., 1993, с. 85-86.

234 См. Адамов Е.А. Дипломатия Ватикана в начальный период империализма. М., 1931; Винтер Э. Папство и царизм. М., 1964; Шейнман М.М. Ватикан и католицизм в конце XIX – начале XX в. М., 1958.

175

ников королевы Виктории на англо-германское и англо-австрийское согласие. Религиозно-философских нюансов мировоззрения lt;кругаgt; наследника Британской монархии и его связей с соответствующими lt;течениямиgt; на континенте Адамов, Винтер, Шейнман не касались. Но все же в их работах обращается самое серьезное внимание на целенаправленные усилия папства для того, чтобы поднять престиж Франции до уровня, какой позволил бы предлагать союз с ней Александру III, публично выражавшему отвращение к lt;безбожной республикеgt;.

Во второй половине XX века историки, скрупулезно выясняя еще не вскрытые детали оформления международных коалиций конца XIX века, все менее задумывались о религиозном факторе в международных отношениях. Очевидно, что это происходило отнюдь не из-за научной небрежности или табу, а из-за окончательного перехода исторического мышления к материалистическим критериям, в которых такая lt;безделицаgt;, как роль церкви, тем более религиозные мотивы, не идентифицируется сознанием. В фундаментальном труде А.З. Манфреда имя Льва XIII упоминается один раз, а 3-4 фразы, посвященные lt;реакционной концентрации справаgt; в связи с размежеванием в католическом лагере по вопросу лояльности республике, в почти неизмененном виде перекочевали через 20 лет в его книгу о русско-французском союзе. В книге И.С. Рыбаченок, поднявшей также богатый новый материал, подкрепляющий ее концепцию, имена пап и Римская церковь вообще не упоминаются235.

Римек придает большое значение секретному донесению русского посла в Париже Моренгейма, ставшему достоянием фон Голыптейна, lt;серого кардиналаgt; внешнеполитического ведомства в Берлине, о достаточно сенсационном для того времени повороте в европейской расстановке сил: уже в 1887 году Моренгейм сообщает, что в возможной европейской войне Британия поддержит Францию, противоречия с которой, казалось, были вечны и неизменны. Этот поворот не был случайным, чему подтверждением может служить обзор британской политики по отношению к ведущим континентальным державам Хэлфорда Маккиндера, отметившего в связи с франко-прусской войной, что lt;Франция первая углядела, что Берлин заменил Петроград в качестве центра опасности в Восточной Европеgt;236, и положительно оценившего своевременность сближения политических устремлений Франции и Англии – lt;островной и полуостровной Западной Европыgt; – для предупреждения попыток какой-либо дер-

235 См. Манфред А.З. Внешняя политика Франции. 1871-1891. М., 1952;

его же: Образование русско-французского союза. М., 1975; Рыбаченок И.С. Союз с Францией во внешней политике России в конце XIX века. М., 1993.

236 Mackinder Н. Democratic Ideals and Reality: A Study in the Politics of Reconstruction, Wash. DC, 1996, p. 98.

176

жавы соединить в систему ресурсы Восточной Европы и Сердцевинной земли.

Вопрос о глубинных причинах и истинных дирижерах дипломатической активности Римской церкви и Льва XIII в создании антигерманской коалиции изучен очень поверхностно, и обойден вниманием парадоксальный факт, что сам Святой престол интриговал против венского императора – последнего католического христианского монарха, способствуя не ему, а коалиции своего извечного соперника – православного самодержавия с lt;безбожной Французской республикойgt;, как ее открыто именовали многие прелаты, и столь же враждебной Ватикану англиканской монархии. Надвигались острые столкновения вплоть до военных, но европейская война вполне могла случиться-и между иными конфигурациями. Однако специфические результаты Первой мировой войны – столкновение последних христианских империй, распад их на секулярные республики – явились продуктом, среди прочего, геополитического пасьянса, подготовленного не без участия Рима, который парадоксально делал одно дело со своими врагами – масонскими и либерально-протестантскими кругами. Эта тема открывает каждому, кто к ней прикасается, кроме кликушеств о мировом заговоре, огромное количество материалов отнюдь не сомнительного свойства.

Роль антикатолического фактора в возвышении Пруссии, обострении франко-германских отношений перед мировой войной совершенно недооценена современной наукой, как всегда были недооценены богоборческий мотив французской революции и дальнейшее продолжение борьбы с католической церковью в самой Франции и в европейских отношениях. В категориях позитивистского обществоведения антикатолические силы принадлежат к разряду lt;идеологическихgt;, то есть наднациональных по природе воззрений. Очевидно, что мотивации таких сил продиктованы прежде всего задачей продвижения мира к задуманному образцу, что предполагает солидарность не со своими правительствами, а часто с их международными соперниками. Антиклерикальные и антикатолические силы во Франции по степени отстраненности от своей страны не уступали будущим коммунистическим интернационалам и были одержимы борьбой с католической церковью, обличавшей lt;безбожнуюgt; республику. Либералы и антиклерикалы открыто поддерживали Пруссию и приветствовали ее победу над Францией. Французская пресса, подконтрольная антикатолическим кругам, открыто выступала за lt;умаление Австрииgt;, потому что Австрия – это католическая держава, которая, по мнению директора lt;L'Opinion nationalegt; А. Геруля, lt;должна быть подавлена Пруссией, оплотом протестантизма в центре Европы. Иными словами, миссия Пруссии заключается в протестантизации Европыgt;. Приводящий эти слова и выдержки из документов влиятельных учреждений и международных организаций Ф. Жуэн пока-

12-2528 177

зывает, как lt;программа антиклерикальная стала программой политическойgt; и как французские либералы сотрудничали с прусскими масонами, целенаправленно разрушая отношения между Францией и Германией, чтобы столкнуть их в войне237.

С русской стороны в числе участников, стоящих у истоков замысла Антанты, Р. Римек называет А.П. Извольского, тогда еще молодого дипломата при Ватиканском дворе, которого она считает масоном, ссылаясь на масонские источники238, lt;сумевшим затем на посту министра иностранных дел России обострить взаимоотношения между Россией и Австрией на Балканахgt;, имея в виду Боснийский кризис, который произошел все же не из-за Извольского, но из-за аннексии Боснии и Герцеговины Дунайской империей. С французской стороны – это посол при Святом престоле граф Лефевр, чрезвычайно много сделавший для восстановления разорванных дипломатических отношений между Россией и Ватиканом. Е. Адамов и большинство иссследователей, однако, не пытаются разгадывать скрытый смысл и полагают целью миссии переговоры с римской курией об условиях возобновления нормальных дипломатических отношений, а главное, для заключения с папой нового соглашения, которое примирило бы католическую Польшу с царским правительством. То, что Извольский был масоном, не помешало ему прекрасно и в полном взаимопонимании делать политику с самим папой Львом XIII и его статс-секретарем кардиналом Рамполла. Однако это не удивительно, ибо Рамполла – более чем загадочная фигура, сыгравшая главную роль в убеждении Льва XIII отвернуться от Вены и признать республиканскую Францию, и, по некоторым источникам, в окончательном тайном разрыве Ватикана с его lt;духовной дочерьюgt; – Габсбургской династией, олицетворением некогда Священной Римской империи германской нации.

Растущее взаимопонимание между Святым престолом и русским самодержавием на фоне открытых выступлений папы Льва XIII против масонства, левых и либеральных идей чаще всего рассматривается традиционалистскими кругами, для которых это имеет положительный смысл, скорее как знак признания католической церковью значимости русского православного форпоста против антихристианских явлений, что оправданно, поскольку официально дипломатия Льва XIII была нацелена на соединение усилий консервативных и lt;охранительныхgt;, пользуясь русским лексиконом этой среды, кругов Европы. Однако в свете иных материалов ситуация в самом Ватикане

^Jouin Е. L'apres-guerre, la guerre, 1'avant-guerre 1870-1914-1927. Paris, Revue Internationale des societes secrets. 1927, p. 63.

238 См. также Heise R. Die Entente-Freimaurerei. Basel, 1920, s. 100. Там также можно прочесть, что А. Извольский сам себя назвывал lt;отцом мировой войныgt;.

178

и в мировой политике того времени представляется более запутанной и требующей еще своего исследования, которое осложнено той скупостью, с которой Ватикан делает достоянием гласности свои самые важные документы, публикуемые, как отмечали и Адамов, и Винтер, всегда со значительными изъятиями.

Папа Лев XIII, несомненный борец против левых идей и масонства, которого через 100 лет цитирует духовный отец традиционных католиков кардинал Лефевр, был также окружен lt;совсем иными людьмиgt;. Они-то, зная его настроения, убеждали его в бессмысленности открытой борьбы против демократии, но предлагали lt;проникнутьgt; в нее и насытить ее христианским содержанием. О перемене отношения Ватикана и признании lt;безбожной Францииgt; свидетельствовала активная деятельность единомышленника Рамполлы кардинала Лавижери, убеждавшего папу в необходимости сотрудничества с умеренным французским республиканским правительством, lt;дабы не толкнуть Францию в руки крайних антиклерикалов и радикаловgt;. В 1890 году Лавижери на банкете в честь офицеров алжирской французской эскадры под звуки Марсельезы произнес здравицу Третьей республике и декларацию о патриотическом долге каждого гражданина принять существующую форму правительственной власти, lt;если она принята и признана нациейgt;, намекнув, что он не страшится быть дезавуированным свыше, что вызвало шок французских католиков и шум в европейской прессе239. Затем последовала посылка в 1891 году одного из искуснейших ватиканских дипломатов Доминика Феррата в качестве нунция в Париж с заданием примирить строптивых католиков с демократически-республиканской формой правления и западным парламентаризмом. Тот же в своих мемуарах сделал интересное замечание о политике Льва XIII, которая lt;была нацелена на поднятие престижа и авторитета Франции с тем, чтобы сблизить республиканскую Францию и Россиюgt;240. По мнению Феррата, папа и был создателем русско-французского союза.

Однако по этой проблематике есть и несколько иное суждение, опирающееся на существование многовекового спора между властью светской и духовной, связанного с земной интерпретацией учения о Риме, всемирной империи и священной истории. Со времен германских Отгонов lt;империяgt; и lt;Римgt; стали символом отнюдь не метафизического, а реального земного германского исторического импульса, однако распространенное в позитивисткой историографии клише о полном единстве в области использования этого термина и едино-

239 См. Адамов Е.А. Указ. соч.; Baunard L. Leo XIII et Ie Toast d'Alger. Paris, 1914.

240 P. Римек ссылается на мемуары: Ferrata D. Memoires, 3 vol. Vol. Ill, Rome, 1920, p. 335. См. также о миссии Феррата: Stutz Н. Die papstliche Diplomatic unterLeo XIII. Preussische Akademie der Wissenschaften. Jg. 1925.

12ъ

179

душном освящении этой идеи римским первосвященником схематично. Как в православной ойкумене, византийская церковь с ее учением о симфонии имела свое суждение о том, кто может или не может именоваться царем, понимая под этим куда больше, чем земную власть над определенным народом и территорией, тем более римская церковь с ее папоцезаризмом полагала лишь за собой право верховной власти, часть которой она сама вручала при чине коронации монарху, не выходящему из-под ее духовного подчинения. Отделение имперского сознания от главенства Римской католической церкви – lt;трона Петраgt;, секуляризация понятия империи было узурпацией даже в пространстве католическом, тем более за его пределами – в протестантстве с его лютеровским цезарепапизмом. Папы предавали строптивых императоров анафеме и отлучали их от церкви.

Некоторые историософы вообще делают вывод, что lt;папство с его священнической претензией на вселенскую власть относится к старейшим и непримиримым противникам имперской идеиgt;. Так, немецкий историк Г. Симон именно в этом ключе интерпретирует предостережение Пия IX Бисмарку как ревнивую угрозу: lt;Если Генрих IV после своего хождения в Каноссу еще мог снять с себя папскую анафему, то первый lt;непогрешимыйgt; на Thron Petri – Пий XI уже угрожал отрубить империи Бисмарка голову как змиюgt;241. Утверждение о папстве как непримиримом противнике имперской идеи все же представляется необоснованным, хотя и привлекает внимание к сложности этого отношения. Когда Венский конгресс 1815 года отказался от восстановления Римской империи, папа римский выразил по этому поводу протест. Существования концепции Римской империи до наших дней стало темой первого форума lt;Рим, Константинополь, Москваgt; в рамках постоянно действующего семинара lt;От Рима к Третьему Римуgt;242. Универсализм идеи Римской империи германской нации, которая с Фридриха I Барбароссы получила освященный титул lt;Священнойgt;, по мнению Симона, возбуждал почти метафизическую ненависть и ревность романской Европы, прежде всего Франции, ибо французские и испанские монархи также усвоили себе титулы, призванные символизировать их представительство вселенского католичества (они именовались lt;католические величестваgt;). В лице Фридриха II Гогенштауфена, также короля Иерусалимского, светский глава западного христианства считался посредником между Богом и христианами, но и другие западноевропейские

241 Simon X. Von der Zerstiickelung Deutschlands zur neuen Weltordnung. In: The Kaiser' dream. Des Kaisers Traum. 1890. Bremen, 1992, s. 5.

242 На эту тему сделан доклад П. Каталано: Catalano P. Fin de 1'Empire romain? Un probleme juridico-religieus. Atti del I Seminario intemazionale di studi storici lt;Da Roma alia terza Romagt; 21-23 aprile 1981. Napoli, 1983, p. 517-539. См. Синицына Н.В. Указ соч., с. 11, 390-391.

180

монархи также усваивали себе почти священническое достоинство, что несомненно порождало ревность. Габсбурги с их двойственной природой – римско-германской и римско-испанской – как бы охватывали и Францию и рассматривались как соперники за наследие и за вселенский престол.

Этим отчасти объясняется историческое соперничество между французским и германским историческими импульсами в Европе и видением ее облика, а также переход католической Франции на сторону протестантов в Тридцатилетней войне в момент, когда вдруг наметилась ничья между протестантскими сословиями Римской империи германской нации и силами ее католического кайзера. Симон подмечает, что Вестфальский мир, положивший конец французскому холокосту над немцами, в котором две трети населения Центральной Европы были истреблены, имел в основе саму собой разумеющуюся идею единства Франции при одновременном закреплении раздробленности того, что составляло Римскую империю. Симон даже увязывет с такой уходящей в глубь веков историософией стремление Франции к расчленению Германии после 1945 года. Заметим, что Франция в момент, когда стала вырисовываться победа Антанты, усиленно склоняла Россию к послевоенному полному расчленению Германии, о чем свидетельствуют дипломатические усилия французского посла Мориса Палеолога в Петербурге, которые натолкнулись на несогласие деятелей самого разного толка, включая П. Милюкова243.

В связи с этой концепцией некоторые исторические эпизоды обретают более четкий смысл, хотя не стоило бы притягивать к этой схеме слишком многое. Однако сложность взаимоотношений между папством и имперской идеей европейских монархий несомненна, как и неоднозначность положения в самой римской церкви после того, как Рим, казалось бы, успешно сокрушил полуторавековое могущество ордена тамплиеров с их манихейством и тайным поруганием Креста. Открытое столкновение с церковью закончилось поражением ордена и сожжением Якова де Моле. Однако проклятые им король Филипп Красивый и папа Климент III скончались странным образом через год. А через некоторое время следующим папой был избран некто сеньер де Гот, ставший папой Климентом V, до этого проявивший максимальное снисхождение к lt;рядовымgt; тамплиерам, вверенным ему для разбирательства их вины. Но в тиражированной на многих языках одновременно книге244, вызванной к жизни, по словам авторов, якобы lt;простым любопытствомgt;, но оперирующей

243 Михайловский Г.Н. Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства. 1914-1920. В двух книгах. Книга 1. Август 1914 – октябрь 1917. М., 1993.

^Baigent М., Leigh R., Lincoln Н. The Holy Blood and the Holy Grail. London, 1982.

181

источниками, требующими невиданной эрудиции и способности читать древние рукописи и документы раннего Средневековья, а также представляющей откровенный и неприкрытый вызов Богу, Священному Писанию и церкви, можно узнать, что новый папа оказался сыном Изы де Бланшфор из семьи Бертрана де Бланшфора – Великого магистра ордена храма, при котором во второй половине XII века орден превратился в могущественный разветвленный механизм во всей Европе.

В политике римской иерархии всегда можно было подметить противоречивые тенденции, и наличие в ней представителей тайных обществ у многих не вызывает сомнений. Об этом открыто пишут католические богословы и иерархи, ссылаясь на собственные и масонские источники. Епископ Грабер в книге lt;Афанасий и церковь нашего времениgt; цитирует высказывание одного видного масона о том, что lt;целью (масонства) является не только уничтожение церкви, но и ее использование через внедрение в нее самуgt;245. Другой католический автор на основании уже упомянутого lt;Действующего завещания Alta Venditagt; – ложи высшего посвящения карбонариев, теснейшими духовными и организационными связями объединенной с масонством, пишет о гораздо более тонких целях длительной работы этих обществ. Целью масонства, как он поясняет, было lt;постепенное незаметное создание такой атмосферы внутри самой католической церкви, которая бы воспитывала и мирян, и клириков, и прелатов в духе идей прогресса. Декларации прав человека и гражданина, французской революции и lt;Принципов 1789 годаgt; – отделения церкви от государства, религиозного плюрализмаgt;. Наивный читатель мог бы подумать, что целью такой работы было избрание из воспитанной в этом духе среды нового папы, который бы повел церковь по пути lt;просвещенияgt; и lt;обновленияgt;. Однако, как пишет Ион Веннари, цель ставилась куда более изощренная: приход такой иерархии и папства, которые бы не стали отталкивать католиков твердой веры, открыто принимая идейный багаж революции, но перестали бы отторгать и осуждать его, как делали папы с 1789 до 1958 года – кончины Пия XII, и позволили бы этому наследию слиться с самой церковью. lt;В результате клирики и миряне будут маршировать под знаменем просвещения в полной уверенности, что они следуют заветам апостольского христианстваgt;246. Такая работа в XX веке безусловно ведется и в отношении православной церкви.

Римская иерархия в течение многих веков удивительно мало уделяла внимания разложению христианства на Западе. Судьба за-

245 Marsaudon Y., Bischof Dr. Rudolf Graber. L'Eucoumenisme vu par un frank-macon de tradition. Paris, IXe, 1964; цит. по: Athanasius und die Kirche unserer Zeit. Abensberg, 1966, s. 40.

^Vennari J. Die Standige Anweisung der Alta Venditta. REX REGUM Verl., Jaidhof, s. 9-10.

182

падных христианских империй, казалось, волновала ее менее борьбы с Византией, православием. Кто стоял за этим? Ревностные католики, стремящиеся к утверждению lt;истинной верыgt; и искоренению lt;схизматиковgt;, или тайные общества, стремящиеся уничтожить истинную веру? Папа Лев XIII был иным, однако и вокруг него можно отметить весьма интересные явления, в частности непонятное по всей здоровой логике отношение к Габсбургам, которое не может быть исчерпывающе объяснено неготовностью Вены подчинить свою внешнюю политику задаче папства вернуть себе светскую власть над Италией. Проливает на это некоторый свет эпизод, на который не обращали внимания историки-позитивисты. Не упоминает об этом и Р. Римек.

Кардиналл Мариано Рамполла дель Тиндаро, по всей видимости, представлял весьма загадочные силы в римской курии. Известный борец с масонством французский священник Жуэн, опубликовавший впечатляющую подборку выдержек из документов масонских лож и теософских обществ, их съездов, бесчисленных пацифистских и космополитических форумов на рубеже XIX-XX веков, красноречиво свидетельствовавших об их роли в подготовке войны и сотрясении традиционной Европы247, утверждал, что кардинал не только являлся членом некоего братства, но был гроссмейстером особенно оккультной секты под названием lt;Ordo Templi Orientisgt;. Итальянский историк Джованни Ванони назвал этот орден lt;вызывающим наибольшую тревогу из существующих тайных обществgt;, ^основанным одним состятельным субъектом из Вены, обучившимся на Востоке lt;технике сексуальной магииgt;, что вызывает ассоциации с повадками тамплиеров. Соучредителями ордена стали два немца – Теодор Ройсс, принадлежащий сверхтайному лондонскому обществу Ritus von Memphis, и Франц Хартман, врач, который в годы своей жизни в Нью-Йорке был активным членом штаб-квартиры теософского общества полковника Олькотта и Елены Блаватской, находящейся в теснейших отношениях с Анни Бизант, которая, в свою очередь, принадлежала к кругу принца Уэльского. Наиболее известным членом Ordo Templi Orientis (ОТО) был Алистер Кроули, увековеченный в романе С. Моэма lt;Магgt; и который прокламировал цель lt;под водительством высшей интеллигенции открыть врата новой эреgt;, предназначенной преодолеть lt;находящуюся в смертельной агонии эру христианскуюgt;248.

Какими в действительности были связи кардинала Рамполла с ОТО и существовали ли они вообще, документально установить невозможно. Историческим фактом является то, что открытые выступления Святого престола против масонства и тайных обществ

^Jouin Е. L'apres-guerre, la guerre, 1'avant-guerre 1870-1914-1927. Paris, Revue internationale des societes secrets. 1927.

248 См. Martinez M.B. Die Unterminierung der Katholischen Kirche. Veriag Anton A. Schmid, Durach, 1992, s. 34-36.

183

прекратились после того, как Лев XIII назначил кардинала Рамполла своим статс-секретарем. Последняя энциклика против масонства Нитапит Genus, где папа призвал ведущих католических деятелей разоблачить и показать истинное лицо масонства, вышла в 1884 году, за три года до назначения. Эта энциклика была вызвана к жизни ознакомлением папы Льва XIII с полным текстом Завещания Alta Vendita в ряде католических изданий249. Кардинал Рамполла, который считается одиозной фигурой в кругах традиционных католиков, воспитал нескольких деятелей XX века – Джакомо делла Кьеза, Акилле Ратти и Анджело Ронкалли. Эти личности, известные миру как будущие папы Бенедикт XV, Пий XI и Иоанн XXIII, при которых постепенно закладывался модернизм в католической церкви, венцом которого стал Второй Ватиканский собор 1961-1964 годов, где Римская церковь окончательно капитулировала перед идейным багажом Просвещения и французской революции.

Старания Жуэна довести до папы Льва XIII информацию о его статс-секретаре, разумеется, были блокированы самим Рамполла и его людьми в папской канцелярии. Жуэн в своем стремлении донести эти факты еще до конклава по избранию нового понтифика вместо стареющего Льва XIII обратился к венскому двору и там был услышан. Рамполла после 16 лет служения при Льве XIII на втором посту Ватикана считался само собой разумеющимся кандидатом на папский престол. Когда после кончины Льва XIII в 1903 году собрался конклав, на первом же туре голосования число голосов за Рамполла быстро росло, однако процесс голосования был, к изумлению участников, неожиданно прерван кардиналом Краковским. Его заявление было немедленно передано по телеграфу по всему миру: от имени Его Императорского Величества Франца Иосифа императора АвстроВенгрии кардинал Краковский наложил вето на избрание кардинала Рамполла без объяснения причин. Потрясенные участники узнали, что такой акт вмешательства полностью соответствовал церковному праву в силу давно забытой клаузулы в договоре между Веной и Ватиканом, по которому венский император, тогда император Священной Римской империи, мог наложить вето на избрание очередного римского понтифика. Может быть, это и решило судьбу наследников Франца-Иосифа и Дунайской империи?

Полагая, что в позиции Ватикана в результате сложной игры масонских сил произошло изменение в пользу республиканской Франции под флагом насыщения победоносной мировой демократии христианским содержанием, Р. Римек считает Ватикан одной из главных действующих сил в организации русско-французского согласия. В целом это расценивается ею как роковой поворот евро-

249 См.: Cretineau-Joly. L'Eglise enface de la revolution. Paris, 1859, vol. 2.

184

пейской политики, предрешивший будущее русско-австрийское столкновение. В отечественной историографии таким роковым событием считается австро-германский договор 1879 года. Шейнман, приводя документальные подтверждения, делает вывод, что сближение Ватикана с Францией и Россией было поворотом от дружественных отношений с Вильгельмом II и lt;явилось выражением недовольства Ватикана тем, что германское правительство в интересах Тройственного союза не поддержало притязаний папства на восстановление его светской властиgt;. Что касается кардинала Рамполла, то он, по суждению Шейнмана, стал активно действовать в русскофранцузском направлении lt;только тогда, когда стало очевидным, что ни Германия, ни Австро-Венгрия не намерены ссориться с Италией ради Ватиканаgt;250. Однако в целом историография оценивает именно роль Рамполла как решающую в превращении республиканской Франции в lt;союзоспособнуюgt;, пользующуюся в глазах России авторитетом Святого престола державу.

Воспоминания последнего русского министра иностранных дел С. Сазонова, сменившего Извольского сначала в качестве дипломата при Святом престоле, затем в качестве главы внешнеполитического ведомства, начинаются с резюме взаимоотношений России с Ватиканом. Размышления Сазонова скользят исключительно по поверхности событий и пронизаны сожалением о времени папы Льва XIII, названного им человеком выдающегося политического ума, который lt;в Средние века или во времена итальянского Возрождения приблизился бы к типу Григориев, Иннокентиев или Юлиевgt;. Сазонов сводит сущность русско-ватиканского сближения к lt;примирительному настроению папы к русскому правительству, которое, со своей стороны, шло навстречу некоторым его законным желаниям в области интересов русских католиковgt;. С. Сазонов сожалеет об lt;устраненииgt; конклавом 1903 года lt;вполне обеспеченной кандидатуры кардинала Рамполлаgt; и последующей замене его сторонников другими силами, которые вдохновлялись lt;той крайней партией, которую можно охарактеризовать, назвав ее католической черной сотнейgt;. lt;Среди лиц, сочувствовавших у нас сближению с Англиейgt;, Сазонов назвал самого А.П. Извольского, который, став министром, lt;принялся за практическое осуществление планаgt;251. Внимание Р. Римек к личности А. Извольского оправданно. Судя по историографии, Ватикан, хотя и стал важным участником большой игры в Европе, не был его главным инициатором. Что касается малоисследованного аспекта, волнующего Римек, то можно согласиться, что lt;отцы-родоначальникиgt; силовой группировки против Mitteleuropa и привлечения для этого

250 Шейнман М.М. Указ. соч., с. 205, 206.

251 Сазонов С.Д. Воспоминания. М., 1996, репринт (Париж, 1927), с. 7– 10, 27.

185

Ватикана через определенную часть римской курии находились в Англии.

На протяжении веков и в XX столетии политика Великобритании заключалась в противодействии любой сильнейшей европейской континентальной державе. Со времен Людовика XIV Англия препятствовала гегемонистским устремлениям Франции и с помощью меняющихся коалиций противодействовала установлению французского господства в Европе. Неудивительно, что роль противника Англии заняла Германия с момента, когда Бисмарк начал превращать ее в сильнейшую военную и индустриальную державу Европы, причем экономический рост Германии и выход на мировые рынки безусловно задевал и сугубо меркантильные интересы торговой империи мира, о чем достаточно написано в советской историографии. При этом нет ничего парадоксального в том, что в немалой степени Бисмарк обязан успехом своих войн и внешней политики благожелательному нейтралитету Англии. Однако его расчеты на вечность британской политики lt;невмешательстваgt; оказались близорукими. Британия не вмешивалась, пока Пруссия ослабляла Францию, а также самоутверждалась в таких международных конфигурациях, которые перечеркивали возможность исторического объединения с Австрией, то есть единства всех немцев, что и было lt;кошмаромgt; для туманного Альбиона.

Какова же роль lt;совершенно иных людейgt; в Лондоне из окружения принца Уэльского, будущего короля Эдуарда VII? В 1887 году лорд Солсбери, доверенное лицо наследника престола и противник Гладстона, встретился в Дьеппе со своим lt;интимным другомgt; – французским дипломатом графом Шодорди, о чем пишет, по документам русских архивов (депешам русского посла Моренгейма Гирсу), Е. Адамов. Уже тогда были обсуждены очертания будущей Антанты, причем большая роль отводилась предполагаемому русско-французскому сближению. В этом сближении и должен был сыграть свою роль Ватикан, в связи с чем туда нанес визит еще один представитель lt;нового курсаgt; британских lt;иных людейgt; за кулисами. Герцог Норфолк, лидер английских католиков, но и активный член группировки Эдуарда – принца Уэльского, личный друг Солсбери, посвятил в эти планы Ватикан – кардинала Рамполла, и под его влиянием, как считают. Лев XIII начал новую политику в отношении подвергавшейся ранее проклятиям революционной lt;масонской республикиgt; – Франции. О том, что Лев XIII мог знать от герцога Норфолкского о намерении Англии в случае войны выступить на стороне Франции и России, а значит, и о том, на чьей стороне будет успех, пишут и Э. Винтер, и М. Шейнман. Этим можно объяснить уклончивый ответ Солсбери на предложение Бисмарка заключить оборонительный союз, направленный против Франции и ее возможного нападения. Солсбери, который за полтора года до этого сам посвящал Шодорди

186

в lt;новый курсgt; принца Уэльского и направлял герцога Норфолка в Ватикан, не мог связать себя обещаниями с центральными державами, которые он уже называл в конфиденциальных беседах с французскими единомышленниками lt;перманентной коалицией держав недавнего происхождения, обуреваемых вследствие этого ненасытной жаждой распространенияgt;252.

Невозможно отрицать и иные причины формирования англофранко-русского сближения, лежащие в политике самой Германии, ибо внешние силы строят свою игру на материале, который им поставляют действия других участников процесса. Провокационное строительство военного флота кайзером Вильгельмом, громогласные требования lt;пангерманистовgt; и открыто выражаемые территориальные экспансионистские устремления как государственных деятелей вроде депутата рейхстага Фридриха Науманна, выступившего с концепцией геополитической Mitteleuropa – германского супергосударства от Балтийского до Черного моря, включающего Польшу, Прибалтику и Балканы, так и прусских милитаристских кругов, чудовищные усилия по вооружению и связанная с ними угроза соседям Германии – все это имело своим следствием почву для формирования lt;тройственного согласияgt;. С.Д. Сазонов в своих глубоких аналитических размышлениях объясняет простую истину, что идея пресловутой Mitteleuropa, мыслимой как lt;создание фантастической империиgt;, простиравшейся от берегов Рейна до устьев Тигра и Евфрата, названной им lt;Берлинским халифатомgt;, вея эта lt;угрожающая существованию и независимости нескольких европейских государств политическая программа, открыто провозглашаемая в течение долгих лет германской печатью и многими лицами, близко стоящими к правительству, и находящая нередко сочувственный отголосок в официальных заявлениях не только правительства, но и самого императораgt;, не могла не привести к тому, что коалиции, которых Бисмарк так боялся для молодой Германии, возникли сами собой, и для них достаточно было на этом общем фоне одного неосторожного слова или жеста, чтобы укрепиться в убеждении, что Германия считала lt;любое международное осложнение удобным для приведения в исполнение своей программы мирового владычестваgt;253. Однако помимо этих причин действовали и иные геополитические планы и идеи.

Среди английских кругов, не обязательно структурированных в масонстве, которые, однако, совмещали свои политические интриги и геополитические планы с оккультными занятиями, уже с 1888 года

252 Адамов Е. Указ. соч., с. 35. Из этой публикации Р. Римек заимствовала практически все документальные подтверждения роли Англии в создании антигерманской коалиции.

253 Сазонов С.Д. Воспоминания. М., 1996, репринт (Париж, 1927), с. 231– 232; Naumann F. Mitteleuropa. Berlin, 1915; его же: Was wird aus Polen? Berlin, 1917.

187

циркулировала некая тайная карта будущего облика Европы, которая была в 1920 году опубликована в сборнике документов и исследований о роли масонства в предвоенной истории Европы254 (см. карту 1). По этой карте можно судить, как должна была выглядеть Европа после мировой войны: Габсбургская монархия подлежала расчленению, Германия уменьшалась вдвое, в результате чего образовался бы lt;дунайский союзgt;, который вызывает неизбежные ассоциации с настойчивыми предложениями У.Черчилля во время войны. Российская империя подлежала преобразованию в lt;славянскую конфедерациюgt;. Обращает на себя внимание, что все выходы к морю Западной Европы, все ее побережья заштрихованы как lt;регионы под политическим влиянием Англииgt;, которая в классической геополитике считается силой lt;Океанаgt;, воюющей с lt;Континентомgt;. (Все они сейчас в НАТО, кроме черногорской Боки Которской и албанского побережья, путь к которому лежит через Косово поле). Эти задачи были частично осуществлены Первой мировой войной, но Вторая мировая война их уже довершила в значительной мере, что касалось центра Европы. Чтобы расчленить Россию и превратить ее в lt;конфедерациюgt; – СНГ, потребовалось еще полвека.

В этой связи еще более красноречивой является другая карта lt;будущей Европыgt;, которую поместил либеральный член парламента и издатель лондонского еженедельника lt;Truthgt; Генри Лабушер в рождественском номере 1890 года, то есть за 24 года до начала Первой мировой войны. Эта карта255 (см. карту 2) отражает геополитические и философские планы lt;совсем иных людейgt;, ибо она сопровождена сатирическими изображениями предполагаемых событий с весьма определенным философским подтекстом и шуточным стихотворением, описывающим вымышленный разговор редактора с последним германским кайзером, усыпленным гипнозом. Во lt;снеgt; в уста кайзера вложен проект будущего. Вместо монархий – секулярные республики, включая Британию. Что касается последних христианских монархий, то их сюзерены, венчанные на царство (царь Александр III, кайзер Вильгельм, а также царь Болгарии и король Италии), под конвоем идут в работный дом, причем над ними ярко сияет якобинский красный колпак.

Более всего потрясает геополитический пасьянс, в котором трудно не узнать приблизительных очертаний карты современной Европы 90-х годов XX столетия. Австрийская империя разложена на части:

Богемия – сегодняшняя Чехия, Германия сведена к сегодняшним

""Heise R. Die Entente-Freimaurerei. Basel, 1920.

255 Карта издана бременским издательством Faksimile-Verlag (в серии Forschungsreihe Historische Faksimile), специализирующимся на факсимильном переиздании избранных и редких документов на основе оригиналов или нотариально заверенных копий с них.

188

границам и разделена на мелкие земли с республиканским правлением, между ними даже польский коридор, Силезия, стала Польшей, французы – на Рейне. На месте России стоит слово Desert – lt;пустыняgt;, под которой авторы, надо полагать, имели в виду исчезновение великой державы. Эксперименты и федерализация, сначала коммунистические, затем либеральные, не менее сокрушительные в совокупном итоге к концу столетия, привели к устранению России как одного из главных геополитических субъектов Евразии.

Разрушение центральных держав и русская пустыня создавали вакуум силы в огромном регионе, который должен был быть заполнен иным влиянием. Можно связать с появлением этой карты курс лекций некоего С. Харрисона в Лондонском клубе в 1893 году и слова его единомышленника С. Ледбитера, приводимые Р. Римек: lt;Будущая Европа в конечном счете будет говорить на едином языке – английскомgt;. А это уже связывает подобные перспективы с идеями известной Анни Безант – основательницы современной теософии и вдохновительницы Е. Блаватской. А. Безант была частью окружения принца Уэльского, ставшего королем Эдуардом VII. По учению теософов, история Земли – это смена больших человеческих поколений – семи рас, осваивающих новый уровень космического Знания, а в тот момент формировалась шестая высшая раса, и, по мнению А. Безант, lt;в центре современного мирового царства белой расы будет находиться Англияgt;256.

На фоне последующих событий XX века, шаг за шагом приведшего в исполнение эти наброски, исследователи вправе размышлять, являются ли приведенные высказывания и lt;картографическийgt; разгром наконец-то устоявшегося политико-географического облика мира лишь игрой воображения и упражнением в политическом шарже, или все вместе это составляет некую программу, которая давно была известна определенным кругам в Лондоне и в Ватикане, в тех местах, где замышляли революции и перекройку империй. Тем более, что, по некоторым масонским источникам, Г. Лабушер принадлежал к этому кругу, так что помещенная карта и весь идеологический и революционный план уничтожения монархий находились в соответствии с решениями Парижского масонского конгресса 1890 года2".

Очевидно, что в такой парадигме справедливо суждение, что Центральная Европа – Mitteleuropa – конца XIX века не могла не мешать некоторым кругам англосаксонского мира, если они имели виды на иную собственную роль, ибо между англосаксами и славянами, которым уготованы эксперименты для превращения их в пустыню, находились Австрия и Германия. Поскольку англосаксы намерева-

256 Цит. по: Riemeck R. Op. cit. S.30.

"''Meiers Lexikon (Achte Aufgabe), Band 7, Spake 126. Bibliographisches Institut. Leipzig, 1939.

191

лись стать lt;просветителямиgt; восточноевропейских славян и их патронами, что вполне осуществилось в конце XX века. Центральная Европа и Россия, с другой стороны, должны были быть политически обезличены, фрагментрированы и лишены исторической инициативы (то же самое сегодня англосаксы делают в Восточной Европе и с балканскими народами, устраняя крупные структурные элементы). Р. Римек честно признает, что в этих англосаксонских планах им немало помогли сами германцы своей политикой начала XX века, что можно сказать и о России, ее интеллигенции и большевистской революции.

Следует в этой связи упомянуть X. Маккиндера, lt;Геополитическая ось историиgt; которого была напечатана также за 10 лет до Первой мировой войны. Сам тип геополитиче.ского мышления, несмотря на экзотический язык и необычную картографию осей и регионов, весьма подтверждает приведенные политические построения. Но следуюЩйй труд Маккиндера, вышедший как раз в момент формирования англосаксами Версаля, является уже иллюстрацией и реализацией упомянутых карт, ибо в нем Маккиндер прямо указывает на необходимость раздробленной Восточной Европы как буфера между немцами и русскими для контроля над Евразией. Маккиндер формулирует смысл англо-французского участия в Антанте, который соответствует суждению Р. Римек: lt;Британская и французская политика за столетие основывалась на широкой постоянной установке: мы противодействовали полугерманскому русскому царизму потому, что Россия была доминирующей угрожающей силой как в Восточной Европе, так и в Сердцевинной земле на протяжении полстолетия. Мы противодействовали чисто германской кайзеровской империи, потому что Германия выхватила у царизма первенство в Восточной Европе и собиралась подавить бунтующих славян и овладеть Восточной Европой и Хартлендомgt;. Со свойственным ему пафосом англосаксонского превосходства Маккиндер претенциозно заключает: lt;"Германская культура" со всем, что это подразумевает в организационном смысле, сделала бы германское владычество жалом скорпиона по сравнению с русской розгойgt;258.

Возвращаясь к периоду, предшествовавшему Первой мировой войне, среди прочего, к Боснийскому кризису 1908-1909 годов, можно лишь подтвердить установившееся суждение, что это был шаг на пути к войне, который не мог в исторической перспективе принести немцам успех. Австрия же вела себя почти так же, как в конце века НАТО перед Дейтоном. В отличие от начала века в его конце выигрыш, полученный США и англосаксами как ведущей силой атлантического мира, очевиден. Тогда же Австро-Венгрия была уве-

"'Mackinder Н. Democratic Ideals and Reality: A Study in the Politics of Reconstruction. Wash. DC, 1996, p. 99.

192

рена, что дерзкая аннексия Боснии и Герцеговины сойдет с рук, прежде всего со стороны ослабленной поражением в русско-японской войне и революцией России, о которой министр Эренталь высказался: lt;Я знаю Россию как собственный карман. Она, безусловно, не пойдет на войнуgt;. В значительной мере этот план удался, как и расчет нынешнего Запада на безволие России в силу грандиозной политической и национальной смуты и экономического хаоса.

Однако расчеты центральной коалиции и неуверенность России в 1908 году основывались и на реальных результатах дипломатии. Введенные в научный оборот в 70-х годах документы расширили представление о роли Берлина и причинах капитуляции Извольского перед Эренталем. Германия весьма подталкивала Дунайскую империю к этому шагу и дала накануне аннексии подтверждение о поддержке со своей стороны в случае, если Россия окажет помощь Сербии. В противоположной ситуации оказалась Россия, которая могла удостовериться по дипломатическим каналам, что она останется в одиночестве. После аннексии, когда резко обострились русско-австрийские отношения, чему, по-видимому, были рады в прусских воинственных кругах Германии, а также и в Англии, начальник Генерального штаба Германии Мольтке (младший) прислал своему lt;визавиgt; в Австро-Венгрии, Конраду фон Гетцендорфу, секретное письмо, в котором сообщалось, что вооруженные силы рейха окажут содействие Дунайской империи в войне с Россией. lt;Я полагаю, что вторжение (в Сербию. – Н.Н.) может вызвать активное вступление России. В этом случае для Германии наступит казус федерисgt;. Извольский же в письме С.Д. Сазонову в 1912 году сообщает, что в самый критический момент ему было сделано заявление французским послом от имени своего правительства, что lt;французское общественное мнение не потерпит, чтобы Франция была вовлечена в войну из-за сербских вожделений…gt;259. Извольского Р. Римек считает масоном, намеренно способствовавшим обострению русскоавстрийских отношений. Ясно, что прожекты Извольского добиться от Вены уступок в других вопросах были утопичными.

В начале Первой мировой войны, как пишет в своих записках Михайловский, в российском внешнеполитическом ведомстве для разработки проблемы Константинополя были привлечены все секретные досье за 10 лет из канцелярии министра и Ближневосточного отдела. lt;Открылась вся картина русской политики в этом кардинальном пунктеgt;, в частности lt;планы Извольского и Чарыкова получить Константинополь хотя бы в виде lt;нейтрализованного и свободного городаgt;, никому не принадлежащего, но с русскими пушками на Босфоре, в обмен на согласие с австрийской аннексией Боснии

"'Это явствует из дневника: F. Konrad von Hotzendorf. Aus meiner Dienstzeit. 1906-1918. Wien-Berlin, 1921.

13-2528

193

и Герцеговиныgt;, а тансе прожекты lt;сепаратного соглашения с Турцией наподобие Ункяр-Искелесийского 1833 годаgt;260. Очевидно, что резко отрицательное отношение к любой форме русского контроля над Константинополем со стороны Англии делало любые подобные прожекты в обычной ситуации весьма утопическими, что отмечено и Михайловским, указавшим, что именно Англия lt;расстроила своим сопротивлением русские планы… как в 1908 году, так и в эпоху 1912– 1913 годовgt;. Документы свидетельствуют о том, что сэр Эдуард Грей не поддержал Извольского ни в одной из его пробуемых шахматных партий в Боснийском кризисе. Англия не только не соглашалась на какую-либо форму русского контроля над Константинополем, но отказала России в совместном демарше против захвата Австро-Венгрией Боснии. Дипломатия Извольского, пробовавшего умиротворить Австрию и взамен на удовлетворение ее требований аннексии получить уступки в вопросе Константинополя и других балканских проблемах, оказалась непродуктивной и выглядела совсем не почетной. Еще менее таковой оказалась дипломатия А. Козырева.

Захват Боснии означал и означает расчленение сербской нации и отсутствие выхода ? морю. В 1909 году Сербия потребовала хотя бы автономии для Боснии и раздела Ново-Пазарского санджака для установления между Сербией и Черногорией общей границы, которая препятствовала бы продвижению Австрии на юг. Сербия призвала Россию на помощь, и та (увы, запоздало) более решительно потребовала международной конференции держав – участниц Берлинского конгресса. Однако мнение России уже не имело авторитета. После ультиматума о немедленном нападении Австрии на Сербию Россия вынуждеяа была сдаться и признать захват и оккупацию Боснии и Герцеговины. Разве не по схожему сценарию развивались события вокруг Дейтсна? Боснийский кризис стал одним из важнейших этапов на пути рцвязывания Первой мировой войны (как Дейтон – на пути к агрессии США и НАТО в 1999 г.). Репетицией к ней стали Балканскиевойны. Результатом второй из них стали раздел части территории Болгарии, уничтожение ростков более широкого единения славян против западных держав, дальнейшая ориентация Болгарии на Германию.

Взгляд на события из конца XX столетия побуждает лишний раз оценить глубину анализа П.Н. Дурново в его записке государю. Министр Дурново, прозванный и либералами, и тем более марксистами lt;реакционеромgt;, предвидел буквально все, что переживут Россия и Германия и, главное, что любые жертвы – и lt;основное бремя войны, которое падет на насgt;, и уготованная России lt;роль тарана,

260 Михайловский Г.Н. Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства. Ш4-1920. В двух книгах. Книга 1. Август 1914 – октябрь 1917. М., 1993, с. 85.

194

пробивающего брешь в толще немецкой обороныgt;, lt;поскольку Англия не в состоянии внести существенный вклад в войну на континентеgt;, а Франция, lt;страдающая нехваткой живой силыgt;, lt;будет придерживаться сугубо оборонительной тактикиgt;, – будут напрасными. Напрасными потому, что lt;Россия не сможет обеспечить себе какие-либо стратегически важные территориальные приобретения постоянного характераgt;, ради которых стоило бы жертвовать, потому что она воюет на стороне Великобритании – своего традиционного геополитического противника. Именно на этот аспект анализа Дурново обратил самое серьезное внимание Г. Киссинджер в его цепком панорамном обзоре мировой политики за несколько

веков.

Дурново, с которым полностью соглашается Киссинджер, предсказал неизбежность революции в побежденной стране, которая обязательно перекинется на страну-победительницу, а также предупреждал, что война не сможет принести никаких экономических выгод. Ибо победа Германии уничтожит экономику России, а победа России иссушит экономику Германии, которая будет не в состоянии репарациями компенсировать нанесенный ущерб. Но главное в том, что мирный договор, даже в случае победы России, будет lt;продиктован интересами Англииgt;, которая не допустит никаких важных территориальных обретений России, кроме, возможно, Галиции. Но здесь Дурново предсказывает, что это лишь усилит центробежные тенденции в России и идею отторжения Малороссии, которую лелеют галицийские униаты. Его прозорливость впечатляет, когда он говорит, что в результате победы этнический и религиозный взрыв может превратить царскую империю в lt;малую Россиюgt;261. Даже если Россия осуществила бы свою многовековую мечту о Константинополе, то, по мнению Дурново, политика Англии сделает эту победу lt;лишенной всякого содержания, заперев русскому флоту независимо от Проливов все ходы и выходы в Эгейском море с его множеством островов и состоящем в основном из территориальных водgt;. Для Г. Киссинджера такой убедительный рациональный расчет делает неразрешимой загадкой, lt;почему столь простой геополитический факт ускользнул от внимания трех поколений русских, жаждущих завоевания Константинополя, и от англичан, вознамерившихся это предотвратитьgt;262.

Однако подобый взгляд намеренно упрощает и рационализирует

проблему. Во-первых, Россия всегда нуждалась не в завоевании, а в обеспечении свободного выхода в Проливы. В силу обстоятельств Россия, вопреки клише, не стремилась к единоличному контролю, ибо овладение Константинополем и его удержание были России

261 Записка П. Дурново. Париж, 1943.

262 Киссинджер Г. Дипломатия. М., 1996, с. 183-184.

13*

195

всегда не под силу и потребовали бы такого напряжения усилий, которое сделало бы его бессмысленным. Соглашение 1915 года в разгар войны совершенно особый случай – должно же было быть что-то, компенсирующее страшные жертвы Восточного фронта. Однако такой цели, ради которой готовилась бы война, не было. При этом Англия, соглашаясь на фоне тревожных успехов австрогерманского блока на обретение Россией Проливов и Константинополя, потребовала взамен обязательство lt;довести войну до победоносного концаgt;, что исключало сепаратный мир с Германией и обеспечивало взаимное истощение и революции. Британия также компенсировала себя в том же соглашении присоединением Месопотамии263, то есть выходом к стратегическому Персидскому заливу и его нефтяным богатствам, на что Россия сразу согласилась, что доказывает отсутствие у нее всякого намерения обратить контроль над Проливами против интересов lt;владычицы морейgt; в Индийском океане.

Наиболее рациональными были бы условия, в которых в случае опасности или нападения на Россию Проливы закрывались бы для военных кораблей других держав при одновременном свободном проходе через них России. Лишь однажды удалось согласовать такой статус – в Инкяр-Искелесийском договоре с Оттоманской Турцией в 1833 году. Знаток этих проблем Н.С. Киняпина дала договору точнейшую характеристику – lt;кульминация дипломатических успехов России на Ближнем Востоке в XIX векеgt;. Этот договор, достигнутый чисто дипломатическими методами, а не военными успехами, не нацеливающий на обретение чьих-то территорий, договор между двумя суверенными государствами lt;вызвал негодование Западаgt;, который располагался вдали от Проливов. Франция и Англия в ноте к Турции отказались с ним считаться и, как делает вывод Н. Киняпина, начали создавать коалицию, пытаясь втянуть в нее Австрию. В целом это достижение столь очевидно показало западным державам перспективу превращения России в неуязвимую геополитическую силу, что движение европейских отношений к Крымской войне представляется совершенно естественным. Примечательно, что Англия даже решилась на открытую помощь горцам Кавказа против России, о чем свидетельствует крупный конфликт из-за захваченной у берегов Черкесии британской шхуны lt;Виксенgt;264.

Чисто географически и в плане военно-морского обеспечения свободный выход в Эгейское море имел смысл, ибо означал проход к Салоникам, вовсе не заблокированный в Эгейском море множест-

263 См. Сазонов С.Д. Воспоминания. Репринтное воспроизведение с издания 1927 г. М" 1991, с. 320.

264 Киняпина Н.С. Внешняя политика Николая I // Новая и новейшая история, № 1, 2001.

196

вом островов, а от Салоник по суше уже рукой подать до Черногории и Вардаро-Моравской долины, соединяющей Западную Европу с южным морским театром. Салоники имели и имеют центральное значение для контроля военно-стратегической ситуации в Средиземноморье и регионе Проливов. Австро-Венгрия поступательно шла на захват сначала Боснии, затем на подавление и уничтожение Сербии, целясь именно в Салоники, о чем неоднократно упоминал Сазонов. Важность Салоникского фронта в ходе Первой мировой войны стремительно возрастала для обеих сторон, как только возникала возможность перекрыть lt;сообщение с Салониками для частей, занимавших фронт Вардарgt;265.

Именно это без всякого захвата чужих территорий – сербских, греческих, болгарских – обеспечивало бы невиданные геополитические позиции России на всем поствизантийском пространстве, что чрезвычайно ускорило бы неизбежный распад Оттоманской империи в неподконтрольной Западу форме. В результате Греция могла бы войти в русскую политическую орбиту, сформировались бы крупные славянские православные государства, также ориентированные на Россию. В совокупности это могло дать шанс завершению духовной и геополитической консолидации крупнейшего центра мировой политики и альтернативного Западу исторического опыта на Евразийском континенте с неуязвимыми границами и выходами к Балтийскому, Средиземному морям и Тихому океану. Латинская Европа на карте смотрелась бы довеском Евразии, соскальзывающим в Атлантику.

Энгельс, неизменно приписывавший России цель захвата Константинополя, панически боялся, что укрепление России на Балканах и в регионе Проливов даст колоссальный стимул идее славянства, которое и так постоянно склонно lt;предавать дело революции ради призрака национальностиgt;, и считал важнейшей целью всех революционных и антирусских сил стимулирование антирусских настроений в Британии, справедливо полагая именно ее главным противником стратегических интересов России. lt;Петербургская дипломатия рассчитывала, что в ее будущей кампании на Востоке ей поможет приход к власти царефила Гладстона… При благожелательности Англии можно было бы, пожалуй, рискнуть на новый шаг и даже завладеть Царьградом без войны с Германией.., – писал Энгельс В. Засулич в 1890 году. – Вот почему возобновившиеся среди английских либералов антицаристские настроения представляются мне чрезвычайно важными для нашего делаgt;266.

265 Комдив Корсун Н. Балканский фронт мировой войны 1914-1918 гг. М., 1939, с. 73.

iy;S9, С. ??.

266 Маркс К. и Энгельс Ф. Сочинения. Издание второе, т. 37, М., 1965, 17-318.

197

с. 317-318.

Допустить усиления России на Балканах не могла не только Англия, но и Австрия, утрачивавшая в таком случае шанс выйти к теплому морю через захват Боснии, да и вся Европа, ибо соперничавший образ христианской истории обрел бы неуязвимый геополитический облик, не давая ни германцам шансов на расширение жизненного пространства, ни англосаксам возможности играть на немецко-славянском столкновении в этом Lebensraum. Естественным союзником против России становилась и Франция, ибо при окончательном закреплении русских позиций потенциал немцев обратился бы на Запад, значит, на Францию. Если с немцами рано или поздно произошло бы естественное размежевание интересов, то для Англии подобный гипотетический исход был особенно неприемлем. Учтя, по-видимому, критику К. Марксом lt;русского агентаgt; – лорда Пальмерстона, Британия уже не была намерена допустить lt;превращения Греции в русскую провинцию и бросить Грецию в объятия Россииgt;. Но и немцы испокон веков предпочитали экспансию именно на славянские земли вместо более дорогостоящего соперничества за сопредельные территории на Западе, хотя и там с переменным успехом воевали с французами. Поэтому совокупная Европа, забыв о своих внутренних распрях, всегда сдерживала освободительные движения подвластных Порте греков и славян. И Россия не всегда поощряла торопливость в освободительном импульсе славян, хотя всемерно сочувствовала ему, поскольку не хотела немедленного их попадания в Pax Germana по высвобождении из Pax Ottomana, будучи не в состоянии противостоять неизбежному фронту европейских держав, если бы попыталась этому противодействовать. Это и есть пресловутый панславизм. Вся эта внешне региональная проблематика стала мировым Восточным вопросом, в котором ни одна западная историография не откровенна.

Так, Г. Киссинджер, не раз демонстрируя способность глубоко проникнуть во взаимосвязь сложных событий истории, в этом вопросе лепечет какие-то наивности, сводя активность западных держав на Балканах к почти альтруистической стратегии: lt;На протяжении всего XIX века Великобритания и Австрия сопротивлялись распаду Оттоманской империи, поскольку полагали, что возникновение в результате этого более мелких государств подорвет мировой порядок – неопытность более мелких наций значительно увеличит возможности прорыва на поверхность подспудного этнического соперничества, а относительная их слабость побудит великие державы вторгнуться на эти территорииgt;. Право вмешиваться в чужие дела на чужой территории также объяснено: lt;По мнению Великобритании и Австрии, мелким государствам следовало подчинить собственные национальные амбиции всеохватывающим интересам мираgt;267. Эта аргументация

267 Киссинджер Г. Указ. соч., с. 197.

198

в либеральной идейной парадигме вильсонианства, причем образца 1999 года, примененная для оправдания агрессии против Югославии, совсем неуместна для объяснения политики великих держав прошлого.

lt;Особенность Константинополя составляет то, что никакое изменение в торговых путях, никакое расширение исторического театра не могут умалить его исторической ролиgt;, – писал о непреходящем смысле Константинополя в геополитике вообще и для англосаксов, в частности, Н. Данилевский. Это блестяще подтверждено борьбой англосаксов, прежде всего Британии, против попыток СССР получить точку опоры после Второй мировой войны в Средиземном море, а также в последнее десятилетие XX века. Действительно, имеется и иное мистическое значение Царьграда и идеи возвращения православного креста над Св. Софией для православного сознания. Однако этот аспект никогда не был ни мотивом, ни целью политики России, а звучал лишь как мистическое русское историческое задание в историософии славянофилов и lt;геофилософскихgt; метафизических построениях Ф. И. Тютчева.

Так или иначе, на Балканах опять сфокусировались важнейшие международные противоречия. В это время за кулисами мировой дипломатии великих держав шла другая политическая работа, чтобы использовать для иных целей мировую войну, революцию и мировой Восточный вопрос, все оправданные и неоправданные устремления европейских держав. Дурново попал в самую точку, ибо фактически назвал именно те плачевные результаты надвигавшейся катастрофы, которые вовсе не были бы случайным стечением тяжелых обстоятельств, но являлись целями серьезной и планомерной деятельности не одного десятилетия разных сил и в России, и на Западе – английских и прусских масонов, врагов и католической церкви, и православия, К. Маркса, Ф. Энгельса и РСДРП, но и лорда Норфолка и кардинала Рамполла, как революционеров, так и либералов. Неудивительно, что для Ленина, как и для Милюкова, Дурново с его охранительными взглядами на российскую государственность в равной мере был архиреакционером. Были и другие, заинтересованные в революции и войне. Когда Теодор Герцль, отец сионизма, посетил Россию и беседовал с министром Плеве, он поставил почти ультиматум (либо поддержка сионизма – идеи переселения евреев, либо революция) и даже пообещал в случае поддержки идеи lt;еврейского национального очагаgt; призвать российских евреев воздержаться от революционной деятельности, которая, судя по этому, была ему в

некоторой мере подконтрольна.

Но гораздо более значительным фактом были слова Макса Нордау, авторитетное имя которого часто фигурировало в полемике по общественно-политическим вопросам того времени, автора упомянутой работы с нигилистическим выводом о вырождении христианской

199

культуры и одного из лидеров еврейской мысли, который выступил на Шестом конгрессе Всемирной сионистской организации. Случилось это после того, как сам Т. Герцль уже провалился со своей lt;программой минимумgt;, содержавшей согласие на английское предложение Уганды в качестве места для еврейского государства, а также наивно требовавшей от русского правительства полной эмансипации тех евреев, что захотели бы остаться в России. Против стратегии получения обычного статуса граждан России резко выступили сами восточноевропейские евреи, взяв курс на революцию в последней православной империи. За годы до выстрела в Сараево М. Нордау обрисовал программу и дал lt;нужнуюgt; перспективу: lt;Позвольте мне сказать несколько слов и показать вам ступеньки лестницы, которые поведут наше дело все выше и выше: Герцль, сионистский конгресс, английское предложение Уганды, будущая мировая война и мирная конференция, на которой с помощью Англии будет создана независимая еврейская Палестинаgt;268. В отличие от целей континентальных европейских держав, на чьих полях шла открытая кровавая и скрытая закулисная борьба, только эта перспектива была полностью реализована в результате Первой мировой войны. Небезызвестная Декларация Бальфура, признанная затем Францией и США, по настоянию Англии была целиком включена в текст Севрского договора как часть Версальской системы.

Неизбежна ли была Первая мировая война? Наверное. Слишком много могущественных сил были в ней заинтересованы. Но менее всех Россия, что оказалась в центре кровавой бойни, хотя и она имела свои интересы и, вступив в войну, размышляла о возможных обретениях. Даже Киссинджер подметил некий lt;парадокс июля 1914 годаgt;, заключавшийся в том, что страны, имевшие политические причины начать войну, не были привязаны к жестким мобилизационным планам, а нации, обладавшие жесткими мобилизационными планами, как Германия и Россия, не имели политических причин вступать в войну. Не обольщаясь династическим родством, которое всегда уступало государственным соображениям, нельзя не признать, что обмен телеграммами между Николаем II и его lt;дорогим кузеном Виллиgt; – кайзером Вильгельмом после сараевского убийства, показывает открытость позиций и трагизм неумолимой поступи истории. lt;Позорная война была объявлена слабой стране, – открыто излагает Николай свою оценку. – Предвижу, что очень скоро, уступая производимому на меня давлению, я буду вынужден принять крайние меры, которые поведут к войне… Умоляю тебя сделать все возможное в целях недопущения твоих союзников зайти слишком далекоgt;269.

268 Цит по: Рид Д. Спор о Сионе. М., 1993, с. 203.

269 Переписка Вильгельма II с Николаем II. 1894-1914. с пред. М.Н. Покровского. М.-Петроград, 1924, с. 170.

200

С.Д. Сазонов приводит документы, свидетельствующие, что Германия, lt;стараясь как будто сдержать венский кабинет от непоправимых решений… более всего заботилась о том, чтобы виновною в будущей войне оказалась ни Австрия, ни Германия, а Россияgt;. Сама Германия не искала поводов к войне, но, как только они были созданы Австро-Венгрией, она решила ими воспользоваться, чтобы разделаться со своими западными и восточными соседями, мешавшими осуществлению ее планов пересоздания Средней Европы на новых началах, которые превратили бы ее для нужд и потребностей германской империи в преддверие Ближнего Востока. Для этого надо было уничтожить Сербию и заменить все русское влияние на Балканах австро-венгерским. Ибо Россия мешала этим планам, не отдавала Балканы, не lt;соглашалась признать вместо султана императора германского привратником Проливовgt;. Для Германии было невыгодным ожидать, пока оборона России, над которой стали серьезно работать лишь через пять-шесть лет после русско-японской войны, была бы доведена до того состояния, которое сделало бы ее планы

трудно выполнимыми.

Тем не менее, по суждению Сазонова, lt;почин европейской войны

принадлежит не Германии, а Австро-Венгрии, самой плохо к ней подготовленной, но рассчитавшей на несомненную поддержку Германии и ее непобедимостьgt;. Что касается Австро-Венгрии, то мечта венского кабинета о создании нового Балканского союза под главенством центральных империй отдавала славянский Восток во власть Австро-Германии, вытесняя раз и навсегда с Балкан русское влияние и открывая беспрепятственный доступ австрийцам в Салоники, а немцам – в вожделенный Константинополь. lt;Окончательное водворение Германии на Босфоре и Дарданеллах было бы равносильно смертному приговору России, – пишет Сазонов, – точно так же, как водворение ее в Кале и в Антверпене было бы гибельным для

Франции и Великобританииgt;.

На заседании Совета министров Австро-Венгрии 14 июля 1914 г. было принято мнение венгерского председателя Совета министров, lt;что Сербия, хотя и уменьшенная территориально, все же, из уважения к России, не должна быть окончательно уничтоженаgt;, а австровенгерский председатель Совета министров отметил, что lt;династия Кара-Георгиевичей должна быть удалена и сербская корона отдана европейскому государю, и равным образом была установлена некоторая зависимость уменьшенной Сербии в военном отношении от

Двуединой Монархииgt;270.

Что же Англия? В ходе переговоров с С. Сазоновым посол

Дж. Бьюкенен заявил, что lt;интересы Англии в Сербии ничтожны и

""Сазонов С.Д. Воспоминания. М., 1996, (Париж, 1927), с. 231-232, 251, 279, 215-216. Сазонов ссылается на Австро-Венгерский сборник lt;Диплом. Док. 1919gt;, № 8, с. 33.

201

что война из-за этой страны никогда бы не была допущена английским общественным мнениемgt;. Сэр Эдуард Грей за две недели до убийства эрцгерцога Франца Фердинанда, выступая в палате общин, заверял: lt;Если между европейскими державами возникнет война, то не существует таких неопубликованных соглашений, которые ограничивали бы или сковывали свободу действий правительства или парламента в принятии решения о том, следует ли Великобритании принять участие в войнеgt;271.

lt;Великобритания, единственная страна, находившаяся в наилучшей ситуации, чтобы остановить цепь надвигающихся событий, колебалась, – признает Г. Киссинджер. – У нее практически не было интересов, связанных с Балканским кризисом, хотя она и была всерьез заинтересована в сохранении тройственного согласия. Боясь войны как таковой, она еще в большей степени опасалась германского триумфа. Если бы Великобритания ясно и недвусмысленно объявила о своих намерениях и дала бы Германии понять, что вступит во всеобщую войну, кайзер, возможно, и уклонился бы от конфронтацииgt;272. Сазонов не без оснований подытоживал: lt;Если бы в 1914 году сэр Эдуард Грей, как я настоятельно просил его об этом, своевременно и недвусмысленно заявил бы о солидарности Великобритании с Францией и Россией, он, возможно, спас бы человечество от этого ужасающего катаклизмаgt;.

Все подводит к заключению, что война была на руку Англии, у которой поначалу был шанс остаться в стороне и вступить в нее только для того, чтобы не допустить однозначной победы и усиления либо России, либо Германии, что в точности повторили США в ходе Второй мировой войны. Действительно, Германия была в полной уверенности, что Англия воздержится от объявления войны, и привела в действие план по нападению на Бельгию, рассчитывая захватить устья Шельды. Но это и спутало все ее планы, так как затронуло жизненный нерв Англии, которая именно этим шагом и была вовлечена в войну, хотя сначала заняла выжидательную позицию. Германия была в шоке, но в России понимали, что именно с нападением Германии на Бельгию участие Англии было обеспечено: lt;Не достигнув объявления лондонским кабинетом своей солидарности с нами, мы могли только радоваться, что сама Германия вынудила его вступить в ряды своих противников и таким образом добилась того, к чему мы тщетно стремилисьgt;273.

В любом случае европейская война всегда велась бы не на территории Англии, а в случае успеха планов произошло бы раздроб-

271 Цит по: Нарочницкий АЛ. Великие державы, восточный вопрос и Первая мировая война. См. Велике силе и Србща. пред Први светски рат. Београд, 1976, с. 50.

272 Киссинджер Г. Указ. соч., с. 188.

273 Сазонов С.Д. Указ. соч., с. 255, 267.

202

ление имперской Mitteleuropa, окончательный распад Оттоманской Турции, который уже был начат Балканскими войнами, на обломках Австро-Венгрии и Турции образовалось бы нечто вроде Дунайского союза и выделились бы слабые секулярные республики – Богемия, Моравия, Силезия, что затронуло бы и западные части Российской империи, как и предсказывал Дурново.

В первое десятилетие XX века, когда все шло к мировой войне, стали очевидными будущий распад Оттоманской империи и центробежные тенденции в Дунайской монархии. Британия помимо помощи младотурецкой революции с целью закрепления будущей англосаксонской ориентации Порты проявила и самое заинтересованное внимание к судьбе балканских славян. Размышления об их встраивании в международные отношения отчетливо показывают совершенно определенные планы, последовательно продвигаемые под разными названиями в течение всего XX века, завершившись идеей Пакта стабильности для Юго-Восточной Европы. Перед Первой мировой войной были заложены многие конфликты конца XX века

на Балканах.

Там из-за многовекового османского ига и западного Дранг нах

Остен естественный процесс собирания наций в едином государственном теле, то есть складывания национальных государств, еще не был завершен. Западная Европа пережила этот процесс двумя-тремя веками раньше, причем необычайно жестоко: ее границы в значительной мере начертаны кровью в ходе истребительных войн между католиками и протестантами. Но в анализе балканских проблем начала века заметна тревога по поводу любого проявления сербских национальных чаяний, которые после lt;Начертанияgt; Илии Гарашанина 1844 года вот уже полтора века являются пугалом для Западной Европы, так как в случае объединения сербов новое государство изменило бы баланс сил между великими державами. Подобное развитие событий исключено из конструктивных парадигм как в британских работах, так и в докладе фонда Карнеги о Балканских войнах 1913 года. Наряду с явным скепсисом в отношении сербов и их национальных идей, названных в докладе плодом воображения экзальтированных lt;историков-дилетантовgt; (так же, как этим термином Ф. Энгельс именовал мифических авторов lt;панславизмаgt;), заметно особое внимание к македонскому вопросу, который прежде всего осложнял взаимоотношения между потенциально крупными и главными самостоятельными субъектами балканской политики –

Болгарией, Сербией и Грецией274.

В британских университетах создаются Общество южных славян, Юго-Славянская библиотека, издающая доклады и работы. Было бы

274 The Other Balkan Wars. 1913 Carnegie Endowment Inquiry in Retrospect with a New Introduction and Reflections on the Present Conflict by George F. Kennan. Washington. D.C., 1993.

203

недобросовестно отказывать всем британским историкам в искренней симпатии к христианским подданным Порты. Так, М.Е. Дерхэм пишет об истории Старой Сербии (ныне Косово и Метохии) как о lt;непрерывном бедствии, начавшемся с приходом турокgt; и обреченном lt;продолжаться, пока те остаютсяgt;, и отмечает, что после того, как lt;в 1690 году невыносимая участь заставила более 37 тыс. сербских семейных кланов эмигрировать в Венгрию, албанцы распространились на оставленных землях, которые с тех пор им было позволено безнаказанно разграблятьgt;275. Однако работы по проблеме будущей структуризации южных славян в международных отношениях четко проявляют именно британские интересы, направленные сразу и против австро-германского, и российского влияния. Все проекты ориентированы на объединение фрагментированных разнородных малых народов, иногда даже разделенных, но ни в коем случае не на консолидацию крупных однородных славянских наций в одном государственном теле. Хотя объяснялось это в течение всего XX века желанием не допустить межнациональные конфликты, истинную причину легко вскрыть. Задачей Британии было бы предупредить вхождение таковых наций и государств как в германскую, так в российскую орбиту, что неизбежно случилось бы при возникновении отдельных хорватского и словенского образований с католическим и австрийским вектором и, с другой стороны, сербского, болгарского, черногорского государств, которые при всем лавировании элиты не могли бы быть полностью изъяты из-под влияния России.

Уже упомянутые и другие работы Р. Сетона-Уотсона перед войной, а также в ее конце276, переизданные в последние десятилетия XX века в Англии и США, трактуют тему в общей парадигме британской политики, в которой lt;по крайней мере в течение двух столетий имелось три постоянных фактора: невозможность изоляции, неприятие гегемонии какой-либо одной державы и решимость поддерживать британскую морскую силу как единственную гарантию империи и основание Pax Britannicagt;217. Сетон-Уотсон эрудирован, объективен и умерен в суждениях. У него не найти претенциозных сентенций вроде маккиндеровской: lt;Русское господство в Сердцевинной земле… продвигалось к воротам Индии мобильной силой ее казацкой конницыgt;278. (Надо полагать, через Памир. – Н.Н.)

Сетон-Уотсону, историку классической школы, свойственна и уважительность к интересам оппонентов Британии в острейшем

"'См. Durham М.Е. Through the Lands of the Serb. London, 1904, p. 310.

276 Seton-Watson R.W. The Rise of Nationality in the Balkans. London, 1917; Rumania and the Great War. London, 1915.

277 Seton-Watson R.W. Britain and the Dictators. Cambridge, 1938, p. 13.

278 Mackinder H.J. Democratic Ideals and Reality. A Study… Wash. DC., 1996, p. 96.

204

Восточном вопросе. Его симпатии – на стороне lt;царефила Гладстонаgt;, и его идеи, что главный вопрос не в том, поддерживать ли Турцию или Россию, а в том, чтобы поддерживать свободу Балкан против произвола Турции279. По его собственному признанию, он принадлежит lt;к тем, кто настроен наиболее критически к британской дипломатии на Востоке, прежде всего к Пальмерстону и Дизраелиgt;. Однако и он далек от того, lt;чтобы полагать, что постоянство, с которым они оказывались вовлеченными в ближневосточные дела, было результатом лишь безумия или невежественностиgt;. lt;Хотя они в корне неверно толковали устремления России и переоценивали сами ее возможности угрожать нашей Индийской империи, их пристальное внимание ко всему, что могло затронуть морские или сухопутные пути на Восток, нельзя назвать неоправданнымgt;280.

Сетон-Уотсон предваряет свое исследование югославянского вопроса в связи с ролью Габсбургской монархии тезисом, что lt;будущая судьба сербохорватской расы – это судьба западной половины Балканского полуострова от залива Триест до болгарской границы, от равнин Южной Венгрии к горам Албанииgt;, от которой lt;зависит баланс сил в Адриатике со всеми его следствиями для международной ситуацииgt;. Однако и lt;объективныйgt; Сетон-Уотсон не стесняется откровенно заявить о невозможности сочувствовать пансербским устремлениям, lt;триумф которых означал бы настоящее несчастье для европейской культурыgt;, ибо явится lt;победой восточной культуры над западнойgt;, lt;что будет ударом по прогрессу и современному развитию на всех Балканахgt;. Британец говорит, что миссия представлять западную культуру на Балканах лежит на Австро-Венгрии, lt;которую, если бы ее не было, надо было бы создатьgt;281. Мысли о необходимости сохранения Австрии встречаются у автора и в работе о межвоенных проблемах, написанной еще до аншлюса.

Мыслимое британцами объединение славян, в рамках ли Габсбургской монархии или независимое, должно было быть внутренне неоднородным. Тогда исторический и политический потенциал этих народов был бы нейтрализован и обезличен, превратившись в материал для маккиндеровского lt;яруса между Германией и Россией от Балтики до Средиземного моряgt; под контролем англосаксов. Современный оксфордский славист Дж. Берне признает, что именно желание ограничить влияние России на Берлинском конгрессе объединило другие великие державы с Турцией, что проявилось, в частности, в отказе Сербии получить Приштинский санджак, несмотря

279 Seton-Watson R.W. Disraeli, Gladstone and the Eastern Question. A Study in Diplomacy and Party Politics. London, 1935, p. 563.

280 Seton-Watson R.W. Britain and the Dictators. Cambridge, 1938, p. 18.

281 Seton-Watson R.W. The Southern Slav Question and the Habsburg Monarchy. London, 1911, p. vii, 337.

205

на прошения косовских сербов о воссоединении косовского вилайета с Сербией и изъятие у Болгарии по сравнению с Сан-Стефано части географической вардарской Македонии282. В 1913 году Флорентийский протокол установил границы между новообразованной независимой от Порты Албанией и ее соседями в пользу Албании, несмотря на то, что, как установила Конференция послов в Лондоне в 1912 году, в Албании оказалось около миллиона сербочерногорского и македонского населения. Албанцы, руководствуясь концепцией Призренской лиги, требовали еще более обширных границ, которые охватили бы половину сегодняшнего государства Македония, огромную часть Сербии и Черногории. Впечатляет прозорливость русского консула И.С. Ястребова, которому в конце 1990 годов в Сербии поставлен памятник. Он сугубо отрицательно для российских интересов оценивал создание и деятельность Призренской лиги и не был обольщен lt;албанским освободительным движениемgt; против Турции, сообщая, что lt;в митингах и протестах с целью воспротивиться расширению границ Сербии и Черногории албанцами орудовало также турецкое правительство в их патриотических протестах против решений конгрессов, помогало им объединиться для составления протеста, снабдив их деньгами и ружьями новейшей системыgt;283. Советская литература по идейным и политическим канонам была обязана придать албанским движениям прогрессивную роль и объясняла, что тревога и lt;предвзятость в оценке сущности лиги в донесениях таких дипломатов, как, например, Ястребов, проистекали из того факта, что он, по всей видимости, чувствовал социальную опасность происходивших на Балканах… процессов для всех видов абсолютизма, каковыми были и империя Абдул-Хамида II, и тогдашняя самодержавная Россияgt;284. Ограничившись таким анализом, автор статьи lt;Документы АВПР о Призренской лигеgt; Н.С. Смирнова не раскрыла ни одного соображения Ястребова, но зато тщательно выбрала обрывочные и не дающие цельного представления цитаты из других документов, где упоминаются противоречия между албанцами и турецкими'властями.

Поскольку требования Призренской лиги перед Первой мировой войной поддерживала Австрия, заинтересованная с самого начала в антисербской роли Призренской лиги и вынашивавшая даже проект

282 Burns J.C. The Echoes of History Rumble on. All the lt;Questionsgt; Remain, Unanswered. In: Europe and the Eastern Question (1878-1923). Political and Civilizational Chanes. Belgrade, 2001, p. 103-105.

283 Донесение русского консула в Рагузе (Дубровнике) И.С. Ястребова товарищу министра иностранных дел Н.К. Гирсу. Балканские народы и европейские правительства в XVIII – начале XX века. Документы и исследования. М., 1982, с. 243-244.

284 Балканские народы и европейские правительства в XVIII – начале XX века… с. 224.

206

самостоятельного католического албанского княжества в области Мирдита, другие великие державы утвердили лишь половинчатый вариант, оставив, по выражению британского автора Дж. Суайра, lt;в сердце Балкан язвуgt;, потребующую неизбежного кровавого хирургического вмешательства. Покидая Конференцию послов, албанская делегация пообещала lt;весной удобрить равнины Косова поля сербскими костямиgt;. Дж. Берне сравнивает эти решения с Дейтонскими соглашениями и предложениями Холбрука. Так или иначе, именно в начале XX века были заложены конфликты его конца, а принципиальные западные установки сохранились в неизменности, как и контекст великодержавных интересов. Поэтому вряд ли можно согласиться с Г. Киссинджером, что у Британии практически не было интересов в балканских делах. Ее предназначение в lt;Согласииgt; в другом – не допустить подлинной победы той или другой стороны. Умелое балансирование между этими целями сулило Британии новую конфигурацию на Балканах, в которой можно было растворить бывшую Mitteleuropa.

Киссинджер именует сам lt;казус беллиgt; случайным, обвиняет Сазонова в том, что он принадлежал к партии войны и подталкивал к всеобщей мобилизации. Но его труд вполне удовлетворяет характеристике, данной М. Кояловичем фундаментальному труду С. Соловьева: lt;борьба субъективизмаgt; историка с добросовестностью эрудированного исследователя. Киссинджер сам приводит ход неумолимых явлений и событий, которые не давали возможности России оставаться в стороне: lt;Болгария, чье освобождение от турецкого правления было осуществлено Россией посредством ряда войн, склонялась на сторону Германии. Австрия, аннексировав Боснию и Герцеговину, похоже, стремилась превратить Сербию, единственного стоящего союзника России на Балканах, в протекторат. Наконец, коль скоро Германия воцарялась в Константинополе, России оставалось только гадать, не окончится ли эпоха панславизма тевтонским господством над всем, чего она добивалась в течение столетияgt;285. С. Сазонов обобщил в мемуарах, что с самого начала lt;европейская борьба приняла характер смертного бояgt;. lt;В случае торжества Германии Россия теряла прибалтийские приобретения Петра Великого, а на юге лишалась своих черноморских владений до Крыма включительно и оставалась… после окончательного установления владычества Германии и Австро-Венгрии на Босфоре и на Балканах отрезанной от моря в размерах Московского государства, каким оно было в семнадцатом веке. Польша при этом перекраивалась на новый лад и попадала в вассальные отношения к Австрииgt;286.

285 Киссинджер Г. Указ. соч., с. 186-188, 189.

286 Сазонов С.Д. Воспоминания. Репринтное воспроизведение с издания 1927 года. Париж, М., 1991, с. 273.

207

Ни одни провокации не имеют успеха без участия самих провоцируемых. Прусская военная истерия накануне войны и шовинистические требования в печати провести новую восточную границу Германии по Волге осуществлялись вовсе не английскими масонами, а десятками берлинских интеллектуалов. Нельзя забывать об украинских видах Германии и Дунайской империи, которые побудили даже к сотрудничеству венских стратегов отторжения lt;русской Украиныgt; с большевистскими агентами. О заседании в Вене в 1914 году по украинским делам с участием представителей военного и внешнеполитического министерств Австро-Венгрии, а также митрополитауниата А.Шептицкого и самого Гельфанда-Парвуса писал русский генерал Ю.Д. Романовский. Эти данные теперь подтверждены новой работой Э. Хереш287.

Нельзя отрицать и недостаточное понимание Россией всего того, о чем предупреждал Дурново, и антинемецкую шовинистическую пропаганду в русских газетах. Кстати, Сазонов, которого Киссинджер причислил к партии войны, по-видимому, лишь за то, что тот проявлял во внешних делах, как пишет Михайловский, lt;достаточно широкую славянофильскую политикуgt;, тем не менее полагал lt;немцеедствоgt; печати lt;демагогическим шагом крайне правых и относился к нему весьма отрицательноgt;288. Однако невозможно игнорировать и тот факт, что судебное разбирательство по делу убийства наследника австрийского престола установило, что Гаврило Принцип являлся членом масонской ложи, от которой он получил оружие и предписание даты покушения. Этот факт важен, ибо показывает, что убийство эрцгерцога Франца Фердинанда было нужно вовсе не Сербии, которая вообще не могла ни с кем воевать в одиночку. Гаврило Принцип был боснийским сербом, то есть австрийским, а не сербским подданным, так что политическая эскалация убийства нужна была либо центральным державам, либо тем, кому требовались условия для устранения двух крупнейших держав и центров силы на Европейском континенте, а также уничтожения последних двух христианских династий. Все прямые и непрямые наследники Франца Иосифа умерли не своей смертью. В 1918 году при мистических обстоятельствах была умерщвлена и династия Романовых.

Для Австро-Венгрии невозможно было оставить убийство наследника престола без последствий (хотя в Хофбурге не было человека, который питал бы к нему симпатию, включая его венценосного дядю), не представить ультиматум и не объявить войну, lt;не вызвать на дуэльgt;. Для России делом чести (так выразился Киссинджер) было

287 Романовский Ю.Д. Украинский сепаратизм и Германия. См. Украинский сепаратизм в России. М., 1998, с. 303; см. также: Heresch Е. Geheimakte Parvus. Die gekaufte Revolution. Langen Muller, Wien, 2000.

288 Михайловский Г.Н. Записки… Книга 1. Август 1914-октябрь 1917. М., 1993, с. 69.

208 ответить мобилизацией. Далее события покатились сами собой. Текст Высочайшего манифеста Николая II почти буквально объясняет положение России: lt;Следуя историческим своим заветам, Россия, единая по вере и крови со славянскими народами, никогда не взирала на их судьбу безучастно. С полным единодушием и особою силою пробудились братские чувства русского народа к славянам в последние дни, когда Австро-Венгрия предъявила Сербии заведомо неприемлемые для державного государства требования. Презрев уступчивый и миролюбивый ответ сербского правительства, отвергнув доброжелательное посредничество России, Австрия поспешно перешла в вооруженное нападение, открыв бомбардировку беззащитного Белграда. Вынужденные в силу создавшихся условий принять необходимые меры предосторожности. Мы повелели привести армию и флот на военное положение, но, дорожа кровию и достоянием Наших подданных, прилагали все усилия к мирному исходу начавшихся переговоров. Среди дружественных сношений союзная Австрии Германия, вопреки Нашим надеждам на вековое доброе соседство и не внемля заверению Нашему, что принятые меры отнюдь не имеют враждебных ей целей, стала домогаться немедленной их отмены и, встретив отказ в этом требовании, внезапно объявила России войну… Мы непоколебимо верим, что на защиту русской земли дружно и самоотверженно станут все верные наши подданные. В грозный час испытания да будут забыты внутренние распри, да укрепится еще теснее единение Царя с Его народом и да отразит Россия, поднявшаяся как один человек, дерзкий натиск врагаgt;289.

Как сообщает С.Д.Сазонов в своих мемуарах, германский посол граф Пурталес, вручив ему ноту об объявлении войны, lt;заплакал, подняв рукиgt;; lt;мы обнялись перед тем, как он вышел нетвердыми шагами из моего кабинетаgt;290. Е.В. Спекторский очень точно определил этот эпизод как не простое куртуазное прощание двух дипломатов. lt;Это была не только разлука двух людей, которым, несмотря на предстоявшую войну между их государствами, ничто человеческое было не чуждо. Это был конец того мира всего Mipa, который поддерживала Россия, своею кровью искупая Европы вольность, честь и мирgt;291. Но именно против принципов и морального кодекса человека и государства-нации того мира, в котором честь дороже жизни, направлены общая философия и мировоззрение труда Киссинджера, который выступает в качестве протагониста того нового мирового порядка, который США и англосаксы в целом строили и оформляли идеологически в течение целого столетия, сняв маску в марте 1999 года. Когда Югославия отвергла очень схожие lt;непри-

289 Высочайший манифест Николая Второго//Образ. М,, 1995, № 4.

290 Сазонов С.Д. Воспоминания. М., 1991, с. 259.

291 См. Спекторский Е.В. Принципы европейской политики России… Любляна, 1936.

14-2528

209

емлемые для державного государства требованияgt; и уже НАТО, а не Австрия lt;открыла бомбардировку беззащитного Белградаgt;, новая Россия, обученная в духе вильсонианской доктрины lt;мира как концепцииgt; и козыревской – lt;мира вплоть до предательстваgt;, не ответила с честью: lt;Ныне предстоит уже не заступаться только за несправедливо обиженную родственную Нам страну, но оградить честь, достоинство, целость России и положение ее среди великих державgt;. То, что произошло в марте 1999 года, опрокинуло иллюзии, будто бы можно lt;оградить честь, достоинство, целостьgt; страны, полагаясь на псевдогуманистическую фразеологию мирового правительства.

Подкупая читателя демонстративным нежеланием излишне демонизировать какого-либо из европейских участников событий 1914 года, Г. Киссинджер пытается доказать, что сама концепция мировых отношений, основанная на суверенитете и национальных интересах, на Realpolitik, ложна и антиисторична. Весь панорамный обзор мировой политики за три века понадобился Киссинджеру лишь для обоснования атлантической мондиалистской идеологии конца XX века, сделанного наиболее глубоко и умно по сравнению с инфантильной риторикой сахаровско-горбачевской школы, отталкивающей своим откровенным антинациональным пафосом идеологии адептов козыревского типа или воинствующе обнаженной ненависти к России да и Европе 3. Бжезинского. Основы этого учения в начале века, на исходе Первой мировой войны, посеявшей отвращение к смерти, были вложены в уста совсем не блестящего и совершенно несамостоятельного Вудро Вильсона, бросившего вызов Realpolitik: lt;Вильсон в корне отвергал подобный подход, и с тех пор Соединенные Штаты всегда этому следовали. С точки зрения Америки не самоопределение влечет за собой войны, а то положение, когда его нет; не отсутствие равновесия сил порождает нестабильность, а стремление к его достижению. Вильсон предлагал сделать фундаментом мира принцип коллективной безопасности. Исходя из этого принципа, для безопасности в мире требуется не защита национальных интересов, а признание мира в качестве правовой концепции. Определение того, был ли на деле нарушен мир, должно быть вменено в обязанность создаваемому в этих целях международному учреждению, которое Вильсон определил как Лигу Нацийgt;. В выдержанной в европейском академическом тоне книге пафос появляется, лишь когда Киссинджер говорит о мондиалистских концепциях Соединенных Штатов: lt;Среди руин и крушения иллюзий в результате кровавой бойни… на международную арену выступила Америка, неся с собой уверенность, мощь и идеализм, немыслимые для ее изнуренных европейских союзниковgt;292. Кто и что стояло за этим идеализмом, какова его религиозно-философская основа, как далеко в глубь

292 Киссинджер Г. Указ. соч., с. 196.

210

веков уходят корни этих идей, да и был ли это идеализм, и кем были истинные творцы новых катаклизмов XX века?

Узкий Восточный вопрос обнажил наличие мирового Восточного вопроса – противостояние России и Европы. Но XIX век привел также к обострению внутренних противоречий в самой Западной Европе. Как и предсказал Данилевский, прекратила существование как великая держава Австрия, не справившаяся со lt;своей германской задачейgt; – объединением немцев, и ролью подлинной империи и утратившая историческую роль преграды от турецкой экспансии для всего латинского Запада. Ужаснув мир чудовищной и иррациональной резней армян, Турция после Первой мировой войны на некоторое время утратила свою силу, чтобы вновь понадобиться англосаксам против славян.

Идеологическая цель Первой мировой войны – уничтожение последних христианских империй, антиклерикальная борьба за завершение задач французской революции, разрушение остатков христианских основ государственности в Европе – не была совокупно воплощена в одном национально-государственном субъекте и не была совмещена с геополитическим противостоянием. Запад сам оказался поделен на враждующие группировки. Часть их оказалась в геополитическом союзе с Россией.

Слишком велики были национально-государственные интересы внутри самого Запада и особенности составных частей Европы:

романского центра, где затухало влияние папского Рима, германского севера, особенно протестантской Пруссии, и, наконец, прибирающих к рукам нити мировой политики англосаксов. Если до войны в Европе их символизировала Британия, то крах прежнего равновесия вывел в мировую политику будущего лидера – США. В этом процессе еще в ходе Первой мировой войны формируются lt;особые отношенияgt; США и Британии, в значительной мере сначала против Германии, затем и против Советского Союза. Качественно новый этап мирового Восточного вопроса начался с Версальского мира и занял все столетие.