"В.Т.Нарежный. Российский Жилблаз или Похождения князя Гаврилы Симоновича Чистякова" - читать интересную книгу автора

графиня, доила ли ты корову?" - "Как же, ваше сиятельство, у меня еще и
теперь ноги в навозе и на лбу шишка, - так проклятая лягается".
Наши русские князья сто раз умнее. Они занимаются хлебопашеством,
хозяйством, пашут, жнут, продают хлеб и живут мирно и братски с
крестьянами своими и чужими, и только в большие праздники, собравшись в
шинки, объявляют о княжестве своем, если бы какой грубиян не устрашился
нанести кому-либо удар, что не очень редко случалось.
Из таковых князей был почтенный родитель мой, князь Симон Гаврилович
Чистяков.
При кончине своей он сказал мне: "Оставляю тебя, любезный сын, не
совсем бессчастным: у тебя довольно поля есть, небольшой сенокос, огород,
садик и, сверх того, крестьяне Иван и мать его Марья. Будь трудолюбив;
работай, не стыдясь пустого титула, и бог умножит твое имущество".
По кончине отца я несколько времени свято исполнял его завещания; но,
конечно, демон вражды позавидовал моему спокойствию и вмешался в дела мои.
Подле моего домика жил князь Сидор Буркалов и с ним хорошенькая дочка
его княжна Феклуша. Ее черные глазки, ее алые щечки, - словом, я полюбил
Феклушу; но жениться на ней отнюдь не думал, ибо у князя, отца ее, только
и была одна крестьянка, то есть княжна, дочь его; впрочем, ничего и никого
не было, а сверх того, что и осталось после покойной жены, он по
неосторожности или грустя по ней, время от времени переносил к жиду Яньке,
корчмарю нашей деревни. Итак, я твердо решился не свататься за прекрасную
Феклушу, однакож любил ее и стал невольным образом следовать за нею всюду.
Она то заметила и, казалось, была не недовольна.
Однажды, встретив ее, согбенную под коромыслом, сказал я с сожалением:
"Ах, княжна! тебе, конечно, тяжело?"- "Что ж делать", - отвечала она
закрасневшись. Я взял ведры и донес до дому. "Спасибо, князь",- сказала
она. Я потрепал ее по плечу, она пожала мою руку, мы посмотрели друг на
друга, и она сказала: "Завтра рано на заре буду я полоть капусту", - и
остановилась. "Я пособлю тебе", - вскричал я, обнял ее и поцеловал. Она
немного показалась сердитою, оттолкнула меня и ушла.
"Ну, - думал я, оставшись один в своем покое,- она рассердилась и,
верно, меня не любит". Погрузившись в печаль, вышел на огород свой и ходил
в большой грусти. Скоро, однако, утешился. О чем я печалюсь? Она так
весело на меня сегодня смотрела. Если не выйдет на огород полоть капусту,
то, верно, сердита, а если выйдет, то я побегу помогать ей.
Решась таким образом, я с нетерпением ожидал зари. Ходил по огороду,
вытянувшись и не смотря ни на что, шагал по грядам, ломал и давил все,
упоен будучи восторгом.
Наконец, появилась заря. Остановя дыхание, приблизился я к плетню,
огороды наши разделявшему, устремил глаза сквозь прутья, и взоры мои
неподвижно уставились на капустной гряде. Заря становилась алее и ярче, -
Феклуши нет как нет.
Сердце мое билось необычайно. Если колебался подсолнечник, я вздрагивал.
"Это она", - думал я; но подсолнечник переставал колебаться, а Феклуши
не было.
Отчаяние клубило сердце мое. Я отнял голову от забора и печально
взглянул на взошедшее солнце. Свидетель горести моей, зачем кажешься ты?
Вдруг подул сильный ветер, и что-то необыкновенно зашумело. "Вот она! -
вскричал я громко, не могши удержаться, - вот, наконец, прекрасная княжна