"Бруно Нардини. Жизнь Леонардо, Часть 3 (fb2) " - читать интересную книгу автора (Нардини Бруно)

«Он даже смотреть на кисть не может»

— Я Леонардо хорошо знаю. Уж поверьте мне, на него рассчитывать нечего! — говорил Боттичелли монахам-сервитам.— Леонардо никогда не напишет образ для главного алтаря. Сделает прекрасные эскизы, но потом ему взбредет в голову очередная блажь, и он бросит работу над образом. Разве не так поступил он с Лоренцо Великолепным и с монахами Сан Донато а Скопето? Оба раза пришлось потом Филиппино Липпи таскать каштаны из огня. Послушайте моего совета— не расторгайте договор с Филиппино!

Монахи забеспокоились. Леонардо уже почти год жил в монастыре вместе с Лукой Пачоли, Заратустрой, Салаи и двумя новыми совсем юными помощниками, но к работе так и не приступил.

Вечно он был чем-то занят: уходил из дома утром, а возвращался ночью. Его ввели в состав комиссии, которая должна была вынести суждение, почему сползает и рушится холм Сан Сальваторе делль'Оссерванца, а с ним и одноименная церковь, которую Микеланджело называл «прекрасной крестьянкой». Леонардо обследовал весь прилегающий район, взял образцы земли и скальных пород, провел топографические замеры, сделал эскизы, а затем все свои замечания изложил в письменном отчете. Он точно определил истинную причину обвалов и оползней: смещение геологических слоев, вызванное проникновением воды, и ущерб, нанесенный людьми холму, ведь у самого подножия холма в районе Сан Никколо была кирпичная фабрика, которая добывала глину в близлежащем карьере.

«... Если Леонардо, флорентийский художник, еще находится во Флоренции,— писала тем временем маркиза Изабелла Гонзага своему проповеднику,— прошу узнать, как он там живет...— Иными словами, маркиза хотела знать, не нуждается ли Леонардо в работе и в деньгах.— И постарайтесь, как вы умеете, выяснить, не согласится ли он сделать мой портрет».

Но Леонардо, которого монахи монастыря Аннунциаты не оставляли в покое, пришлось запереться в своей мастерской и приняться за работу. Два месяца спустя картон был готов. Картина была столь красивой и необычной, что настоятель выставил ее на всеобщее обозрение в монастырском зале.

«В эту комнату два дня подряд приходили, как ходят на торжественные праздники, мужчины и женщины, молодые и старики, чтобы посмотреть на чудо, сотворенное Леонардо, поразившее весь этот народ»,— писал Вазари в своих «Жизнеописаниях».

Шел апрель 1501 года. В толпе у картона стоял молодой человек, совсем недавно вернувшийся из Рима, где он изваял из мрамора «Пьету», «взбудоражившую весь мир» и вызвавшую восхищение у всех паломников, наводнивших город в Святой год. Звали молодого человека Микеланджело Буонарроти.

«За время своего пребывания во Флоренции Леонардо написал лишь один эскиз на картоне,— отвечал проповедник маркизе Гонзага.— Изображен на том картоне годовалый младенец Иисус. Он почти сполз с материнских коленей и тянется к ягненку, и хочет его обнять. Богоматерь, словно бы привстав с коленей святой Анны, подхватила младенца, чтобы оторвать его от ягненка, животного, которое приносят в жертву и которое символизирует страсти. Святая Анна, немного приподнявшись, словно хочет удержать богоматерь... Все эти фигуры писаны в натуральную величину...»

Картон подтвердил мастерам Флоренции, лучшим художникам того времени, величие новаторских идей Леонардо в живописи. Не отвергая классических традиций, он отошел от обычных схем и открыл для живописи невиданные доселе горизонты.

Все фигуры на картоне как бы заключены в треугольник — прием, который подсказал многие смелые решения Микеланджело и часто применялся потом Рафаэлем. «В этой евангельской сцене Леонардо проявил всю свою силу, заставив нас забыть о мастерстве художника и видеть лишь великого поэта»,— писал впоследствии один немецкий критик.

Пока флорентийцы непрерывной толпой проходили мимо картона, сам Леонардо убеждал правителей города дать ему важное поручение— приподнять и переместить здание Баптистерия.

«Среди этих моделей и рисунков был один, который Леонардо не раз показывал многим своим предприимчивым согражданам, правившим в то время Флоренцией, доказывая, что может поднять храм Сан Джованни и подвести под него лестницы, не разрушив его...» — писал Вазари. Доводы Леонардо были столь логичны и научно так обоснованы, что ни у кого не нашлось серьезных возражений. Когда же надо было перейти от слов к делу, правительство испугалось, и каждый из членов Совета, вернувшись домой, начал себя убеждать, что затея эта невыполнима.

Между тем это было не так: в Болонье Аристотель Фьораванти уже сумел приподнять башню. Леонардо хотел, однако, не только передвинуть Баптистерий, но и изменить течение реки Арно, чтобы создать во Флоренции несколько красивых водопадов. Затем он собирался направить воды реки в ряд небольших каналов, которые соединялись бы в парке делле Кашине.

— Вот мой проект,— говорил Леонардо флорентийцам, показывая свои рисунки.— Направив реку в каналы, вы сможете подавать воду куда хотите. Даже прямо в дома, и притом ни одна капля не пропадет даром.

«Математические занятия до того его увлекли, что он даже смотреть на кисть не может»,— доносил проповедник Изабелле Гонзага. Но тут же добавлял, что видел, как Леонардо «рисовал для Роберте, фаворита короля Французского, картинку, на которой изображены мадонна, сидящая так, словно она собиралась наматывать на мотовило клубки, и младенец, который стоит возле корзины с клубками и держит мотовило...».

Роберте, министр короля Людовика XII, после того как он вместе со своим государем увидел в Милане «Тайную вечерю» и глиняную модель коня, приказал французскому послу во Флоренции отыскать Леонардо. И вот теперь Леонардо выполнял «срочнейший заказ» — «картинку на религиозный сюжет».

Впрочем, алтарный образ и обещанный Изабелле Гонзага портрет так и не были написаны, остались лишь картон и словесные обещания: занятия математикой отнимают у Леонардо все время, и, поистине, «он даже смотреть на кисть не может».

Долгие часы он проводит в библиотеках Сан Марко и Санто Спирито, отыскивая сведения о приливах и отливах в Каспийском море. «Написал турку Бартоломео, чтобы тот сообщил о приливах и отливах в море Понтийском». Кроме того, его интересуют обычаи Фландрии («Спрашивал у Бенедетто Портинари, как во Фландрии катаются по льду») и проблема квадратуры круга. («Просил маэстро Луку, математика, изъяснить мне квадратуру круга»),

— Право же, он сумасшедший! — говорил Франческо Граначчи.— Он утверждает, что секрет живописи заключается в знании законов геометрии. Я сам слышал. И еще: что прежде, чем начать писать картину, надо сделать множество математических расчетов.

Вместе с Граначчи шли Джулиано Буджардини, Индако, Лоренцо ди Креди, Якопо ди Доннино, Сандро Боттичелли и Микеландже-ло Буонарроти.

— Нет, он сумасшедший,— повторил Граначчи. — Я слышал, как он доказывал, что всякий истинный художник должен разделить человеческую голову на градусы, определенные точки, минуты, минимальные и полуминимальные. Каждая величина равна одной двенадцатой величины предыдущей. Чтобы хорошо нарисовать голову, ее нужно разделить на 20736 полуминимальных размеров!

Последние слова Граначчи были встречены общим смехом.