"Дмитрий Дмитриевич Нагишкин. Сердце Бонивура" - читать интересную книгу автора

у бога успехов в учении, молились о здоровье наставников своих, о здоровье
этого человека с невыразительным лицом и рыжими усами, которого называли
царем.
И вот вместо Николая Второго на стене только большой темный квадрат. В
тот день занятия прекратились. Ученики хлынули на улицы и увидели - улицы
полны людей, возбужденных, радостных, с красными бантиками в петлицах... С
утра до вечера в этот день Виталий вместе со своими однокашниками ходил по
городу. Он видел, как с фронтонов правительственных учреждений летели на
мостовую вывески с золотыми орлами, видел, как под конвоем каких-то штатских
провели начальника жандармского управления Владивостока. Он слышал в этот
день много речей - митинги были на каждом углу. Он слышал впервые, как
многотысячная толпа пела "Варшавянку" на Вокзальной площади, ту самую
"Варшавянку", о которой недавно и говорить-то нельзя было вслух... Видел он
и богатея хлеботорговца Игнатия Семеновича Плетнева, который вышел на улицу
с красным бантом на груди. Виталий удивился этому, а ему сказал кто-то в
радостном упоении: "Теперь свобода для всех!.." Он видел в этот день многое,
и казалось, жизнь навсегда изменилась и теперь всем станет очень хорошо...
Потом наступили будни. Опять появились трехцветные флаги. Вместо одних
полицейских появились другие. По-прежнему Ромка Плетнев ходил, задрав нос, а
отец его ездил в огромном черном "Паккарде", правда, уже без красной розетки
на груди. Опять трепались на ветру плакаты, призывавшие к войне до победного
конца... И по-прежнему мать Лиды и Виталия рассчитывала каждую копейку,
собираясь на базар, и сокрушенно качала головой, в который раз берясь за
починку одежды Виталия... Лида сказала как-то матери, что революцию
"недоделали"...
Трудно в тринадцать лет понимать сложные дела взрослых...
Несколько месяцев прошло с того памятного дня. У Лиды стали собираться
незнакомые люди. О чем говорили они, трудно было понять. Только мать иногда
с упреком говорила: "Ой, Лидка, Лидка, не сносить тебе головы!.. Ну, мужчины
вяжутся в это дело, а тебе то что до них! Выходила бы замуж, что ли!.."
Однажды поздним вечером в окно постучали. Лида быстро собралась и ушла,
ничего не сказав матери... Она не возвращалась три дня, и мать просто
извелась, ожидая ее, то кидаясь к двери, то выглядывая в окна. Где было
искать Лиду? В городе шла перестрелка. Пролетали машины, набитые
вооруженными людьми. Виталий понял, что кто-то (а кто именно - он не знал)
"доделывает" революцию. Вернулась Лида, уставшая до изнеможения, но веселая,
как никогда. Она обняла мать и сказала: "Мамочка! Наша теперь власть! Наша!"
Она прилегла на кровать и тотчас же уснула как убитая, едва успев вынуть из
кармана форменной куртки револьвер и сунуть его под подушку. Она уже не
слышала, как мать со страхом закричала: "Господи, твоя воля! Лидка! Унеси
это куда-нибудь сейчас же! Ведь оно выстрелит!"
И опять полыхали над городом красные флаги...
Лида ходила, точно на крыльях летала. У нее оказалось много дел. Она
говорила матери о том, что нынче хозяева в стране - простые люди, такие, как
она, как те товарищи из Военного порта и с Эгершельда, которые теперь, уже
не таясь, приходили к ней. "Ну уж ты, хозяйка!" - с усмешкой обращалась к
Лиде мать, но уже не называла ее Лидкой...
И вот теперь опять мрачные тучи заволокли ясное небо простых людей.
Опасность надвинулась на них...
Виталий лежал, прижавшись ухом к стене, ощущая, что все лицо его