"Юрий Нагибин. Ночью нет ничего страшного" - читать интересную книгу автора

- От чего же еще? - небрежничал копченый.
- От страсти еще и не то бывает, - вмешался Габричевский. - Моя дама
проглотила зубной протез.
- Твоя дама? - такого удара Генрих Густавович не ожидал. - Когда это
было? в прошлом веке?
- Но, Гаррик!.. - Габричевский делал вид, что крайне смущен своим
невольным проговором. - Я надеюсь на твою скромность.
- Черт знает что! - вконец расстроился Нейгауз. - Меня окружают старые
распутники! Копченый пожалел его:
- Я слышал вчера на литфондовском пляже, что Липочка из филармонии
сходит по тебе с ума.
- Липочка? Эта кувалда? - взревел Нейгауз. - Мне по моим заслугам
полагается мадам Рекамье, маркиза Дюдефан, Мария Антуанетта!.. - Он
задыхался. - Клара Цеткин!..
Самое интересное, что тут не было ни зубоскальства, ни фанфаронства -
разрывающая жизненная сила, неисчерпанность, молодость крови и
воодушевленная вера в то, что он вполне мог бы составить счастье всех этих
дам...
И еще одна встреча.
Это было посреди 60-х, на квартире Святослава Рихтера, когда он жил в
Брюсовском переулке, в композиторском доме. Рихтер устроил небольшую
домашнюю выставку художника Краснопевцева. Он любил этого одаренного и
упрямо чуравшегося спроса художника, который писал одни только камни.
Возможно, я ошибаюсь, и художник обращался к другим сюжетам, не только
оформляя ради хлеба насущного рекламную страницу "Вечерней Москвы", но от
той выставки в памяти сохранились лишь камни. Я не знаю, что сейчас делает
Краснопевцев, не исключено, что он изменил своему пристрастию, пошел вширь
или избрал новый фетиш. В 60-х годах он не разбрасывался, его аскетическое
творчество находило признание у людей, тонко чувствующих живопись; верным
почитателем Краснопевцева был Рихтер, сам одаренный художник, одно время
всерьез подумывавший о том, чтобы оставить рояль ради холста и кистей.
Краснопевцев не писал драгоценных камней, его привлекали обычные
серо-голубые, бурые "беспородные" каменные уломочки. Такие каменюки повсюду
валяются на земле, выстилают пляжи кавказского Черноморья, никто и внимания
на них не обращает. А Краснопевцев подберет, очистит от пыли и грязи, чтобы
вернуть естественный неяркий холодный цвет их твердому телу, положит на лист
картона, на тряпку, просто на столешницу, редко вблизости какого-нибудь
сосуда или другого нехитрого предмета и зафиксирует с сугубой точностью
скромное пребывание неких малостей в мироздании, предоставляя окружающим
либо радоваться тому, что они есть, либо печалиться неслиянностью с их
сутью. Нет, эти жалкие слова даже не прикасаются к искусству Краснопевцева,
но если б его картины можно было "рассказать", значит, они не нужны. Зачем
краски и кисти, зачем добавочная мэка, если достаточно расхожих слов?
Художник стоял меж своих картин, приятный молодой человек, молчаливый,
как его камни, но еще более скрытный. Камни не скрытничали, они говорили, но
язык их был то внятен, как родная речь, то темен, как ночное бормотание
природы.
- Вам нравится? - спросил Рихтер.
- Да. Хотя как-то странно, непривычно. Я не был настроен на эту
встречу. И я не понимаю, почему мне это нравится. А вы?