"Юрий Нагибин. Сауна и зайчик" - читать интересную книгу автора

кого же мы обманываем? Тех, что за бугром? Но послушать голоса, там нашу
жизнь насквозь видят. Выходит, самого главного, ему баки забиваем, чтобы он
отдыхал спокойно и нам дышать давал.
Но если так, то можно куда проще и вольготнее жить. Для чего столько
дергания, звонков, совещаний, заседаний, собраний, пленумов, вызовов на
ковер, для чего мучить людей, если все сводится к цифровому хитросплетению?
И зачем тревожит себя Высокий гость и тащит за две сотни километров от
московских исключительных удобств и горячо любимой семьи по плохим, разбитым
дорогам свое большое, рыхлое, забалованное тело? Лишь для того, чтобы
глянуть на свезенное со всего района под одну крышу гниловатое сено? А чего
на него глядеть: сено оно сено и есть. А может, нужно ему попариться в
сауне, выпить стопку из Леркиных рук, постоять на зайчика? Нужна усталому
изолгавшемуся
человеку такая разрядка с потным паром, золотым коньячком, ленивым
оскользом сонных серо-голубых глаз и селитряной вонью пороха в свежести
подмороженного утра? Тогда не о чем беспокоиться, все будет, как всегда.
Так чего же он тревожится, почему не может разделить безмятежности
окружающих? Он и прежде, ожидая Высокого гостя, волновался, но приятным,
подъемным волнением гостеприимного хозяина, желающего показать свой дом с
лучшей стороны. К этому примешивалось проникающее чувство значительности
события. Но не было ни гнетущего страха, ни отчуждающей тревоги. Было
сознание, что делается одно большое общее дело - пусть на разных этажах,-это
дарило надежным ощущением сообщничества... нет, дурное слово,-союзничества,
непоколебимой крепости всего здания. А сейчас -
неуверенность, опаска, сосущая тоска в груди...
Но чувства чувствами, а дело делом. Как говорил поэт Махиня, вдруг
выметнувшийся из донецких недр и столь же внезапно канувший в небытие,
оставив по себе нескольких разочарованных диссертантов, огни эмоций любо
зажигать вечернею порою, когда отходят дневные заботы. И Сергей
Максимович, оставив для переживаний вечер и ночь, днем развил
энергичную деятельность. Сам съездил в областной центр и привез ящик
армянского коньяка, зернистую икру, красную рыбу, лимоны и растворимый кофе.
Закрома "Рассвета" плотно и опрятно заполнили кормовым зерном, сеном,
сенажем, отрубями, на фермах прибрались, залатали крышу, сменили подстилку.
В назначенный день машина Высокого гостя зашуршала шипованными шинами
по мокрому асфальту райцентра. Деревья уже облетели, и город стоял сквозной,
голый, неприютный. Зелень очень скрашивала его плюгавость. Да ведь не красна
изба углами, а красна пирогами. К то" му же Высокий гость так и не поднял
занавесочек на окнах.
Встреча у дверей райкома была лишена обычной грубоватой сердечности.
Обширное, клеклое лицо приезжего с медвежьими глазками хранило
брюзгливо-усталое выражение, в котором растворилось намерение улыбки. Он
даже
поскупился на те задиристые шуточки, которые неизменно отпускал,
обмениваясь рукопожатиями с встречавшими. Молча посовал каждому большую
вялую руку и хмуро бросил: поехали, что ли?..
В совхозе все было вроде бы по-обычному, только суше, холоднее. Высокий
гость не тыкал пальцем в живот директора, не стравливал его с Первым -любил
он такие петушиные сшибки - все только по делу. Наверное, теперь такой стиль
руководства: деловитость,-смекал Первый. Но это внешняя форма, а что за ней?