"Юрий Маркович Нагибин. Сильнее всех иных велений (Князь Юрка Голицын)" - читать интересную книгу автора

Кстати, поводом для превращения потомка старинного рода в шута послужила его
женитьба на католичке и тайное принятие католической веры, поскольку
родители любимой девушки не отдавали ее за православного. Когда это
обнаружилось, итальянку-жену выслали из Петербурга, князя насильно развели и
определили в шуты.
Конечно, не измена вере была главной причиной гнева государыни:
хотелось ей унизить ненавистную фамилию. После страха, которого она
натерпелась при вступлении на престол от Верховника Дмитрия Михайловича,
возненавидела она, тяжело и душно, всех Голицыных. Мстительная злоба Анны не
находила утоления, и Квасника-Голицына женили на любимой шутихе императрицы
девице Бужениновой, а свадьбу сыграли в ледяном дворце, возведенном по
приказу кабинет-министра Волынского. Придворный пиит Тредиаковский воспел
эту свадьбу в непристойных стихах, а молодые, упившиеся вусмерть и забытые
во льдах, чуть не замерзли. Вконец окоченевшего князя-шута отогрела на своей
мягкой и горячей груди крепенькая камчадалка Буженинова, ранее него
пришедшая в чувство. Но тут начиналась другая история, не имеющая отношения
к нанесенному оскорблению.
Юрка знал, что при зловещем дворе Анны Иоанновны были и другие
титулованные шуты: князь Волконский и граф Апраксин, но ни один из них не
подвергался таким издевательствам, как Голицын. Волконский был зятем
сильного при дворе Алексея Бестужева-Рюмина, кабинет-министра, и нес свою
срамную службу без особого усердия, докуки и обид, которых ему, впрочем, и
не чинили, памятуя о важном положении его тестя. Любопытно, что последнего
нисколько не смущала шутейная должность родича, - чем она хуже любой другой
дворцовой службы: и пожалованиями не обходят, а по отставке положен изрядный
пенсион. Апраксин же был нрава столь добродушно-покладистого, к тому же
окрыленного легким безумием, что, похоже, вовсе не страдал.
А черт с ними, какое ему дело до Волконских и Апраксиных? Он - Голицын.
И благородно ли попрекать через век носителя славного имени жертвой
монаршего гнусного произвола? Неужели позор жалких несчастий одного не
покрыли деяния других Голицыных? Наверное, можно было пристыдить графа К-ва,
не обделенного при всей своей задиристости и самолюбии выскочки ни умом, ни
благородством, но в душе Юрки уже звучала музыка - грозная, пьянящая,
насылающая красный туман в глаза, заставляющая сердце биться так сильно, что
трепыхалась рубашка на исколотой груди, и так громко, что больно давило
изнутри на ушные перепонки, - музыка войны и победы. Сейчас бы кинуться в
бой на вражеский редут с обнаженной саблей в руке, с громким кличем,
чувствуя на затылке горячее дыхание солдат, и чтоб гремели выстрелы,
свистели пули и смерть витала рядом, и на гребне этой музыки добраться до
сердца врага. Но не было ни редута, ни засевших за ним неприятелей, а ярость
нуждалась в раскрепощении, и перед ним зыбилось, то расплываясь, то четко
собираясь нацельно, узкое юношеское лицо, бледное от злобного торжества,
непреклонное лицо человека, стремящегося всегда поставить себя выше других.
"Но разве я мешал ему в этом? - скользнула мысль, и чуть слышно прозвучал
ответ: - мешал... мешал просто тем, что я есть..." Музыка нахлынула, как
волна буревого моря, захлестнула, потрясла, почти выбила из сознания, князь
поднял руку молотобойца и совсем не по-княжески, а в духе озорника Буслаева,
залепил своему обидчику оглушительную оплеуху.
Светский кодекс рассматривает пощечину как символический жест
презрения, достаточно коснуться кончиками пальцев щеки оскорбителя, и