"Юрий Маркович Нагибин. Сильнее всех иных велений (Князь Юрка Голицын)" - читать интересную книгу автора

Он вышел, оставив насмешника с открытым ртом...
Но не все проделки Голицына носили столь безобидный характер, случались
и похуже.
Одна из них едва не привела к весьма плачевным последствиям.
Они практиковались в неурочное время в фехтовальном зале. Все было, как
обычно: Голицын дрался самозабвенно и рыцарственно, без колета и наручей, в
батистовой рубашке с расстегнутым воротом. Его исколотая грудь сочилась
кровью, но, не обращая внимания на раны, он одолевал одного соперника за
другим: или обезоруживая их, или приставляя к горлу кончик шпаги. Потом уже
никто не помнил, с чего все началось и почему Голицын вдруг расхвастался
предками. "Местничество" было чуждо родовитой, но ироничной молодежи
корпуса, а Голицын вообще стоял выше всех счетов. Но тут из него хлынуло
безудержное бахвальство. Помянуты были восторженным словом и те, кто оставил
приметный след в русской истории: и Василий, друг сердечный царевны Софьи,
уничтоживший местничество в армии, столь мешавшее успехам русского оружия,
закрепивший за Россией Киев и увенчанный лаврами за неудачный Крымский
поход, и знаменитый Верховник Дмитрий Михайлович, пытавшийся ограничить
самодержавную власть хилым подобием английского парламента, и возведенные
разошедшимся Юркой в величайшие полководцы России: Юрий Михайлович,
осрамивший Саип-Гирея и бравший Казань, и его внук Василий Васильевич,
воевода полка левой руки под Нарвой (о двусмысленных действиях этого гибкого
мужа в пору двух самозванцев Юрка деликатно умолчал), зато очень одобрил его
младшего брата Андрея, сковырнувшего второго Лжедмитрия, о Борисе
Алексеевиче, пестуне молодого Петра, он говорил со слезой, не жалел похвал
двум фельдмаршалам, особенно Александру Михайловичу, прошедшему военную
выучку у самого Евгения Савойского, а закончил панегириком Дмитрию
Владимировичу, блестяще проявившему себя под Бородином. Возможно, Юрка
наивно и бессознательно хотел объяснить истоки своего боевого бесстрашия.
- Что было бы с Россией, если б не. Голицыны! - насмешливо сказал юный
граф К-в, раздраженный этим хвастливым словоизвержением.
Может быть, графа К-ва, лучшего фехтовальщика корпуса, разозлили лихие
победы Юрки, пошатнувшие его репутацию, но скорей всего тут было другое:
граф К-в принадлежал к новой знати, которую Рюриковичи и Гедиминовичи и
знатью не считали. Юркино хвастовство великими предками, совершавшими свои
подвиги, когда К-вы прозябали в торговых рядах на Красной площади или в
Китай-городе, взорвало самолюбивого юношу. Бледный, тонколицый, гибкий и
сильный, он казался куда большим аристократом, чем массивный Голицын,
утративший эльфическую легкость, столь пленившую некогда императора Николая.
Это было странно и необъяснимо, ибо там, где у Голицына красовались
окольничьи и кравчие, у К-ва зияла черная пустота, в которой смутно роились
торговцы скобяным товаром, продавцы пирожков с несвежим ливером, где у
Голицына сияли звездами государственные мужи и полководцы, у К-ва сверкал
бритвой пронырливый брадобрей, умевший ловко отворять кровь, что вознесло
его на вершину почета и богатства.
Искусавший губы чуть не до крови, К-в воспользовался паузой, когда
рубака и ритор Голицын утирал рушником честной боевой пот, и напомнил ему,
как улепетывал под Болховом от сброда второго самозванца столь хвалимый им
Василий Васильевич Голицын, кончивший малодостойную жизнь в плену у
Сигизмунда.
- С кем не бывает, - благодушно отозвался Юрка, которому уже надоели