"Владимир Набоков. Прзрачные вещи" - читать интересную книгу автора

дерева щеголяло вишенно-красными ставнями (не сплошь затворенными), которые
он по какому-то мнемооптическому капризу запомнил яблочно-зелеными. По
сторонам ступеней стояли на двух железных столбах каретные фонари с
электрическими лампочками внутри. Лакей в переднике дробно сбежал по этим
ступеням, чтобы принять два чемодана и (подмышку) обувную коробку, проворно
извлекаемые водителем из зияющего багажника. Персон расплачивается с
проворным водителем.
Неузнаваемый вестибюль был без сомнения так же убог, как и всегда.
Записывая у консьержкиной стойки имя и отдавая паспорт, Персон
спрашивал по-французски, английски, немецки и сызнова по-английски, здесь ли
еще старый Крониг, распорядитель, чью толстую физиономию и поддельную
жовиальность он помнил так ясно.
Консьержка (белокурый шиньон, милая шея) ответила - нет, мсье Крониг
оставил их, чтобы занять, представьте себе, посту управляющего отелем
"Воображение" в Буре (или так оно прозвучало). В виде иллюстрации или же
довода возникла травянисто-зеленая, небесно-голубая открытка с
раскорячившимися постояльцами. Подпись на трех языках, и только в немецкой
имеется идиома. Английская гласит: "Лежачий Лужок" - и словно назло,
мошенница-перспектива расперла лужок до диких размеров.
"Он умер в прошлом году", - сказала девушка (en face[1] совсем не
похожая на Арманду), сметая последние крохи интереса, какой представлял
цветной снимок "Восхождения" в Куре.
"Значит, здесь меня вспомнить некому?"
"Сожалею", - сказала она с привычной интонацией его покойной жены.
Сожалела она и о том, что поскольку он не может сказать, какую из
комнат третьего этажа он занимал, она в свой черед не может его туда
поселить, да и этаж к тому же заполнен. Разминая лоб, Персон сказал, что
номер комнаты был где-то в середине трехсотых, а выходила она на восток,
солнце встречало его на кроватном коврике, впрочем никакого вида из нее не
открывалось. Он очень нуждался в ней, но закон требовал уничтожения записей
в случае, если распорядитель, пусть даже и бывший, проделает то, что
проделал Крониг (как видно, самоубийство считалось сродни подделке
отчетности). Помощник девушки, представительный молодой человек в черном, с
угрями на горле и подбородке, проводил Персона в комнату четвертого этажа;
во весь путь он с пристальностью телеманьяка ел глазами уплывавшую вниз
пустую синеватую стену, а по другую его руку не менее пристальное зеркало
лифта на несколько текучих мгновений отразило господина из Массачусетса, его
длинное, худое и скорбное лицо с чуть выступающей челюстью и четой
симметричных складок у рта, которые, пожалуй, и могли бы наделить облик
этого господина грубоватой суровостью, свойственной альпинистам, если бы его
меланхолическая сутулость не спорила с каждым вершком воображаемого
восхождения.
Окно, как и следовало, выходило на восток, но из него-то определенно
открывался вид: гигантский кратер, полный землеройных машин (промолчавших
субботний вечер и все воскресенье).
Слуга в яблочно-зеленом переднике внес два чемодана и картонную
коробку, надписанную по обертке "Подошли", после этого Персон остался один.
Он ждал, что отель окажется устарелым, но этот явно переборщил. Belle
chambre au quatriиme[2], хоть и великоватая для одного постояльца (но для
нескольких тесная) была решительно неуютна. Номер внизу, в котором он,