"Владимир Набоков. Забытый поэт" - читать интересную книгу автора

изданию благородным образом выдохся. Наконец, несколько лет спустя, самый
старый, но отнюдь не самый толковый житель тех мест, где родился Перов,
передал некоторой журнальной даме врезавшийся ему в память рассказ отца о
найденном в речных камышах скелете.


5

Тем бы все и закончилось, если бы не пришла революция, выворачивая
тучные пласты земли, а с ними беловатые проростки травы и жирных сизых
червей, которых в ином случае так бы никто и не увидел. Когда в начале
двадцатых в темном, голодном, но болезненно оживленном городе стали
плодиться всякие странноватые культурные учреждения (вроде книжных лавок,
где знаменитые, но сильно бедствующие писатели продавали собственные книги,
и проч.), кто-то сумел заработать двухмесячный паек, основав музейчик
Перова, что привело к новому воскрешению.
Экспонаты? Да, собственно говоря, все те же, не считая еще одного
(письма). Подержанное прошлое в потрепанном зальце. Овальные глаза и
каштановые кудри бесценного шереметевского портрета (растрескавшегося по
открытому вороту, что наводило на мысль о тайной попытке усечения главы);
считавшийся собственностью Некрасова растрепанный томик "Грузинских ночей";
посредственная фотография сельской школы, построенной на месте дома и сада
отца поэта. Забытая кем-то из посетителей поношенная перчатка. Несколько
изданий Перова, расставленных так, чтобы занять побольше места.
И поскольку все эти скудные реликвии ни в какую не желали образовать
счастливую семью, к ним добавили кое-какие предметы, связанные с эпохой, --
вроде халата, в котором знаменитый радикальный критик расхаживал по своему
обставленному в стиле рококо кабинету, и цепей, в которых он же сидел в
своем бревенчатом сибирском остроге. И поскольку, повторимся, ни эти
предметы, ни портреты писателей той поры не создавали потребного изобилия,
посредине убогой комнаты установили модель первого русского поезда
(сороковые годы, Санкт-Петербург -- Царское Село).
Старик, шагнувший уже далеко за девяносто, но сохранивший внятность
речи и прямизну осанки, водил посетителей с таким видом, будто был в музее
не сторожем, а хозяином. Создавалось удивительное впечатление, что вот
сейчас он проведет вас в другую (несуществующую) комнату, где уже накрыт для
ужина стол. Тем не менее, все его достояние образовывали крывшаяся за
ширмами печка да лавка, на которой он спал; впрочем, если кто-то покупал
одну из книг, выставленных на продажу при входе, он надписывал ее, словно
это разумелось само собой.
Потом, одним утром, женщина, носившая ему еду, нашла его на лавке
мертвым. Какое-то время в музее проживали три скандальных семейства, и
вскоре от его содержимого не осталось и следа. Словно некая лапища с треском
выдрала кипу страниц из множества книг, или игривый сочинитель запечатал
бесенка фантазии в сосуд истины, или...
Ну, не важно. Так или иначе, в следующие двадцать или того около лет
Россия Перова совершенно забыла. Молодые советские граждане знают о его
сочинениях не больше, чем о моих. Безусловно, настанет время, когда его
опять издадут и снова полюбят; все же никак не отделаешься от мысли, что при
теперешнем положении дел люди многое теряют. Гадаешь еще и о том, во что