"Ион Мынэскуртэ. Завтра, когда мы встретимся" - читать интересную книгу автора

- Нет, есть, - сказал Октавиан со всей твердостью, на которую только был
способен. - Нас кто-то слышал.
- Я подсчитал. До последней мелочи. Резервы самые ограниченные. Если
корабль даже пойдет спасать нас, он все равно опоздает.
- Я тоже все подсчитал самым скрупулезным образом. Месяц туда, месяц
сюда, и в запасе еще десять дней. Так ведь?
- Ну! Чего же ты еще хочешь? Разве не лучше, чтобы кто-то из нас
пожертвовал собой и дал один, два или десять шансов на спасение? И почему
именно ты взял на себя задачу отвечать за других? Почему ты решил, что Ганс
должен жить? Ты решаешь за меня...
- Это ведь тоже предательство, - задумчиво проговорил Октавиан. - Семь
лет мы были вместе. Не семь дней - семь лет.
- Семь лет, - горестно повторил Фошеро. - Семь лет! Как трудно
возвращаться домой после семи лет.
- Очень трудно, - подтвердил Октавиан. - Очень трудно, но нужно, Жан.
Он стер со лба холодный пот, ощутил, как бешено бьется кровь в висках,
как ноги стали ватными, и тяжелыми шагами тронулся по коридору. Через каждые
два шага иллюминаторы, эти водянистые солнца, смахивающие на медуз и еще
невесть на что, мерцали сквозь хрустальное стекло, словно издеваясь над ним.
Они, эти небесные тела, стали ему ненавистны. "Впрочем, - размышлял он,
проходя длинными коридорами, - чем они виноваты, что они именно такие, что с
ними случилось именно то, что случилось..."
В конце коридора, прислонившись к тяжелой герметической двери, Жан Фошеро
слушал удаляющиеся шаги. Закрыв лицо руками, он скользнул вниз по стенке.
Октавиан возвратился в отсек управления кораблем. Он включил
радиосвязиста. В отсеке зазвучала записанная электронным радистом на пленке
незнакомая речь. Какой-то корабль засек их, идет к ним на помощь. Из-за
помех трудно было установить, как далеко находится от них этот корабль и
стоит ли тешить себя надеждой на его помощь.

НЕДЕЛЯ ШЕСТАЯ

"Помнишь? - спросил он себя. - Помнишь?" - "Да, - отвечал он, - помню..."
Все же ему не до воспоминаний. Но Октавиан сделал усилие и снова сказал
себе: "Да, конечно же, я все помню, не забыл и былинки, не забыл, как трава
заостряется к небу; и не забыть все эти звуки, которые можно услышать только
в одном-единственном, только в моем родном селе; и запахи, со всеми их
оттенками, начиная от благоухания цветущей акации, от запаха полыни,
созревающей пшеницы, от тяжелого духа болотного; стоит только захотеть, и
тут ж вспомню вкус леса и неповторимый аромат ночей, проведенных на берегу
озера у Поноаре, орехов у Больших виноградников и яблонь. Да, - сказал он, -
я бы мог вспомнить все это, и еще многое другое: разбитое в детстве окно;
усталую мать, приходящую с работы; наши кроткие и многоводные реки, летом
прозрачные, а по весне вышедшие из берегов, разлившиеся, как море; льдины,
на которых ребята путешествовали, как на плотах; высокую черешню, с которой
упал; коня, резвящегося на самом юру, и еще... Видишь, - сказал он себе, -
как все это просто? Стоит только воскресить в памяти то, что некогда было
любо, и спокойствие тут же вернется к тебе". Он знал, что это не совсем так,
но ничего другого, кроме воспоминаний, у него сейчас под рукой не было,
поэтому он снова сказал себе: "Помнишь? В силах ли припомнить сейчас, после