"Антон Мякшин. Домой, во Тьму " - читать интересную книгу автора

Иоанна - отец Лансам. Да все они одним миром мазаны, отмахнулся Головастик,
и, как теперь понимал Топорик, был совершенно прав.
Все случилось мгновенно и страшно. В дом проникли без особых усилий, в
мастерскую племянника отца Лансама вошли, не зажигая огня. Кто же мог
догадаться, что за порогом мастерской раскинул сокрушительные челюсти
медвежий капкан?! Головастику - он шел первым - враз перебило ногу. На
отчаянный его вопль тут же сбежались слуги. Топорику бы откинуть ставни,
прыгать в окно - и деру... но он потратил драгоценные секунды, разжимая
скользкие от крови зубчатые ободья. Не смог, не хватило сил. И кто-то,
смачно ухнув, смазал его чем-то тяжелым по голове.
И вот Топорик здесь. Это не городская тюрьма, нет. В городской тюрьме
Топорику, несмотря на свои неполные четырнадцать лет, удалось побывать
дважды. Не было там сроду одиночных камер, а был лишь широкий подвал без
окон и дверей, со стенами, осклизлыми от испарений нечистот, густо
покрывающих пол. Арестантов спускают по пологой каменной трубе и
вытаскивают обратно крюками. Если, конечно, вытаскивают...
Значит, городскую стражу племянник Лансама не звал, размышлял Топорик,
кого же он упросил достойно наказать обидчиков? Конечно, родного дядюшку,
кого же еще... А про этого Лансама по всему Верпену давно уже ходили
нехорошие слухи. Членов Братства Красной Свободы, попавшихся имперским
воякам, Лансам перекупал, но не чтобы казнить прилюдно, как принято везде,
не казнить. Изгонять беса гордыни из душ. Говорили, что не столько крестом
и молитвой священник гнал бесов, сколько дыбой, клещами и огнем. И так
понравились отцу Лансаму богоугодные эти деяния, что уже после чумы, когда
графа Пелипа Император прогнал из сердца Империи в далекую Лакнию,
священник взялся спасать души не еретиков, а простых воришек, переплачивая
ландграфу по серебряной монете за каждого никчемного арестанта, крюком
вытащенного из подвала городской тюрьмы. Тот же Гюйсте Волк обмолвился
как-то, что за последние полгода исчезли бесследно из Обжорного тупика
десяток попрошаек поплоше. И верно, зачем платить серебром, если в темные
наши времена на улицах полным-полно вопиющих о спасении заблудших душ?
Недаром дом отца Лансама, похожий больше на сторожевую башню -
неприступную, с обитыми железом воротами вместо дверей, с толстыми коваными
решетками на окнах, дом, мрачно возвышавшийся у западной городской стены -
выше самой стены! - случайные прохожие обходили стороной. Особенно когда
стемнеет... Да и Братство Висельников никогда своим вниманием Лансама не
удостаивало: трогать церковников опасно, власти за них радеют, да и брать у
Лансама нечего - у любого удачливого лавочника серебра и золота вдвое
больше, да и просто войти в его дом-башню практически невозможно. Не
богатства охраняет Лансам, а собственную персону. За те годы, как он
поселился в Верпене, много нашлось бы охотников отрезать почтенную
седовласую башку. Из того же Братства Красной Свободы, скажем...
Топорик передернул плечами и сплюнул через решетку.
В углу его камеры зашевелился сумрак.
- Головастик! - радостно вскинулся Топорик, забыв даже о том, что еще
минуту назад, оглядевшись, никого рядом с собой не заметил.
Но это был не Головастик.
Сначала вспыхнули желтые, словно кошачьи, глаза, ярко распоровшие
темноту, потом к решетке беззвучно подвинулся длинный и тонкий силуэт.
Топорик обомлел.