"Антон Мякшин. Бес шума и пыли " - читать интересную книгу автора

изволите? С болотной тиной, али вишневым сиропом полить?
- Да всё равно. Я в еде неприхотлив.

***

После обеда, на протяжении которого Гаврила, судя по доносившимся
снаружи звукам, пытался угомонить желудочные спазмы, я вздремнул. Заманиха
убирала со стола. Несмотря на заявленную тягу к культуре, мыть посуду она
доверила здоровенному черному коту, который с превеликим удовольствием
слизал остатки пищи с тарелок. А чугунок бабка выставила на подоконник,
высунула из открытого окна крючковатый нос и немелодично запиликала:
- Цып-цып-цып-цып...
Уснул я под скрежет слетевшихся на зов черных ворон.

* * *

...Пылающий в бронзовых чашах пунш приятно согревает изнутри. Пламя
потрескивает в камельке.
Я протягиваю копыта поближе к огню, отхлебываю из чаши и говорю
сидящему рядом Филимону:
- Подкинь еще парочку.
Филимон, не открывая глаз, согласно кивает, но и не думает шевелиться.
Он обмяк в удобном кресле, расположив чашу с пуншем на пузе... До чего
здорово отдохнуть после работы!.. Однако огонь в камельке того и гляди
погаснет.
- Подкинь, говорю, парочку, - повторяю я. - И вон того, жирненького...
Филимон зевает, потягивается. Капля пунша падает к ножке кресла,
вспыхивает синим огоньком и гаснет. Кряхтя, я поднимаюсь с кресла... и тут
же опускаюсь обратно. Устал как собака!.. Расслабился так, что лень даже шаг
сделать по направлению к сложенным поленницей грешникам, заранее
приготовленным на растопку. Грешники, как известно, в адском пламени горят,
но не сгорают; в качестве топлива их можно использовать бесконечно, только
периодически менять, чтобы огонь был ровным и не угасал.
- Эй! - окликаю я облюбованного жирненького грешника. - Будь другом,
залезь сам в камелек.
- Ну да, как же! - отвечает он. - Вчера всю ночь в одиночку тлел, вашу
братию бесовскую обогревал! Почему снова я?! Поленницу ковырни - там еще не
бывших в употреблении до черта!.. Извините за выражение.
- Во нахал! - приоткрывая правый глаз, вяло возмущается Филимон. - Ему
доверие оказывают, а он нос воротит...
Бронзовая чаша на его пузе наклонилась слегка, и капельки пунша синими
вспышками капают на каменный пол - туп, туп, туп... Надо бы сказать
Филимону, чтобы чашу-то ровнее поставил и не переводил даром ценный продукт!
Но веки сами собой смыкаются, в голове мутнеет... Засыпаю, засы... И Филимон
умолк... Только огонь в камельке потрескивает... да продолжает ворчать
жирный грешник наверху поленницы... да пунш на пол по капельке - туп, туп,
туп...

* * *