"Роберт Музиль. Прижизненное наследие" - читать интересную книгу автора

он совершает оздоровительную прогулку. Наконец, согнав обезьян со всех
веток, он возвращается на место. А на крыше домика наследник тем временем
сидит один, потому что мать тоже, как ни странно, куда-то удаляется, и через
его тонкие, оттопыренные уши кораллово-красным светом просвечивает солнце.
Редко доводится видеть существо столь же глупое и жалкое, и вместе с тем
исполненное такого же внутреннего достоинства, как эта маленькая обезьянка.
Одна за другой проходят мимо него согнанные с дерева обезьяны, и каждая
может свернуть ему шейку махом, ведь все они очень раздражены - но они
обходят его далеко стороной, оказывая ему все полагающиеся почести и
проявляя ту робость, которую подобает испытывать перед его семьей.
Требуется значительное время, чтобы наконец заметить, что, помимо этих
существ, ведущих упорядоченную жизнь, остров приютил и других. Изгнанное с
поверхности земли и с дерева, многочисленное племя маленьких обезьянок
поселилось во рву. Если кто-либо из них осмелится показаться на острове, то
обезьяны, живущие на деревьях, с пронзительными криками прогонят его обратно
в ров. Когда наступает время кормежки, им приходится робко сидеть в
сторонке, и лишь когда все насытятся и большинство уже возвращается обратно
на ветки, им позволяется подобраться к остаткам кухонных отбросов. Даже к
той пище, которую бросают именно им, они не имеют права прикоснуться. Потому
что часто какая-нибудь из молодых древесных обезьян - злой самец и ли
задорная самочка, - которые минуту назад изображал невыносимые муки от
расстройства пищеварения, только и ждут этого момента и тихонечко
соскальзывают со своей ветки, едва заметив, что малютки намереваются
позволить себе недопустимую вольность. И вот уже те немногие смельчаки,
которые отважились выбраться на остров, с криками спасаются обратно в канаву
и стараются затеряться в толпе сородичей; раздается хор жалобных голосов;
вот они сбиваются в кучу, теперь это единая масса, состоящая из шерсти, мяса
и безумных темных глазенок, которая вздымается вверх, медленно ползет к
краю, словно вода в наклоненном чане. А преследователь всего-навсего идет по
краю рва, и волна ужаса бежит, опережая его, по противоположной стороне. Тут
маленькие черные мордочки начинают подниматься, а лапки вскидываются вверх и
ладошки расправляются в попытке защититься от злобного чужого взгляда,
направленного на них с края рва. Вскоре этот взгляд сосредоточивается на
ком-то одном; жертва начинает беспорядочно метаться, а вместе с ней - пятеро
других обезьянок, еще не разобравшихся, на кого собственно направлен этот
долгий взгляд; но мягкая, скованная страхом масса не дает им возможности
никуда уйти. Тогда долгий, равнодушный взгляд окончательно приковывает
случайно выбранную жертву к месту, и теперь уже совершенно невозможно так
держать себя в руках, чтобы не выдавать свою боязнь слишком сильно, или,
напротив, не слишком сильно ее скрывать; и с каждым мгновением жертва ведет
себя все более оплошно, и одна душа продолжает сверлить другую, пока не
родится ненависть, и тогда последует молниеносный прыжок, и одно создание
безудержно, забыв всякий стыд, заверещит от невыносимых мук в лапах другого.
С криками облегчения остальные кидаются врассыпную и мчатся прочь по канаве;
их тела мелькают в сплошном потоке, без единого просвета, как одержимые души
в чистилище, и садятся теперь в самом отдаленном, укромном уголке, оживленно
переговариваясь. Когда все уже позади, преследователь размашистыми прыжками
взбирается на самый высокий сук, добирается до его конца и спокойно выбирает
себе место; потом садится с самым серьезным видом и надолго замирает. Сияние
его взгляда покоится на верхушках деревьев в Пинчио и на вилле Боргезе,