"Аксель Мунте. Легенда о Сан-Микеле" - читать интересную книгу автора

встретитесь с модным врачом, понаблюдайте за ним с безопасного расстояния
прежде, чем отдать себя в его руки. Он может оказаться и хорошим врачом, но
это бывает редко. Во-первых, он, как правило, слишком занят, чтобы терпеливо
выслушать вашу историю. Во-вторых, если он еще не сноб, то неизбежно им
станет, и тогда он заставит вас ждать, пока сам будет принимать явившуюся не
в свой час графиню, печень графа он обследует с большим вниманием, чем
печень графского камердинера, и отправится на прием в английское посольство
вместо того, чтобы навестить вашего малыша, коклюш которого ухудшился.
В-третьих, его сердце - если только оно не наделено, поразительным здоровьем
- начнет быстро и преждевременно черстветь, и он станет столь же
бесчувственным и равнодушным к чужим страданиям, как и окружающее его
жаждущее развлечений общество. Вез сострадания нельзя быть хорошим врачом.
Часто, когда кончался долгий трудовой день, я задавал себе вопрос (ведь
меня всегда интересовала психология): почему все эти глупые люди сидят
часами в моей приемной? Почему они все слушаются меня и порой им становится
лучше от одного прикосновения моей руки? Почему даже в час смерти, когда
язык уже не повинуется им и говорят только стекленеющие, полные ужаса глаза,
почему на них нисходит умиротворение, едва я кладу им руку на лоб? Почему
сумасшедшие в приюте Святой Анны, которые только что с пеной у рта рычали,
как дикие звери, становились спокойными и послушными, едва я развязывал
смирительную рубашку и брал их руки в своп? Это был мой обычный прием - все
служители и многие из моих товарищей его знали. Сам профессор говорил: "Се
garсon-la a la diable au corps!" [46] Я всегда питал тайную симпатию к
сумасшедшим и спокойно расхаживал по палате буйных, словно среди друзей.
Меня не раз предупреждали, что это плохо кончится, но я, конечно, был умнее
всех, И вот в один прекрасный день мой лучший друг ударил меня по затылку
молотком, который он каким-то необъяснимым образом раздобыл, после чего меня
без сознания унесли в лазарет. Удар был страшный, потому что мой приятель
был кузнецом и хонрошо знал свое ремесло. Сперва решили, что у меня разбит
череп. Как бы не так! Я отделался простым сотрясением мозга. И еще
удостоился лестного комплимента от Директора клиники: "Ce sacre Suedois a la
crane d'un ours, faut voir s'il n'a pas casse le marteau" [47]
"Может быть, дело все-таки в голове, а не в руке", - сказал я себе,
когда, после сорокавосьмичасового бездействия, моя мыслительная машина вновь
заработала. Целую неделю я лежал со льдом на моем "медвежьем черепе", без
посетителей и без книг, и у меня было достаточно времени обдумать этот
вопрос, и даже молоток кузнеца не смог меня разубедить в том, что дело - в
руке.
Почему в зверинце Пезо я мог просунуть руку сквозь прутья в клетку
черной пантеры, и большая кошка, если только ее не раздражало приближение
какого-нибудь посетителя, ложилась на спину, ласково мурлыкала, забирала мою
руку в лапы и приветствовала меня широким зевком?
Почему я мог вскрыть нарыв на лапе Леони и вытащить занозу, из-за
которой огромная львица целую неделю ковыляла на трех лапах, испытывая
мучительную боль? Местное обезболивание не подействовало, и Леони стонала,
как ребенок, пока я выдавливал из лапы гной. Только когда я начал
обрабатывать рану йодом, она потеряла терпение, но в ее рычании слышался не
гнев, а обида и разочарование: она предпочла бы просто вылизать рану своим
шершавым языком. Когда после операции я уходил из зверинца, держа под мышкой
павианенка, которого получил от господина Пезо в качестве гонорара,