"Гаральд Мюллер. Тихая ночь (пьеса)" - читать интересную книгу автора

открывает его.)
ВЕРНЕР. У меня к тебе важный разговор.
Мать раскрывает все дверцы шкафа: половина, принадлежавшая покойной,
пуста.
МАТЬ. Посмотри, дитя мое, - это была Хельга Кох. Скоро и здесь будет
так же пусто. Знаешь, Вернер...
ВЕРНЕР. Мама!..
МАТЬ. Не перебивай меня, пожалуйста. У меня к тебе тоже важный
разговор. Да-да-да, очень важный... Прогнали... Выбросили, словно мусор...
Ты виноват. (Приносит к столу белье.) Ах да, вот что: ни за что не
соглашайся идти в приют, если уж до этого дойдет дело.
ВЕРНЕР. Но, мама!
МАТЬ. Это тебя убьет.
ВЕРНЕР. За такие-то деньги?!
МАТЬ (осторожно выглядывает в коридор, затем - негромко). А наш новый
управляющий?!
ВЕРНЕР. Он толковый человек. Столько усовершенствований. Для вас же
старается.
МАТЬ. Старается. Чтобы мы в половине одиннадцатого были в постели. Этот
Лемке настоящий тиран. Как Сталин. Постоянно изобретает что-нибудь
новенькое. В половине десятого - в постель. Что мы, дети? Мы уже достаточно
взрослые, чтобы смотреть телевизор. И еще пристает ко мне, этот фрукт.
ВЕРНЕР (мягко). В половине одиннадцатого, мама.
МАТЬ. Что?
ВЕРНЕР. Вам полагается быть в постели в половине одиннадцатого.
МАТЬ. То есть, как? В половине десятого. Что ты болтаешь? Разве я стала
бы говорить? Уже в двадцать один тридцать. Половина одиннадцатого - какая
ерунда. Это же двадцать два тридцать. (Пауза. Укладывает вещи.) Вы совсем не
читаете моих писем.
ВЕРНЕР. Ну мама, знаешь что...
МАТЬ. Да-да-да. У меня пальцы болят от писанины, а вы ни строчки не
читаете.
ВЕРНЕР. Разумеется, читаем. Но ты же сейчас сама сказала: половина
одиннадцатого.
МАТЬ. Это когда же.
ВЕРНЕР. Вот только что.
МАТЬ. Вздор. Только что я укладывала вещи, Вернер, я пока что в своем
уме. А в письме я написала - половина десятого. Черным по белому. Вот на
этом столе. Двадцать один тридцать. Именно в это время Лемке отправляет нас
в постель. В двадцать один тридцать. А теперь ответь: когда заканчиваются
телеспектакли? Я имею в виду длинные. Вот видишь. Именно поэтому. Именно
поэтому здесь все не выносят его. Мы его терпеть не можем. Ну что уж такого
можем мы натворить? Почти все - за семьдесят. Нет, на Рождество Христово
нужно буквально бежать отсюда прочь. Хоть в праздники ничего не видеть и не
слышать. И все эти безобразия из-за нового управляющего. Он опасный человек.
Позволяет себе в чем-то нас подозревать. Мы же старые люди. Просто смешно.
Да все уже давно и думать забыли о таком. Пусть сам отправляется на боковую
в половине десятого. Мы и без него знаем, что нам можно и чего нельзя.
Весенние настроения глубокой зимой! Пусть на себя посмотрит. А что касается
меня... Нельзя такому доверять дом для престарелых. Запретить по закону.