"Ю,И.Мухин. СССР имени Берия" - читать интересную книгу автора

роскошь, которую предоставляла им советская сторона, может, и льстила им, но
давала возможность громогласно издеваться над ненужной расточительностью
"тоталитарного режима", противопоставляя эту, действительно ненужную,
помпезность своей "демократической" скромности. Кстати, глава "тоталитарного
режима" И.В.Сталин, органически не терпевший никакой помпезности, приехав с
вокзала в свою резиденцию в Потсдаме - виллу генерала Людендорфа, - тут же
потребовал убрать из нее всю излишнюю мебель, которую с фельдфебельской
старательностью со всей Германии стащил в нее маршал Жуков.
"Чем более застенчивым является генерал перед лицом противника, тем
большую решимость и отвагу проявляет он в деле угождения начальству, -
хорошо известный, хотя и мало вспоминаемый, закон военного искусства", -
подумал Берия. И ему вспомнилось произведение Куприна, в котором командир
учебной роты объяснял юнкерам, что русский офицер обязан отличаться
благородством души и блеском сапог. "Что касается благородства души, то его
у царского офицерства к революции почти не осталось, да и у нынешнего пока
не сильно прибыло, - оценил ситуацию с офицерством Красной Армии Берия. - Но
если эти циклопические усилия Жукова считать за блеск сапог, то блеска - да,
блеска у нынешнего офицерства больше, чем нужно. Впрочем, - усмехнулся сам
себе Берия, - над кем смеюсь? Я ведь уже две недели и сам Маршал Советского
Союза".
В этот день встреча Сталина, Черчилля и Трумэна началась в 11 часов
утра, а это время, когда Сталин, обычно работающий до 4-5 часов ночи, только
просыпается. Поэтому утром спешащий Сталин не смог переговорить с Молотовым
и Берией ни о чем, непосредственно не касающемся темы идущих переговоров с
союзниками. Теперь же можно было поговорить не спеша, и Сталин решил
совместить трудный (в чем он не сомневался) разговор с осмотром
окрестностей, которые его, любившего цветы, не могли не интересовать.

Речь шла о сообщении, полученном от Трумэна вчера вечером, которое
Сталин тогда же передал Молотову, а тот Берии, но обсудить его они не
успели.
Накануне, 24 июля, после окончания пленарного заседания, когда члены
делегаций поднялись со своих мест и стояли вокруг стола по два и по три
человека, президент Трумэн подошел к Сталину, и они начали разговаривать
одни при участии только своих переводчиков. Трумэн сообщил, что Соединенные
Штаты, идя на героический риск, израсходовали более 400 миллионов фунтов
стерлингов, если считать в британской валюте, и создали новую бомбу!
Исключительной силы! И уже успешно испытали ее! И эта бомба будет иметь
решающее значение для всей войны с Японией!
Какая удача!
Однако Сталин принял это известие настолько спокойно, что и Трумэн, и,
наблюдавший за их разговором со стороны Черчилль решили, что в тяжелых
трудах Сталина заботам об атомной бомбе совсем не было места. Черчилль, к
примеру, был уверен по виду Сталина, что если бы Сталин имел хоть малейшее
представление о той революции в международных делах, которая совершалась
благодаря наличию у США, и только у США, такого мощного и принципиально
нового оружия, то это сразу было бы заметно. Более того, Черчилль считал,
что ничто не мешало Сталину сказать:
"Благодарю вас за то, что вы сообщили мне о своей новой бомбе. Я,
конечно, не обладаю специальными техническими знаниями. Могу ли я направить