"Борис Можаев. Аноним" - читать интересную книгу автора

- Очень просто. Демушкин жалобы во все концы пишет - и в райком, и в
милицию, что его незаконно в цех перевели. И все жалобы начинает одинаково:
"Как вам небезызвестно, в селе Алексашине..." и так далее. Сказать вам по
секрету, он еще в колхозе жалобы на всех писал. У меня все на учете.
- Но вы же сказали, что в прошлом году в милиции работали?
- То в прошлом. А в позапрошлом году я здесь, в колхозе, парторгом был.
Когда от колхоза фабрику ткацкую отделили, должность парторга закрыли.
Меня - в милицию направили. А когда район закрыли, меня из милиции обратно
сюда, на фабрику, председателем месткома перевели. Понятно?
- Значит, эта фабрика раньше при местном колхозе была?
- Ага! Ткацкой артелью считалась. Ну, чтобы рабочий класс с колхозным
крестьянством не путать, ее и отделили. Директором прислали Васютина. Он
раньше в райисполкоме работал. Ну, а район, естественно, закрыли. Вот какая
перестановочка получилась.
- Откуда же ваши ткачи? Бывшие колхозники?
- Конечно. Но вы не подумайте, что колхозу не помогаем. Помогаем, еще
как... У меня самого восемьдесят трудодней.
- Ничего не понимаю... Тогда зачем же ткацкую артель отделили от
колхоза, если все там работаете?
- Дак не работаем, а помогаем. Что значит зачем? Политика такая.
Колхоз, он и есть колхоз... Должен в землю глядеть то есть, а не на
производство. Чтоб внимание от земли не отвлекать. Ответственность выше.
Понятно?
- Уяснил... Пойду разыщу этого Демушкина.
- А я вас сопровожу.
- Нет уж, пожалуйста, без сопровождения. Я пойду один.
- Ну, как знаете.
Он опять посмотрел на меня исподлобья через очки, и лицо его стало
хмурым и обиженно-постным.
Фабрика "Возрождение труда" размещалась в длинном двухэтажном доме да в
какой-то невысокой бревенчатой пристройке, похожей не то на амбар, не то на
ригу. На первом этаже стояло десятка полтора древних платтовских станков,
выпущенных еще в начале века. Все они так тряслись и так грохотали, словно
каждый участвовал в странном состязании - кто скорее развалится. Я поднялся
на второй этаж; здесь длинными рядами, вплотную друг к дружке, застя частыми
решетинами свет, стояли деревянные станы. Ткачихи сидели на узких донцах,
склонив головы, так что сзади были видны одни спины; заведенно сновали босые
ноги, точно глину месили, ритмично дергала левая рука "погонялку", и
затравленной зверюшкой метался из стороны в сторону челнок. Скорее, скорее!
Хлопали подрешетники, стучало бердо, слегка содрогались рамы... Скорее,
скорее! А в воздухе плавали розовые и белые хлопья, липли к одежде,
набивались в нос, першили в горле...
Ко мне подошел мастер в длинном белом фартуке, мельком взглянул на мой
билет, любезно улыбнулся, обнажая тусклые стальные зубы:
- Вы по какой части? Чем интересуетесь то есть?
- Да вот на ручные станы хочу поглядеть. Признаться, давненько не
видывал. С детства!
- У нас один такой стан в Ленинград взяли, в музей, - не без гордости
сказал мастер и с охотой начал объяснять немудрое устройство стана: - Батан,
бердо, ремиз... Тут всякая вещь под названием.