"Борис Можаев. Трое (Рассказ художника)" - читать интересную книгу автора

стариков сидели на полу и тихо разговаривали, не обращая на нас никакого
внимания.
- О чем это они? - спросил я Нину.
- Об удачной охоте вспоминают, - отвечала она шепотом, - задабривают
дух умершего.
- А зачем эта доска?
- На доске удэгейцы уносят умерших в загробный мир. Они раньше не
предавали земле - на деревьях гробы ставили.
- Не мешайте работать, - сказал Полушкин и строго, с укором, посмотрел
на нас.
Нина осеклась и нахмурилась.
В избе было сумрачно, пахло плесенью и тем сладковатым удушливым
запахом, который издают преющие шкуры.
Я вышел и направился к Бурлиту.
Еще издали приметил я высокий обрывистый берег, черным утюгом
выпирающий в податливое синее ложе реки. У подножия его кипели волны,
окаймляя черный выступ пушистой белой прошвой пены. А наверху была мягкая
травянистая площадка, охваченная тесным строем кедрача.
Здесь, расположившись возле опушки, я работал до самого вечера. Я
набрасывал в то время этюды для задуманной картины - "Дети тайги". В ней две
девочки-удэгейки в расшитых халатиках должны выходить с лукошками из
дремучей тайги. Две маленькие беспомощные фигурки будут казаться яркими
цветами в торжественной таежной чащобе. И над ними, вокруг них тайга - такая
близкая для них, совсем родная, заботливая и тревожная...
В этих беспокойных и всегда неожиданных извивах ильмовых ветвей, в
тесном таинственном переплетении трескуна и виноградных лоз, в угрожающей
тяжести нависших кедровых шишек, в настороженности темных, не пробиваемых
солнцем колючих аралий я подолгу искал ту всегда живую и тревожную душу
тайги. Не знаю, оттого ли, что на меня подействовали похороны или под
впечатлением вчерашнего пожара, мой этюд получился мрачным.
- Какая страшная тайга! - сказала за моей спиной Нина, и я от
неожиданности вздрогнул.
- Ага! Вот видите, - смеялась она, - сами испугались!
С минуту она пристально разглядывала этюд и сказала серьезно:
- А знаете, вы - человек решительный... Пожалуй, вас надо
остерегаться...
- Вам не нравится? - спросил я как можно равнодушнее.
- У вас все грубовато, но смело и откровенно, - ответила она уклончиво,
и я не понял, к чему более относилась эта фраза - к моим рисункам или ко
мне.
- Вас, должно быть, шокирует эта грубость? - я упорно смотрел на нее и
ждал ответа.
- Какой вы напористый! - Нина заглянула мне в лицо и добавила с игривой
улыбкой: - Вам следует искупаться, вы слишком разгорячились.
- Не против, - согласился я, кладя палитру.
- Кстати, это мое купальное место. Вы его незаконно оккупировали.
Разговаривая, она непринужденно отстегнула белую накидочку, сняла через
голову пестрый сарафан и осталась в синем шерстяном купальнике. И странное
дело, будто она уменьшилась и вроде бы похудела. Мне как-то неловко было
смотреть на нее, такую обнаженную, и тем не менее хотелось смотреть, отчего