"Борис Можаев. Рассказы" - читать интересную книгу автора

которую переплывали на ветхом бате, сиротливо валявшемся на песчаном
берегу.
Возле домика, заросшего по самую крышу бузиной, толпился народ. Тыхей
Кялундзига что-то шумно доказывал хозяйке дома - Хабале, маленькой
старушке с плоским скуластым лицом. Стоявшая рядом Нина встретила меня
каким-то пристальным настороженным взглядом и крепко, по-мужски пожала мне
руку. У нее вообще была привычка крепко жать руку.
- О чем это они спорят? - спросил я ее, кивнув в сторону Тыхея и
Хабалы.
Но Тыхей, заметив меня, обернулся и заговорил, ища поддержки:
- Опять, понимаешь, пережитки капитализма. Сколько воспитуем старушек -
ничего не помогает. Почему так? - У него от мучительного недоумения ползли
кверху черные редкие брови, резко морщился лоб, а короткие усы сердито
топорщились, как иглы у ежа.
Хабала также уставилась на меня просительным взглядом немигающих черных
глаз, и тяжелое серое лицо ее подрагивало от внутренней напряженности. Я
не понимал, в чем дело.
Пережитки капитализма, как разъяснил мне Тыхей, заключались в том, что
Хабала отказывалась выносить гроб с телом Чиуи через дверь. Оказывается,
по удэгейскому поверью следует, что дух покойника, вынесенного через
дверь, становится хозяином дома. А так как Хабала пустила на старости лет
осиротевшего Чиую в свой дом из милосердия, то она и не хотела отдавать
свой дом духу Чиуи. Поэтому Хабала настаивала, чтобы умершего выносили в
окно, а не через дверь.
- Но ведь окна у тебя маленькие! В окно не пойдет гроб, - кричал,
сердясь, Тыхей.
Но Хабала угрюмо потряхивала головой и неотступно стояла на своем:
- Надо, понимаешь, простенок вырезать, - наконец бессильно произнес
Тыхей и, ругая на чем свет стоит пережитки капитализма, пошел за пилой.
Мы с Ниной вошли в избу. Здесь у порога сидел Полушкин и что-то быстро
записывал. Посреди избы, от стены к стене на скамейках лежала длинная
широченная доска, на которой стоял гроб с забитой крышкой. Несколько
стариков сидели на полу и тихо разговаривали, не обращая на нас никакого
внимания.
- О чем это они? - спросил я Нину.
- Об удачной охоте вспоминают, - отвечала она шепотом, - задабривают
дух умершего.
- А зачем эта доска?
- На доске удэгейцы уносят умерших в загробный мир. Они раньше не
предавали земле - на деревьях гробы ставили.
- Не мешайте работать, - сказал Полушкин и строго, с укором, посмотрел
на нас.
Нина осеклась и нахмурилась.
В избе было сумрачно, пахло плесенью и тем сладковатым удушливым
запахом, который издают преющие шкуры.
Я вышел и направился к Бурлиту.
Еще издали приметил я высокий обрывистый берег, черным утюгом
выпирающий в податливое синее ложе реки. У подножия его кипели волны,
окаймляя черный выступ пушистой белой прошвой пены. А наверху была мягкая
травянистая площадка, охваченная тесным строем кедрача.