"Борис Можаев. Мужики и бабы" - читать интересную книгу автора

Андрей Иванович свернул с дороги и поехал лугами. Заречная сторона была
воровской вотчиной Жадова; здесь на дороге не ты его, а он тебя скорее
высмотрит. Жадов в одиночку не промышляет, у него связи, сотоварищи.
Против Ивана Жадова в открытую не пойдешь - вывернется, а то тебя же и под
монастырь подведет. Неужто Жадов поднял на него руку?
Бородины и Жадовы жили на одном переулке напротив друг друга. Иван
Бородин, государственный астраханский лоцман, еще в конце прошлого века
взял с собой матросом Корнея Жадова, отца Ивана, и довел его до дела.
Корней ходил боцманом сперва на Каспии, потом на Черном море. Там, в
Одессе, и ребята его выросли, там и воровству обучались. Ванька Жадов
появился в Тиханове уже матерым вором; коренастый, короткошеий, с
длинными, оплечь, темно-русыми волосами, с бойкими зелеными глазами, он
быстро прославился в округе под кличкой "Матрос". Короткий морской бушлат
да брюки клеш не снимал он ни зимой ни летом. Из Пугасова, со станции,
ехал на тройке цугом; возле церкви тройку отпустил, хорошо расплатился. И
без багажа в длинной шубе, - видно, с чужого плеча - полы по мартовским
навозным лужам волочились - мех кипенно-белый, козий, верх драп-кастор
блестит, воротник шалевый, бобровый! А под шубой бушлат, брюки клеш и
грудь нараспашку... Идет по селу и в лужи деньги медные бросает. А пацаны
за, ним так и вьются, как грачи за сохой: деньги - в драку, нарасхват. А
Жадов идет и посмеивается. В Тиханове жил мирно, но пропадал месяцами.
Говорили, у него в Кадоме да в Торпилове притоны были. Говорили, будто он
тихановских мужиков по ночам с подводами выгонял на свои воровские
набеги... Но открытых обвинений против него не было. А слухи есть слухи.
Андрей Иванович теперь ехал с надеждой к Васе Белоногому - тот не любил
Жадова. Вася был вор - забавник, артист, заводила и гуляка. Однажды в
праздник на Деминой мельнице он выиграл в карты у Жадова ту знаменитую
шубу и тут же пустил ее на пропой. Мужиков много собралось. Трактирщик
Огарев дал за нее три четверти водки и живого барана пригнал. Вася
говорит: "Барана не трогать. Дарю его тому, кто внесет на мельницу враз
два мешка ржи". Перед мельницей подводы стояли. Федот, сын деда Вани, за
живого барана пупок надорвать готов; подошел к сеням, взвалил два мешка на
хребтину, пошел враскорячку, в землю глядя... Дошел до помоста, ногу занес
на ступеньку - и мешки разъехались. Смеются мужики: "Федот, ты их
чересседельником свяжи да сядь на них верхом! Авось въедешь".
Вася поглядывает на Жадова, тот на него, и как-то утробно по-жеребячьи
похохатывают. Вот Жадов подходит к саням, берет по мешку под мышки, как
поросят, - и пошел, только ступеньки заскрипели. Бросил их к жернову,
обернулся - красный весь: "Вот как носят мешки-то!" - "Нет, не так, -
сказал Вася. Вразвалочку подошел к саням, сграбастал своими ручищами мешки
за чуприну и понес их на весу, перед собой, как щенков. - Вот как их
носят!"
Ехал Андрей Иванович по лугам, по вольному разнотравью, минуя округлые
липовые рощицы, огибая длинные извилистые озера-старицы, обросшие еще
по-весеннему кружевным, в сережках, салатного цвета ракитником, да
иссиня-темными стенками податливого на ветру, шелестящего камыша. И с
каждого холма открывалось ему неохватное пространство, зовущее через эти
светлые пологие увалы к дальнему лесному горизонту, где мягко и сине,
откуда веет дремотным небесным покоем. И так далеки были эти леса, так
зыбки их очертания, что, казалось, три года скачи туда - не доскачешь.