"Самоанализ" - читать интересную книгу автора (Хорни Карен)

Глава 9 Дух и правила систематического самоанализа

После того как мы обсудили психоаналитическую работу с различных точек зрения и рассмотрели на подробном примере общую процедуру самоанализа, едва ли есть надобность в систематическом обсуждении его техники — по сути, это было бы простым повторением. Поэтому в последующих замечаниях акцент будет сделан на некоторых заслуживающих особого внимания соображениях, многие из которых уже высказывались.

Как мы видели, процесс свободного ассоциирования, откровенного и искреннего самовыражения, является отправным пунктом и неизменной основой всей аналитической работы — как профессионального психоанализа, так и самоанализа, — но задача эта отнюдь не простая. Можно подумать, что этот процесс протекает легче при самостоятельной работе, когда нет никого, кто мог бы не так понять, вмешаться, высказать критическое замечание или возражение; кроме того, не так страшно признаться себе в вещах, которых человек может стыдиться. Отчасти это так, хотя верно и то, что посторонний человек самим фактом своего присутствия обеспечивает стимуляцию и поддержку. Но нет никакого сомнения в том, что — работает ли человек сам или с аналитиком — наибольшие препятствия для свободного самовыражения всегда лежат внутри него самого. В интересах человека не замечать определенные факторы и сохранять определенное представление о себе. Так что, будет ли он работать самостоятельно или вдвоем, он может надеяться лишь приблизиться к идеалу свободных ассоциаций. Ввиду этих проблем человек, работающий самостоятельно, должен время от времени напоминать себе, что, игнорируя или отбрасывая какую-либо возникающую мысль или чувство, он поступает так вопреки своим истинным интересам. Ему также следует помнить, что вся ответственность лежит на нем одном: нет никого, кроме него самого, кто мог бы догадаться о недостающем звене или исследовать оставшийся пробел.

Такая добросовестность особенно важна при выражении чувств. Здесь есть два указания, которые всегда следует помнить. Первое состоит в том, что человек всегда должен стремиться выразить то, что он действительно чувствует, а не то, что «должен» чувствовать в силу традиции или собственных нравственных норм. По крайней мере, он должен сознавать, что между его подлинными чувствами и чувствами, искусственно принимаемыми, может быть значительное расхождение, и время от времени задаваться вопросом — не в процессе ассоциирования, а потом, — что он действительно чувствует по этому поводу. Другое правило состоит в том, что своим чувствам следует предоставлять как можно большую свободу. И это тоже куда легче сказать, чем сделать. Может показаться нелепым чувствовать себя глубоко оскорбленным из-за какой-нибудь мелочной обиды. Может вызвать недоумение и огорчить подозрение или ненависть по отношению к кому-то из близких. Человек может с готовностью признать небольшое раздражение, но боится позволить себе почувствовать ярость, которую на самом деле испытывает. Он должен, однако, помнить, что с точки зрения внешних последствий нет более безопасной ситуации для истинного выражения чувств, чем анализ. При анализе главное — это внутреннее значение, то есть осознание всей интенсивности чувства. Это важно потому, что и в психологических вопросах нельзя «казнить преступника, пока его не поймали».

Разумеется, никто не может насильно вызвать вытесненные чувства. Все, что может сделать человек, — это не сдерживать чувств, которые находятся в пределах досягаемости. При всем своем желании в начале анализа Клэр не могла чувствовать или выразить большей обиды на Питера, чем она это делала. Но в процессе анализа она постепенно становилась все более способной реально оценивать интенсивность своих чувств. С определенной точки зрения все развитие, через которое она прошла, может быть описано как возрастание свободы чувствовать то, что она действительно чувствовала.

Еще несколько слов по поводу техники свободных ассоциаций: в процессе ассоциирования важно воздерживаться от объяснений. Разум играет свою роль в анализе, и имеется достаточно возможностей его использовать — в дальнейшем. Как уже отмечалось, в основе метода свободных ассоциаций лежит спонтанность. Поэтому человек, пробующий ассоциировать, не должен пытаться прийти к решению, просчитывая. Предположим, к примеру, что вы чувствуете себя настолько усталым и изможденным, что вам хочется добраться до кровати и объявить себя больным. Вы смотрите из окна второго этажа и ловите себя на мысли, что если упадете вниз, то в лучшем случае сломаете себе руку. Это поражает вас. Вы и не подозревали, что дошли до такого отчаяния, что хотели умереть. Затем до вас сверху доносится звук включенного радио, и вы с едва сдерживаемым раздражением думаете, что вам хотелось бы убить того, кто посмел включить радио. И тогда вы правильно заключаете, что за ощущением себя больным стоят ярость и отчаяние. То есть вы проделали полезную работу. Вы уже чувствуете себя менее парализованным, потому что если вы злитесь на что-то, то можете найти причины своей злости. Но теперь вы начинаете сознательно искать то, что могло вас так сильно разозлить. Вы перебираете события, которые произошли, прежде чем вы почувствовали себя усталым. Возможно, что вы натолкнетесь на причину, но, возможно, все ваше сознательное копание в себе ни к чему не приведет и истинный источник раздражения откроется полчаса спустя, когда вы, обескураженный тщетностью своих попыток, откажетесь от сознательного поиска.

Столь же малопродуктивен, как подобного рода попытки форсировать решение, образ действия человека, который, хотя и позволяет мыслям течь свободно, все же старается уловить смысл своих ассоциаций, прикидывая что к чему. Что бы ни побуждало его так поступать — будь то нетерпение, потребность быть на высоте или страх открыть дорогу неконтролируемым мыслям и чувствам, — подобное вторжение разума, как правило, нарушает состояние расслабленности, необходимое для свободного ассоциирования. На самом деле смысл ассоциации может проясниться спонтанно. Серии ассоциаций Клэр, завершившиеся словами из религиозной песни, которая доносилась из воскресной школы, являются хорошим тому примером: ее ассоциации становились все более прозрачными, хотя, чтобы понять их, с ее стороны не было предпринято никаких сознательных усилий. Другими словами, два этих процесса — самовыражение и понимание — могут иногда совпадать. Но что касается сознательных усилий, они должны быть строго отделены от процесса ассоциирования.

Установив таким образом определенное отличие свободного ассоциирования от понимания, зададим вопрос: когда человек прекращает ассоциировать и предпринимает попытки понять? К счастью, здесь нет каких-либо правил. До тех пор пока мысли текут свободно, нет смысла сдерживать их искусственно. Рано или поздно их остановит что-то более сильное. Возможно, человек достигнет момента, когда ему станет любопытно, что все это значит. Или он может вдруг задеть чувствительную струну, которая обещает пролить свет на то, что его тревожит. Или его мысли просто иссякнут, что может быть признаком сопротивления, но может также указывать на то, что на данный момент эта тема исчерпана. Или, возможно, он ограничен временем и хочет попробовать себя в интерпретации своих записей.

Что касается понимания ассоциаций, диапазон тем и их сочетаний является настолько неисчерпаемым, что здесь невозможно установить какие-либо правила относительно значения индивидуальных элементов в индивидуальных контекстах. Некоторые основные принципы обсуждались нами в главе о роли аналитика в аналитическом процессе. Но многое неизбежно зависит от личной изобретательности, чуткости и сосредоточенности. Поэтому к сказанному я просто добавлю несколько замечаний об атмосфере, в которой следует проводить толкование.

Когда человек прекращает ассоциировать и начинает просматривать свои записи, желая понять их, его метод работы должен измениться. Вместо прежней своей полной пассивности и восприимчивости ко всему, что возникает, он становится активным. Теперь вступает в действие его разум. Но я предпочла бы выразить это в форме отрицания: он более не исключает разум. Хотя и теперь он не пользуется исключительно им. Трудно описать более или менее точно позицию, которую он должен занять, пытаясь понять смысл своих ассоциаций. Разумеется, этот процесс не должен вырождаться в простое интеллектуальное упражнение. Если кому-то хочется последнего, ему лучше сыграть в шахматы, или заняться предсказанием политических событий в мире, или просто разгадывать кроссворды. Попытка провести исчерпывающие толкования, не упуская ни одного возможного значения, может удовлетворить его тщеславие, доказывая превосходство его ума, но едва ли хоть на самую малость приблизит его к реальному пониманию себя. Такая попытка даже сопряжена с определенной опасностью, ибо она может затруднить прогресс, породив самодовольное чувство всеведения, хотя на самом деле человек лишь систематизировал проблемы, оставшись безразличным к ним.

Другая крайность — чисто эмоциональный инсайт — намного ценнее. Если он далее не проработан, он также не является идеальным, поскольку многие важные связи, еще не вполне ясные, ускользают из поля зрения. Но, как мы уже видели на примере самоанализа Клэр, подобного рода инсайт может запустить определенные процессы. В начале своей работы Клэр испытала сильное чувство потерянности в связи со своим сном о незнакомом городе. Хотя и невозможно доказать, оказало ли это эмоциональное переживание какое-либо воздействие на последующий анализ, вселяя тревогу, оно вполне могло ослабить ее жесткое табу на то, чтобы затрагивать запутанные отношения, связывавшие ее с Питером. Другой пример относится к периоду последнего сражения Клэр со своей зависимостью, когда она испытывала явное нежелание взять судьбу в свои руки; тогда у нее не было интеллектуального понимания своего эмоционального инсайта, однако это помогло ей выйти из состояния летаргической беспомощности.

Вместо желания создать научный шедевр человеку, работающему самостоятельно, нужно ориентироваться в своих интерпретациях на собственный интерес. Он просто должен следовать за тем, что останавливает его внимание, что возбуждает его любопытство, что задевает в нем эмоциональные струны. И если он достаточно гибок, чтобы позволить себе руководствоваться своим спонтанным интересом, то может быть вполне уверен, что сможет интуитивно выбирать темы, которые в данное время наиболее доступны его пониманию или которые находятся в русле прорабатываемой проблемы.

Я допускаю, что такой совет вызовет определенные сомнения. Не ратую ли я за чрезмерную снисходительность? Не приведет ли личная заинтересованность человека к тому, что он будет выбирать знакомые темы? Не будет ли означать такой курс политику уступок его сопротивлениям? Вопрос о работе с сопротивлением я рассмотрю в отдельной главе. Здесь же будет достаточно сказать следующее. Действительно, руководствоваться собственным интересом означает выбрать путь наименьшего сопротивления. Но наименьшее сопротивление не то же самое, что отсутствие сопротивления. Этот принцип, по сути, означает следование темам, которые в данный момент наименее вытеснены. А это в точности тот же принцип, что применяет аналитик, когда дозирует интерпретации. Как уже отмечалось, он будет отбирать для интерпретации факторы, смысл которых, по его мнению, пациент способен сейчас усвоить, и воздерживаться от погружения в проблемы, которые пока еще глубоко вытеснены.

Весь самоанализ Клэр иллюстрирует пригодность этого метода. Она никогда не бралась за проблему, которая не вызывала в ней отклика, даже если та лежала чуть ли не на поверхности. Ничего не зная о принципе руководства своим интересом, она интуитивно применяла его на протяжении всей своей работы, и этот принцип сослужил ей хорошую службу. Один пример может стоить многих. В сериях ассоциаций, завершившихся грезой о великом человеке, Клэр осознала только роль, которую в ее взаимоотношениях играла потребность в защите. Предположения, касавшиеся других ее ожиданий от мужчин, она полностью отбросила, хотя они были очевидной частью ее грезы. Этот интуитивный выбор направил ее по оптимальному пути, которым она могла следовать. Клэр отнюдь не шла по проторенной дороге. Открытие того, что потребность в защите была составной частью ее «любви», явилось открытием фактора, доселе ей неизвестного. Далее, как мы помним, это открытие оказалось первым вторжением в лелеемую ею иллюзию «любви», что само по себе явилось болезненным и мучительным шагом. Взяться в это же время за еще более обременительную проблему своей паразитической установки к мужчинам было бы для нее слишком тяжелым делом, не отнесись она к ней поверхностно. Это подводит нас к последнему моменту: одновременно человек способен воспринять не более одного важного инсайта. Попытка поступить иначе нанесет ущерб тому и другому. Чтобы «запасть» в душу и в ней укорениться, каждый относящийся к проблеме инсайт требует времени и полной концентрации.

Понимание серий ассоциаций требует гибкости не только в направлении работы, как только что обсуждалось, но и в методе приближения. Другими словами, при выборе проблем человек должен руководствоваться как спонтанным эмоциональным интересом, так и разумом; и точно так же при исследовании возникающих проблем человек должен легко переходить от неторопливого обдумывания к интуитивному схватыванию связей. Это последнее требование можно сравнить с изучением картины: мы анализируем композицию, сочетания цветов, мазок кисти и т.д., но мы также обращаем внимание на эмоциональный отклик, который пробуждает в нас картина. Это соответствует позиции, занимаемой аналитиком по отношению к ассоциациям пациента. Слушая пациента, я иногда напряженно думаю о возможных значениях его ассоциаций, а иногда прихожу к предположению, просто позволив речи пациента «играть» на моей интуиции. Однако проверка любого открытия — неважно, как к нему пришли, — всегда требует полной включенности интеллекта.

Разумеется, может быть и так, что в сериях своих ассоциаций человек не обнаружит ничего, что вызвало бы у него особый интерес; он просто видит ту или иную возможность, но не находит ничего, проливающего свет на проблему. Или, наоборот, он может обнаружить, что, пытаясь проработать одну связь, ему бросаются в глаза другие элементы, по его мнению заслуживающие внимания. В обоих случаях он поступит правильно, если сделает на полях заметки, к каким вопросам необходимо будет вернуться. Возможно, в будущем при просмотре своих записей чисто теоретические возможности подскажут ему нечто большее или же ранее отложенные вопросы смогут быть проработаны более тщательно.

Здесь есть еще одна, последняя ловушка, о которой следует упомянуть: никогда не признавайте больше того, во что вы действительно верите. Эта опасность возрастает при регулярном анализе, особенно если пациент склонен соглашаться с мнением авторитетов. Но эта ловушка может также сыграть свою роль, когда человек полагается исключительно на собственные силы. Он может чувствовать себя обязанным соглашаться со всем «плохим» в себе, что у него возникает в мыслях, и заподозрить себя в «сопротивлении», если колеблется так поступать. Но он обезопасится, если будет рассматривать свое толкование лишь как пробное, а не убеждать себя в его точности. Главное в анализе правдивость, и она должна распространяться как на принятие, так и на непринятие толкований.

Никогда нельзя исключать опасность принятия ложного или непродуктивного толкования, но и не следует испытывать благоговейного страха пред нею. Если человек не сдается, а продолжает работу с должным настроением, то рано или поздно откроется более продуктивный путь или же придет сознание того, что он находится в тупике. Этот опыт может оказаться полезным. Клэр, к примеру, прежде чем приступить к анализу своей зависимости, потратила два месяца, заподозрив у себя потребность во всем поступать по-своему. Исходя из данных, которые появились позже, мы могли понять, почему она последовала в этом направлении. Хотя она сказала мне, что, предпринимая все эти попытки, у нее никогда не возникало чувства уверенности, даже отдаленно напоминающего те чувства, которые она испытала позднее, в описанный период. Конечной причиной, по которой она выбрала этот путь, явилось то, что Питер часто укорял ее за властность. Это иллюстрирует два отмеченные выше момента: важность следования собственным интересам и важность непринятия любой мысли без полного убеждения в ее правильности. И хотя эти ранние поиски Клэр означали потерю времени, они не нанесли вреда и не помешали ей затем проделать чрезвычайно конструктивную работу.

Конструктивный характер работы Клэр был обусловлен не только правильностью ее интерпретаций, но и тем, что ее анализ в этот период проводился, по существу, непрерывно. Безо всякого намерения сосредоточиться на какой-либо одной проблеме — в течение долгого времени она даже не знала, в чем эта проблема заключалась, — все, что она предпринимала, способствовало пониманию проблемы зависимости. Эта постоянная бессознательная концентрация на одной-единственной проблеме, которая и позволила ей неуклонно приближаться к ней со все новых точек зрения, желательна, но в такой степени редко достижима. Мы можем объяснить ее в случае с Клэр тем, что в этот период она жила под огромным гнетом — сколь сильным он был, она полностью осознала лишь позднее — и поэтому бессознательно направила всю свою энергию на решение проблем, которые так или иначе были с этим связаны. Такую вынуждающую к действию ситуацию нельзя создать искусственно. Но чем более поглощен человек проблемой, тем в большей степени достигается подобная концентрация.

Самоанализ Клэр хорошо иллюстрируют три этапа, о которых шла речь в 3-й главе: осознание невротической наклонности; понимание ее скрытых значений; выявление ее взаимосвязей с другими невротическими наклонностями. В самоанализе Клэр, как это часто бывает, эти этапы частично перекрывали друг друга: она распознала многие из скрытых значений прежде, чем выявила саму наклонность. Она также не пыталась пройти определенные этапы в своем анализе: у нее не было обдуманного намерения открыть невротическую наклонность, и она не исследовала специально связи между своей зависимостью и навязчивой скромностью. Осознание наклонности пришло само собой; и точно так же связь между этими двумя наклонностями в процессе аналитической работы чуть ли не автоматически становилась все более очевидной. Другими словами, не Клэр выбирала проблемы — по крайней мере она не выбирала их сознательно, — но сами проблемы подступали к ней и по мере раскрытия демонстрировали свою органическую непрерывность.

В анализе Клэр имелась непрерывность и иного рода, еще более важная и более возможная для подражания: не было случая, чтобы тот или иной инсайт оставался изолированным или разобщенным. Как мы видим, развитие определяется не накоплением инсайтов, а их структурированием. Даже если каждый отдельный инсайт, который достигается в процессе анализа, является верным, человек все равно может лишиться главной выгоды от своей работы, если эти инсайты останутся разрозненными.

Так, осознав, что она позволяла себе погружаться в отчаяние в тайной надежде добиться помощи, Клэр сумела бы проследить истоки этой черты в детстве и отнеслась бы к ней как к устойчивой инфантильной вере. Это, наверное, помогло бы ей, поскольку никому неохота страдать, тем более без веской на то причины; в следующий раз, когда бы Клэр обнаружила у себя желание поддаться приступу отчаяния, она смогла бы быстро взять себя в руки. В лучшем случае такая трактовка своего инсайта со временем просто уменьшила бы бурные приступы преувеличенного отчаяния. Но эти приступы не были главным проявлением такой черты. Иначе она не сделала бы следующего шага, то есть не связала бы это открытие со своей неспособностью к самоутверждению и не осознала, что вера в волшебную помощь заменяла ей активное преодоление жизненных трудностей. Такое, хотя еще и не совсем верное, осознание помогло ей гораздо больше, побуждая ее полностью отказаться от установки беспомощности, скрывающейся за этой верой. Но если бы Клэр не связала веру в волшебную помощь со своей зависимостью и не поняла первую как составную часть второй, она не смогла бы до конца преодолеть эту веру, поскольку всегда делала бы бессознательную оговорку, что, обрети она нерушимую «любовь», помощь всегда бы была под рукой. Лишь потому, что Клэр увидела эту связь и осознала ошибочность такого ожидания и неимоверную цену, которую приходилось за него платить, этот инсайт и оказал радикальное освобождающее воздействие.

Таким образом, выяснение человеком того, какое место занимает определенная черта в структуре личности, каковы ее многообразные корни и влияния, — вопрос отнюдь не чисто теоретический; он имеет также огромное терапевтическое значение. Это требование можно выразить в знакомых терминах динамики: чтобы изменить черту характера, человек должен знать ее динамику. Но этот термин напоминает несколько потускневшую и истертую из-за долгого обращения монету. Кроме того, он обычно наводит на мысль о движущих силах и мог бы быть истолкован здесь как необходимость искать только лишь эти силы — в раннем детстве или в реальной жизни. В таком случае понятие динамики ввело бы в заблуждение, ибо влияние, которое черта оказывает на личность в целом, столь же важно, как и факторы, которые обусловливают ее наличие.

Понимание структурных взаимосвязей важно не только в психологических вопросах. Все, о чем я говорила, в равной мере относится, например, и к органическим болезням. Ни один хороший врач не будет рассматривать сердечное нарушение как изолированное явление. Он также рассмотрит влияние других органов на работу сердца, таких, как почки и легкие. Он должен знать, как состояние сердца в свою очередь влияет на другие системы организма, например на кровообращение или на работу печени. Знание подобных влияний поможет ему понять степень нарушения.

Итак, если в аналитической работе важно не потеряться в разрозненных деталях, как обеспечить желательную непрерывность? Теоретический ответ содержится в предыдущих главах. Если человек сделал важное наблюдение или достиг некоторого инсайта, он должен исследовать, как открытая им особенность проявляется в различных сферах, к каким последствиям она приводит и какими факторами в его личности объясняется. Но такое утверждение может показаться довольно абстрактным, и поэтому я постараюсь проиллюстрировать его на условном примере. Следует, однако, иметь в виду, что любой краткий пример неизбежно создает впечатление простоты и ясности, которых в действительности не существует. Кроме того, такой пример, призванный показать разнообразие подлежащих осознанию факторов, не позволяет получить представления об эмоциональных переживаниях, неизбежно испытываемых анализирующим себя человеком, и, следовательно, дает одностороннюю и чересчур рациональную картину.

И все же представим себе человека, который заметил, что в определенных ситуациях, когда ему хотелось поучаствовать в дискуссии, он не может сказать ни слова, опасаясь возможной критики. Основываясь на этом наблюдении, он заинтересуется и связанным с ним страхом, который совершенно не соответствует реальной угрозе. Он попытается выяснить, почему этот страх настолько велик, что мешает ему не только выражать свои мысли, но и ясно думать. Он захочет узнать, не сильнее ли этот страх его честолюбия и не выходит ли он за рамки целесообразности, когда в интересах карьеры желательно производить на других хорошее впечатление.

Заинтересовавшись, таким образом, своей проблемой, он постарается выяснить, не возникают ли подобные трудности и в других сферах его жизни, и если да, то какую форму они принимают. Он исследует свои отношения с женщинами. Не слишком ли он робок с ними, поскольку они, возможно, излишне к нему придирчивы? Какова его половая жизнь? Не пропадала ли у него на некоторое время потенция, потому что он не мог оправиться от неудачи? Охотно ли он ходит на вечеринки? Как обстоит дело с посещением магазинов? Не покупает ли он дорогое виски только потому, что иначе продавец может подумать, что он чересчур бережлив? Не дает ли он слишком большие чаевые, чтобы избежать презрительного взгляда официанта? Далее, насколько он уязвим к критике? Насколько легко его смутить или обидеть? Обижается ли он лишь тогда, когда жена критикует его неумение подбирать галстук, или ему бывает не по себе, когда она хвалит вкус других мужчин?

Такие размышления позволят ему составить впечатление о степени своей проблемы и о разнообразных ее проявлениях. Затем он захочет узнать, какое влияние она оказывает на его жизнь. Он уже знает, что она сдерживает его во многих сферах. Он не способен самоутвердиться; он слишком легко соглашается с тем, что от него хотят другие, и поэтому, вместо того чтобы быть самим собой, вынужден играть некую роль. Это вызывает в нем негодование на других, поскольку, как ему кажется, они диктуют свою волю, но вместе с тем снижают его самооценку.

Наконец, он ищет факторы, объясняющие возникновение его проблемы. Что заставляет его так бояться критики? Он может вспомнить, что родители внушали ему очень жесткие правила, а также многочисленные случаи, когда его бранили или заставляли чувствовать себя не отвечающим требованиям. Но ему также нужно подумать обо всех слабых местах своей нынешней личности, которые сообща делают его зависимым от других и заставляют тем самым считать их мнение о себе наиболее важным. Если он сумеет найти ответы на все эти вопросы, понимание им боязни критики уже не будет изолированным инсайтом, но он увидит связь этой черты со структурой всей своей личности.

Возможно, возникнет вопрос: не подразумеваю ли я этим примером, что человек, открывший у себя новый фактор, должен специально «перебирать» свои переживания и чувства перечисленными выше способами. Разумеется, нет, ибо такая процедура создаст ту же опасность простой интеллектуальной эквилибристики, которая уже обсуждалась раньше. Но у человека обязательно должно быть время для размышлений. Он должен осмыслить свое открытие точно так же, как это делает археолог, который, обнаружив в гробнице сильно поврежденную статую, осматривает свое сокровище со всех сторон, пока в его голове не возникнут ее первоначальные очертания. Каждый новый осознаваемый человеком фактор подобен прожектору, направленному на определенные области его жизни и высвечивающему места, которые до сих пор были скрыты в темноте. Он наверняка их увидит, если только действительно заинтересован в познании себя. Именно здесь руководство специалиста может оказаться особенно полезным. В такие моменты аналитик будет активно помогать пациенту понять значение находки, поднимая тот или иной вытекающий из нее вопрос и связывая ее с предыдущими открытиями. Если подобная помощь извне недоступна, то лучше всего будет не спешить с анализом, помня, что новый инсайт означает завоевание новой территории, и постараться извлечь из этого завоевания пользу, закрепляя достигнутое. В каждом из примеров в главе об эпизодическом самоанализе я упоминала вопросы, которые могут возникать в связи с достигнутым инсайтом. Мы можем вполне убедиться, что причина, почему не были подняты эти вопросы, заключалась единственно в том, что интерес этих людей к анализу пропал с устранением их непосредственных затруднений.

Если бы Клэр спросили, как она достигла такого постоянства в своем анализе, то она, наверное, дала бы примерно тот же ответ, который дает хороший повар, когда его спрашивают о кулинарном рецепте. Его ответ обычно сводится к тому, что он целиком полагается на свои ощущения. Но в случае анализа такой ответ не столь сильно разочаровывает, как при приготовлении омлета. Никто не может заимствовать чувства у Клэр, но у каждого есть собственные чувства, которыми он и должен руководствоваться. Это возвращает нас назад, к моменту, изложенному нами при обсуждении толкования ассоциаций: важно иметь некоторое представление о том, что следует искать, но поиск должен направляться собственной инициативой и заинтересованностью. Каждый должен признать, что он является живым существом, побуждаемым потребностями и интересами, и отбросить иллюзию, что его ум действует с безупречностью хорошо смазанного и отрегулированного автомата. В этом процессе, как и во многих других, тщательность проникновения в то или иное скрытое значение важнее, чем завершенность. Скрытые значения, которые бывают упущены, всплывают позже, когда человек, возможно, более готов их увидеть.

Непрерывность работы может быть нарушена и по причинам, не зависящим от человека. Он не живет в экспериментальном вакууме и поэтому должен быть готов к перерывам. Многочисленные повседневные переживания будут вторгаться в ход его размышлений; некоторые из них, возможно, вызовут эмоциональные реакции, которые потребуют немедленного прояснения. Предположим, к примеру, что Клэр потеряла работу в то время, когда занималась проблемой своей зависимости, или что она вступила в новую должность, требовавшую большей инициативы, настойчивости, умения руководить. В обоих случаях на переднем плане оказались бы иные проблемы, а не ее зависимость. Все, что каждый может сделать в таких обстоятельствах, — это спокойно отнестись к перерывам и постараться как можно успешнее решить возникшие проблемы. При этом, однако, могут также возникнуть переживания, способные помочь в разрешении исходной проблемы. Так, разрыв Питером отношений с Клэр определенно стимулировал ее к дальнейшей аналитической работе над своей проблемой.

В целом нет нужды слишком беспокоиться из-за внешних помех. Работая с пациентами, я обнаружила, что даже значительные внешние события сбивают с курса анализ лишь на короткое время. Вскоре — зачастую даже не зная об этом — пациент возвращается к прежней проблеме, иной раз возобновляя ее анализ в том самом месте, где он был прерван. Нам не нужно прибегать к какому-либо таинственному объяснению подобного явления, вроде того, что эта проблема волнует пациента больше, нежели события внешнего мира. Скорее всего, поскольку большинство переживаний могут вызывать самые разные реакции, то из них, что наиболее близко рассматриваемой проблеме, затронет его особенно глубоко и заставит его возобновить анализ, который он почти забросил.

То, что в этих заметках скорее подчеркивается роль субъективных факторов, нежели указываются четкие ориентиры, возможно, напомнит о критике психоанализа, что он представляет собой не столько научный метод, сколько художественный. Обсуждение этого возражения увело бы нас далеко в сторону, ибо затронуло бы философское определение терминов. Здесь же нас больше интересует практическая сторона вопроса. Если анализ называть художественной деятельностью, то для многих людей это будет означать необходимость обладать особым даром, чтобы им заниматься. Разумеется, наши способности различаются. И точно так же, как одни люди особенно искусны в технике или особо проницательны в политике, другие обладают особой склонностью к психологическому мышлению. Но что действительно важно — это не загадочный художественный дар, а поддающийся строгому определению фактор собственной заинтересованности или побудительного мотива. Он остается субъективным, но не этот ли фактор определяет большую часть того, что мы делаем? Главное дух, а не правила.