"Борис Можаев. История села Брехова, писанная Петром Афанасиевичем Булкиным" - читать интересную книгу автора

происходит не от золотухи - детской болезни, а от золотых приисков,
которые хотели открыть в их деревне на речке Пискаревке, потому что нашли
золотой самородок в помете гуся. Правда, когда капнули в городе на этот
самородок кислотой, он зашипел и оказался стертой медной бляшкой. А ведь
про это книга написана, да еще какая. Вы ее читали? У нее есть сюжет? Нет.
И не нужен. Золотушкин доказал, что сюжет - пережиток прошлого.
А таперика возьмем слово "гепат". Вы пишете, якобы правильно будет
"гомеопат". Может, у Вас так и говорят. Не спорю. Но давайте посмотрим, от
чего произошло это слово? Ясно же, от аптеки, из которой гепат выписывает
свои лекарства. А из какой аптеки он выписывает? Только из гепатической.
То есть из той, которая стоит у Вас, в Москве, на Колхозной площади.
Неужели Вы не слыхали? Мы в Брехове и то знаем про эту аптеку. Даже мой
брат Леванид туда ездил за лекарством. Вот таперика и объясните мне - что
такое грамотность и как ее следует понимать.
Очень странный вопрос Вы мне задали и насчет того, про какой день
писать: про вчерашний или про сегодняшний? Интересно, как же я мог
написать про сегодняшний день, когда он еще не прошел? Во-первых, надо
подождать, пока он пройдет, и посмотреть - что из этого получится.
Во-вторых, надо еще написать... А на это потратишь не один только день и,
может, не один год...
Даже Владилен Золотушкин не успевает написать про сегодняшний день.
Недаром читают его и говорят: "А-а! Это уже было..."
Увы, дорогой читатель! Этот интересный спор так и не окончился: Петра
Афанасиевича не стало. Прошлой зимой поехали они вместе с братом за сеном
в луга. Дорога дальняя... Наняли шофера-левака из соседней ЛМС, взяли
водки и поехали на ночь глядя. На беду разыгрался ветер, перемело
дорогу... Они и застряли, до лугов не добравшись. Куда идти в такую пору?!
Выпили водки и уснули. Петр Афанасиевич прямо в кузове, а шофер с Леонидом
в кабине. Утром нашли их... те, что в кабине, обморозили руки да ноги, а
Петр Афанасиевич замерз до смерти. Вот и пришлось мне брать на себя все
хлопоты по изданию его рукописи. Я ее почти не тронул, только добавил
кое-где знаков препинания. При всем моем уважении к Ивану Боборыкину, я не
могу согласиться с его приговором: "Эту книгу народ не примет и не
поймет". Примет ли, нет ли - не знаю. Но что поймет - уж в этом я уверен.



С ЧЕГО НАЧАЛОСЬ


Вчера мы ходили с председателем колхоза Звонаревым Петром Ермолаевичем,
прозванным в селе Петей Долгим, в новую школу. Такая она большая, столько
в ней всяких перегородок - заблудиться можно. Входим в одну комнату - на
каждом столе лампочка под цветным колпаком, как гриб торчит. Полы серым
матерьялом покрыты, под названием линолим. Идешь по нему - а каблуки
шлеп-шлеп, как по воде, только брызг нету. А вдоль стен все книжные шкафы
стоят.
- Что ж это за комната такая? - спрашиваю.
- Это читальный зал, - отвечает Петя Долгий.
"Эх, брат родной! Таперика, - думаю, - и помирать здесь буду". Люблю я