"Андрэ Моруа. Наполеон, Жизнеописание " - читать интересную книгу автора

подчиняться, то ли арестовать его. Спас положение Люсьен. Как председатель
Совета Пятисот он имел право прибегнуть к помощи войск против любого
депутата, помешавшего ходу заседания. Он воспользовался этим правом. Под
барабанный бой Иоахим Мюрат ввел в здание гренадеров и приказал очистить
зал. Государственный переворот удался. Собрав нескольких депутатов из числа
разбежавшихся по коридорам, Люсьен заставил их принять постановление, по
которому на смену ушедшим в отставку директорам назначались три консула:
Бонапарт, Сиейес и Роже Дюко. Публика расслышала только одно имя.
Легальность нового правительства никем не оспаривалась. Франция не была
взята силой - она отдалась сама.
Первый консул
На следующий день Бонапарт пересек Париж в экипаже, направляясь в
Люксембургский дворец. Был декадий, день нерабочий, теплый и дождливый.
Официальные объявления на стенах возвещали о смене режима. Рабочие
предместья не думали подниматься на защиту якобинцев. Город словно
расслабился, предался общему веселью. Вечером в театрах все, что могло
показаться благожелательным намеком на великое событие, встречали
аплодисментами. На улицах факельные шествия сопровождали глашатаев,
провозглашавших Консульство. Звучали трубы; били барабаны. Прохожие
обнимались с криками: "Долой тиранов! Мир!" Все считали, что непобедимый
генерал, вернувшийся к ним с загадочного Востока, восторжествует над Европой
без боя. Кондитеры продавали в своих лавках сахарных Бонапартов с надписью:
"Франция обязана ему победой; а будет обязана миром".
Массы выражали одобрение. В сущности, они требовали внутри страны
сохранения завоеваний Революции, то есть отмены феодальных прав и
закрепления собственности на национализированные блага, а во внешней
политике естественных границ и мира. Разбогатевшие убийцы короля хотели
гарантий безнаказанности, а между тем многие эмигранты стремились вернуться
на родину. Удовлетворить все пожелания было нелегко. Нужно было считаться с
приобретателями, с собственниками, с якобинцами и даже с Институтом, имевшим
моральное влияние. 21 брюмера генерал отправился заседать в Академии наук
вместе с собратьями. В Люксембургском дворце он ходил в штатском - носил
широкий зеленоватый сюртук, который на нем болтался. Так он принимал своих
будущих сподвижников.
Он хотел, чтобы Талейран продолжал возглавлять Министерство иностранных
дел, а Фуше - полицию; Кабани, член Института и модный в XVIII веке философ,
должен был стать министром внутренних дел. Генерал подкупал их своим умом,
непринужденностью общения с легкой долей превосходства, горячим стремлением
учиться. Поскольку беседу направлял он и в основном задавал вопросы, его
пробелов не замечали. "Никто еще не изобразил, - писал Моле, - как Бонапарт
овладевает всем, не успев ничего узнать, и обучается всему, по мере того как
всем управляет... Кто описал этот первый стремительный бег гения в
неизвестное и новое?"
Что он собирался делать? Вести свой корабль вперед, чутко улавливая
направление ветра и подводных течений. "Революция, - говорил он, - должна
научить ничего не планировать". Он "жил нынешним днем". И это обеспечивало
ему успех. Франция была тяжело больна; после пяти лет лихорадки она впала в
прострацию. Надо было перевязать ее раны и править наугад. В конце брюмера
1799 года Бонапарт еще не казался первым лицом в государстве. Сиейес,
великий жрец Революции, работал, оставаясь в тени, над своим главным детищем