"Тони Моррисон. Жалость" - читать интересную книгу автора

сколь баснословно выгоден. До поры до времени, - подумал Джекоб. На новом
месте д'Ортега последнее время не очень-то преуспевал, однако не сомневался,
что постепенно его дела поправятся, в чем застольная беседа и должна была
убедить гостя.
У них с женой было шестеро детей; двоим возраст позволял обедать со
взрослыми. Мальчики (один тринадцати, другой четырнадцати лет) бессловесно
восседали в таких же париках, как у отца, словно присутствуют на официальном
приеме или слушают дело в суде. Тут Джекоб поймал себя на том, что
злобствует в данном случае не в меру и невпопад, а единственно оттого, что
сам потомства не имеет - и даже не только сыновей, а вообще. Теперь, когда
дочь Патриция последовала за умершими братьями, нет никого, кто мог бы
унаследовать плоды его трудов, пусть нынче скромные, но в будущем обещающие
набрать весу. В приюте его научили давить зависть в зародыше, и Джекоб нашел
себе иное развлечение - выискивать изъяны брачного союза хозяев. Казалось,
они друг дружке хорошо подходят: пустые и сластолюбивые, больше гордятся
оловянной столовой утварью и фарфором, нежели сыновьями. Понятно, отчего
д'Ортега увяз в долгах. Всю прибыль тратит на побрякушки, расходов не
соразмеряет; отсюда шелковые чулки, в пух и прах разодетая жена, горящие
среди бела дня свечи; таким манером временный неуспех - будь то затонувший
корабль или погибший урожай - легко превратить в постоянный. Наблюдая за
четой хозяев, Джекоб заметил, что муж и жена ни разу друг на друга даже не
посмотрят, разве что искоса, украдкой, когда другой глядит в сторону. Что
означают эти быстрые уколы взглядами исподтишка, он, конечно же, знать не
мог, но, давясь несъедобной едой и мучась от невразумительного разговора,
забавлялся тем, что воображал худшее. Они не улыбались, а ухмылялись; не
смеялись - хихикали. Он представлял себе, как жестоки они со слугами и как
лебезят перед священником. В начале обеда очень смущался из-за неизбежных
следствий долгого пути - заляпанных глиной сапог, нечистых рук, запаха
пота, - но потом неловкость отступила, ее напрочь вытеснили напудренное лицо
миссис д'Ортега и густой, тяжелый аромат ее духов. Единственной, если можно
так сказать, отдушиной была пахнущая чесночком кухарка, подававшая к столу.
Изредка оказываясь в компании толстосумов с их женами, которые сами
меняют наряды ежедневно, а слуг одевают в дерюгу, он вновь и вновь убеждался
в том, какой алмаз его Ребекка. Едва увидев, как его будущая невеста,
нагруженная постелью, двумя коробами и тяжелым саквояжем, неуклюже
спускается по сходням с корабля, он понял, что вытащил счастливый билет. Он
бы с готовностью принял и мешок костей или вовсе какую-нибудь страхолюдину -
то есть даже ожидал что-нибудь в этом роде: девица, не обиженная внешностью,
небось и никуда не уезжая, сто раз сумеет выйти замуж. Однако молодка,
отозвавшаяся, когда он выкрикнул в толпе ее имя, оказалась пухленькой,
миловидной и, похоже, работящей. Значит, не зря он столько недель потратил
на поиски, которые пришлось вести, во-первых, потому, что для вступления в
наследство требовалось быть женатым, а во-вторых, ему в любом случае нужна
была пара - не чересчур набожная женщина детородного возраста, послушная без
униженности, грамотная, но чтоб не шибко, без кичливости; независимая, но
при этом заботливая. А вот сварливую он бы не принял. Ребекка подошла ему
идеально - смотри, как верно описал ее тот моряк, помощник капитана, ни в
чем не обманул! Ни тени строптивости. Никогда не осерчает, не повысит голос.
В лепешку для него готова расшибиться, а как она готовит, как печет! Да и в
огороде на тяжкие, к тому же непривычные для себя труды так и набросилась -