"Олег Мороз. О суевериях XX века" - читать интересную книгу автора

семнадцать лет со дня заморозки профессора Бедфорда. Представилось:
семнадцать лет профессор лежит под стеклянным колпаком, тщетно ожидая
воскрешения.
Может быть, все-таки не тщетно? Не изменилось ли мнение человека,
который семнадцать лет назад комментировал этот случай? Часто бывает, что
прогресс науки заставляет по-иному взглянуть на какие-то вещи. Однако
отношение Н. Н. Тимофеева к заморозке за минувшие годы сделалось еще более
отрицательным:
- Хотел бы решительно отмежеваться от досужих вымыслов и сенсационных
заявлений, периодически появляющихся на страницах западной печати: дескать,
можно заморозить человека, с тем чтобы со временем оживить его, и это
позволит ныне неизлечимо больным людям надеяться на грядущее всесилие
медицины, а всему человечеству - чуть ли не на бессмертие... Подобные
фантазии, мало сказать, лишены научной основы. По ряду причин они должны
квалифицироваться как безответственные. Специальные клиники для желающих
заморозиться до лучших времен, создаваемые в США с конца 60-х годов,- это не
что иное, как кладбище заживо погребенных людей. Такие "похоронные фирмы",
взимая немалые деньги, прельщают клиентов тем, что через несколько
десятилетий или столетий, благодаря успехам науки, болезни, от которых мы
сегодня умираем, будут поддаваться излечению. Но ведь вопрос совсем не в
этом. Будто не достоверный факт, что сейчас замораживание любого животного -
включая рыб и амфибий - необратимо разрушает его организм... Так что все это
лишь спекулятивные прожекты.

Жизнь... "по ту сторону"

Мне, как, вероятно, и вам, не раз приходилось читать описания операций,
исполненные драматизма. И я нисколько не сомневаюсь, что были среди этих
операций такие, где драматизм больше нагнетался воображением пишущего,
который тут следовал определенной традиции. На самом же деле риск для
больного был невелик, а положительный результат операции угадывался заранее.
Накануне того дня, о котором здесь пойдет речь, я услышал от хирурга
откровенное признание: "Побаиваюсь я... Парень сохранный, а работа предстоит
тяжелая".
"Сохранный" - значит, в общем-то здоровый, одна только и есть болезнь -
эта, да и она сейчас никак себя не обнаруживает.
Иван Кулик, шофер с Украины, в самом деле на вид крепкий парень. Но три
года назад он впервые упал на улице, потерял сознание. Так и попал сюда, в
Институт неврологии. На операцию не согласился. Думал - пустяки. Выписался,
уехал к себе.
Болезнь все-таки загнала его в угол: снова он упал - на этот раз два
месяца лежал без сознания. Наконец понял: когда-нибудь, в роковую минуту, он
упадет и больше не поднимется.
Страх смерти, по-человечески понятный, хотя нередко со стыдом
замалчиваемый, привел его назад, в светлую тихую палату, где бесшумно снуют
милые стройные сестры в белых шапочках, халатах, брюках, поближе к
притягательному центру всех надежд (хотя вместе с тем и страхов) -
операционной, оборудованной всем (ну пусть почти всем) совершенным, что
только есть в мире, наглухо экранированной металлом от любых помех (здесь
ведь столько точной электронной аппаратуры!).