"Завещание Сталина" - читать интересную книгу автора (Скобелев Эдуард Мартинович)

Вверх по ступеням…

Выше, выше, и вот уже узкая и скользкая от наледи каменная площадка, на которой гудит шквалистый ветер, не позволяющий разглядеть, что там, впереди… Одно лишь неосторожное движение, и тугой ветер сталкивает очередную жертву в пропасть…

Он всю жизнь карабкался вверх по ступеням. И уже трижды сбрасывался вниз. Первый раз — когда случился взрыв в цехе, где собиралось Изделие. Это была диверсия, но раскрыть её не удалось, потому что погибли как раз те, кто мог бы пролить свет на реальные события.

Взрыв и пожар унесли жизни более сорока инженеров и рабочих. Страна не узнала о катастрофе, но вся отрасль горевала два года, в течение которых оставшиеся в живых пытались компенсировать ущерб и наверстать упущенное. Работали в две смены.

Второй раз — когда случилось покушение после закрытого совещания директоров-оборонщиков, где было принято почти единогласное решение: просить ЦК КПСС реорганизовать оборонную промышленность и рекомендовать Прохорова министром по делам вооружений с такими полномочиями, которые помогли бы отрасли делать своё дело, не вовлекаясь в политизацию, разрушавшую души оборонщиков — это было в августе 1991 года.

Его машину обстреляли близ государственной дачи из гранатомёта. Водитель был убит, а Алексей Михайлович отделался лёгким ранением; покушавшиеся замышляли, конечно, добить генерального директора, но помешал милицейский наряд, который сбился с дороги и случайно вынырнул на месте происшествия.

И третий раз — когда похитили Нину и убивали его в бетонированном коридоре…

Алексею Михайловичу в какой-то момент показалось, что всякое сопротивление уже бесполезно…

«Финита ля комедиа…» Тоска пришла, непередаваемая тоска, обостряя чувство полной покинутости. Человек никогда не бывает так одинок, как накануне своей смерти. «Так, может, уже и конец?..»

Но он был бойцом, всю жизнь сражался за правое дело. И разве с его смертью оно погибало тоже? Нет, нет, конечно, нет! Сама Природа обязана была народить новых Алексеев Михайловичей, которые, как и он, хрипя и отхаркиваясь кровью, поволокли бы на себе любой новый груз — во имя Правды, во имя Равенства, во имя Справедливости, во имя процветания русской нации и тех народов, с которыми она связала судьбу…

Мысль ещё жила. Страдания тела временами поглощали её, как поглощает темнота пространство комнаты, но потом она оживала — и текла, не вызывая ни радости, ни сожаления: он уже никому не собирался доверять этих последних, безжалостных вспышек прозрения. Бесполезным оно было и без пользы кончалось.

«Главная беда всего мира и наша беда — вопиющее НЕВЕЖЕСТВО… Учился всю жизнь, и вот оно — следствие: растили и кормили врага в собственном доме. Даже и Сталин проиграл, потому что не знал всех реалий…

Не прояснить, не втемяшить… То, что рождается, требует времени и направленной энергии. Человек появляется на свет через 9 месяцев. Дом возводят за год… Телеящик зомбирует в течение трёх недель…»

Инженер промыслом Неба, он знал, что главное — система, организация процесса таким образом, чтобы он приносил плоды, стимулировал новый цикл воспроизводства. Система обветшала, вот отчего она легко поддалась разрушению. Противник постоянно совал палки в колеса системе — она конструктивно позволяла это. В неё уже изначально были встроены масонские механизмы сбоев и самоликвидации.

Всеобщность плана, например, подразумевала очень большую точность и сбалансированность. Но кукловоды по всей стране поощряли инициативу, скрывая её преступный характер. Одно дело — раньше выкопать котлован или напилить дрова, другое дело — тянуть из чрева недоношенного ребёнка… Кто-то из ретивцев или вислоухих полудурков брал обязательство построить не шесть паровозов, а пятнадцать, т. е. в два раза больше плана. Но для этого требовал денег и фондов. И вот уже кому-то не хватало планового металла или станков, а кто-то под шумок делал «левые» миллионы… Одной рукой строили, другой — разрушали. Сталин правильно ставил вопрос о «вредителях». Они были тогда, их полно и теперь.

А «экономия», которая оборачивалась десятикратными потерями? А дореволюционная по существу система финансовых исчислений? А сознательное удушение инициативы на новейших направлениях?..

Культура держится только на разуме. Надо быть последовательным и не бояться называть вещи своими именами: нас подвела прежде всего нехватка такого ресурса, как разум. Нам просто не позволили по-хозяйски отнестись к собственному государству, в нас воспитывали рабов, холуев, прислужников… И недалёким тузам казалось, что это «целесообразно». «Целесообразно» — для кого?..

Всё это коренным образом уже давно должно было бы изменить парадигму стратегии, если бы вожди это видели и беспокоились: где ослаблен разум? почему ослаблен? в чём источник сбоев? И самое существенное: не связаны ли эти дикие колебания «массового» рассудка с чьими-то претензиями на власть и исключительность? Обобщение и всеобщность, главные инструменты познания, в то же время — первое прибежище суеверий, химер и догм…

Идиот всегда самоуверен и самодоволен. Мы не можем предотвратить появление идиотов на семейном и на национальном уровне. Так почему считается, что идиотам недоступен и наднациональный или интернациональный уровень?..

Мы искали умного врага (думали, что искали), а натолкнулись на заурядного мошенника. Если так, наша общая трагедия необозрима, ибо у человечества всё ещё нет методики обуздания необузданных. И догадываются ли главные стратеги, отчего нет, или вновь ни о чём не догадываются?

Всё послевоенное время — с конца 50-х годов — наблюдательные люди не перестают говорить о нарастании общего безумия. Теперь это не эмоциональное предположение, а наиболее верный диагноз: мы никогда не берегли свой разум, мы нарушили законы существования разума, передоверив его в чужие руки, и безумный мир — ответ на наши действия.

Какой непогребённый мертвец вносит своим смрадом галлюцинации в жизнь мировой общины?..

Как оценить человека? И можно ли его оценить объективно в наше время переломов и кризисов, когда все моральные критерии перечеркнуты банальными материальными расчётами и бандитской алчностью?

Найти суть, мимо которой скользят миллионы…

Никто не знает, существует ли на самом деле вселенское «кольцо духовной энергии». Но оно всё-таки существует, пока существует и развивается человечество. Это не особая форма «ментальной туманности», не скопление «астероидов мысли», а итоговая среда, определяющая общий уровень прозрения или заблуждения.

Если бы этого «кольца» не существовало, противник не стал бы так бесноваться в поисках «Завещания» Сталина. Скрываемое от народов «Завещание», оказывается, не только живёт — оно разрушает козни подонков, определяет мышление всё большего числа граждан и у нас, и за границей…

Что ж, встречи со Сталиным, действительно, потрясли воображение. Алексей Михайлович убедился, насколько это неисчерпаемая фигура. Она продолжается из XX в XXI столетие и дальше…

То, что знают люди о вожде, — мелочи и чепуха. Он примкнул к марксистам, но, вероятно, уже в первые годы революции убедился, что это поверхностное во всех отношениях «учение», как и прочие социологические учения того времени. Однако он не отверг марксизма и после того, как оказался на вершине власти, обнаружив, что марксизм, синтезированный в интересах одних, немногих, позволяет использовать себя в интересах других, большинства, которое иначе никак не подтянуть к новому знанию. Манипулируя понятиями марксизма и ленинизма, Сталин изолировал политических противников, не проясняя публично сути разногласий, которые фактически не имели отношения к так называемой «теории пролетарской революции».

Что касается экономики, Сталин был уверен, что это всего лишь совокупность эмпирических принципов, позволяющих вести разумное и выгодное хозяйство. И в этом он был совершенно прав, ибо нельзя, расходуя столько же, сколько и получаешь, выбиться из нищенского положения.

Однако и здесь Сталин придерживался неких непреложных для себя принципов, синтезированных из личного опыта, но, возможно, и почерпнутых из книг, попавших в его руки: в отличие от политической шушеры, что пришла ему на смену, он всю жизнь настойчиво расширял знания — много читал, извлекая из прочитанного своё, поскольку развивал самостоятельную философию. Главное, считал Сталин: трудящаяся масса должна придерживаться мировоззрения, отвечающего её фактическому положению и, таким образом, не претендовать на образ жизни и потребления, который отвечает иной философии и иному состоянию производительных сил. «Это — основное правило всякого успешного управления, тем более в такой необъятной стране, как Советский Союз. Пока народ будет мыслить на уровне своего положения и выводить идеалы из наличной действительности, мы можем быть спокойны за будущее страны: народ осуществит намеченные планы…»

Алексей Михайлович теперь понимает, что важнейший вывод сделан Сталиным на том основании, что все «революционеры», стремясь разжечь пламя недовольства, пытались навязать людям философию, позволявшую им думать о себе в более высоких понятиях, чем это диктовалось их положением; захватив власть для «революционеров», люди подходили к действительности с повышенными материальными и духовными притязаниями, что и приводило общество сначала в критическое состояние, а затем в состояние обвала, нищеты и глубокого разочарования, потому что политические мошенники, стремясь сохранить власть, не останавливаясь перед репрессиями, вгоняли сумасбродное общество в более низкое представление о человеке, чем оно было прежде…

Сталин неисчерпаем. Это подчёркивали все выдающиеся деятели истории, с которыми он имел дело после войны. «Что нужно прежде всего, чтобы народ спокойно двигался к очередному этапу улучшения жизни, повышения культуры и т. п.? Нужны две вещи. Руководящие товарищи снизу доверху должны исповедовать ту же самую философию, что и весь народ, и иметь тот же тип потребления материальных и духовных благ, что и остальная трудовая масса…» Сталин не делал никакого исключения в том числе и для себя лично, он был образцом непритязательности, скромности и терпения.

«Наша партия ужасающе слаба, — признавался Сталин. — Если она что-то и представляет из себя, то только как рычаг воли первого лица. Когда есть воля. А если завтра её не будет? Вот отчего пока нельзя отменить контроль чекистов над партией. Это во-первых. И, во-вторых, пока необходимо всячески душить торгаша, т. е. человека, который ставит исключительно на власть денег. Он нам страшен не сам по себе, а тем, что через него в тело общества и государства непременно входит зараза — поголовная страсть к наживе, к поборам, взяткам, левым деньгам. Всё это раскочегаривают известные шурики, их у нас гораздо больше, чем принято считать. Мы пока не имеем резервуара, из которого в достатке может зачерпнуть каждый. В этих условиях один встанет против другого, борьба за власть денег сделается всеобщей, и это погубит надежды и вызовет смуту…»

Сталин не жаловал наличную верхушку ВКП(б), полагая, что она не вполне отвечает своему назначению и склонна к жадности и приобретению знаний, которые выделяли бы её над трудовой массой. «Скорее всего, они всё продадут и позволят подкупить себя со стороны противника и его агентуры. У нас ведь как? Вшей ещё бьём, когда донимают, сильно грызут, а вот в баню сходить уже не догадаемся, да и лень тащиться — мочалки нет и целого белья нет… С таким мироощущением самостоятельности не удержаться, рано или поздно начнут холуйствовать… Но я гарантирую: пока основная цель общественного движения сохранится, а она сохранится ещё не менее 25–30 лет после моей смерти, враг ничего не добьётся. Однако, едва цель будет изменена и новые вожди станут обещать народу золотые горы вне принятой доктрины развития, все рассыплется на мелкие части, и прежнего государства будет уже не собрать… Вот почему сегодня нужны честные и умные люди, способные остановить безумцев… Я делаю это на всякий случай, считаясь с тем, что меня могут, в конце концов, даже убить: сейчас против меня выступила вся внутренняя контра, получающая из-за границы неограниченную поддержку. Если же я уцелею и поставлю на место националистов, прячущихся за реквизитами Интернационала, через 3–4 года, позатыкав основные дыры, мы в СССР начнём совершенно новый этап, — приступим к созиданию таких социальных семей, которые устранят нынешнее отчуждение, обозначив новую философию, новый уровень жизни, но главное — утвердив новые отношения между людьми, позволив вести новое воспитание поколений, развивать новое производство… До той поры нас могут подкарауливать многие трудности и искушения… Мне известно, что правящая головка США уже приняла планы подавления всех валютных систем и вывода доллара на диктаторские позиции. С помощью бумажного доллара, не подкреплённого даже фиктивной золотой основой, сфера эксплуатации народов будет чудовищно расширена. От преимущественно национальной эксплуатации они перейдут к эксплуатации мировой. Это будут предприятия, капиталы, кадры, товары, идеология, короче, всё то, что парализует слабых и позволяет высасывать из них кровь… Несчастных, обманутых людей они объявят бездельниками, неспособными к новым, более перспективным формам труда и жизни… Беднейшие слои будут напрочь оттеснены от культуры. Такое развитие событий допустить нельзя. Вот почему мы формируем создание самой эффективной структуры жизни. Мы станем самым здоровым, самым образованным, самым сильным, самым счастливым народом… И это не подарок Сталина, это единственный выход из того клубка неразрешимых проблем, которые навязывают миру дьявольские силы мировой паразитарности».

Теперь ясно, отчего охотятся за «Завещанием». Сволочь спохватилась, что без интеллектуального потенциала Сталина она не сможет сдвинуть ни одной застрявшей в грязи телеги. Одновременно сволочь боится, что о «Завещании» узнают советские народы, мировая общественность, это побудит людей иначе взглянуть на действительность.

Алексей Михайлович ликовал, что всё же имел смелость записать кое-что по горячим следам. Вот его расшифровка одного из сталинских пассажей: «Многословные ублюдки, абстрактно рассуждающие об улучшении жизни, не понимают, что главный изъян её — в том, что она ещё более стихийна, чем была 2–3 тысячи лет тому назад, она потрясающе неразумна, а подчас и бессмысленна. И просто нереально о чём-либо толковать, если не иметь в виду этого главнейшего аспекта действительности. Здесь есть опасность, что больной, извращённый ум сведёт дело к тюрьме и казарме, такой ум был у моего ненавистника Троцкого. Основной способ избежать опасности — не позволить растлённым «гениям», место которым в психбольнице, занять руководящие позиции. Но они лезут во власть, лезут тучей, как комары, маскируя свою ущербность…»

Алексей Михайлович всегда преклонялся перед Г.Жуковым и считал его не только лучшим маршалом войны, но и спасителем народов СССР от бериевского заговора. Однако анализ сталинских слов, которые ему удалось восстановить, обнажал скрытое соперничество «двух правд», они всегда действуют в жизни: правды панорамного исторического видения событий и правды ситуации на том или ином направлении.

Конечно, Жуков не безгрешен, в том числе по крупному счёту, но тут приоткрывалось нечто, в корне противоречившее сложившемуся облику. Или это сам Сталин действовал в каждом из своих прославленных полководцев?.. Видимо, так и есть. Едва погиб Сталин, из его верных слуг попёрло лакейское хамство. Возможно, и Жуков, видя, как диссиденство по всему миру атакует Сталина, решил приписать себе кое-какие заслуги… Тут нет уверенности. Или он хотел чего-то иного, но это «иное» возможно было обеспечить только путём временного отторжения Сталина?..

О чём-то он сговорился с Хрущёвым против Берии: оба боялись, что Берия репрессирует высшие кадры под предлогом, что они разложились. Но затем, когда Берия был уже уничтожен, маршал выставил счёт на более значительное влияние. Возможно, и оправданное: этот истинно русский самородок умел рисковать. Но за Хрущёвым стоял уже мощный диссидентский блок, против которого полководец оказался бессилен: он был с треском снят с должности во время визита в Югославию, когда был отсечён от преданных ему ветеранов и не мог оказать никакого сопротивления.

Кто прояснит подоплёку колебаний и зигзагов в поведении Жукова? Кто скажет, что он хотел уберечь, помогая Хрущёву прийти к власти и санкционируя затем все хрущёвские «разоблачения»? Без согласия Жукова, пожалуй, не было бы вовсе никакого XX съезда КПСС. Но мы не знаем, а возможно, и не узнаем, по какой причине так повёл себя преданнейший Сталину военачальник.

Горько сознавать, однако это, по всей видимости, и есть главная правда: в лучах бескорыстного сталинского гения каждая личность излучала всё самое ценное, что имела. Без этих лучей из преисподней душ лезли наружу мрак и трусливый эгоизм…

Разве не ясно, что ложь о Сталине до сих пор остаётся контрапунктом всего сатанинского замысла по разрушению СССР, России, Украины, Белоруссии и других некогда союзных республик? Мировым негодяям нужно утвердить ложь относительно Второй Мировой войны, чтобы присвоить себе победу, а в последующем извратить ход истории — проложить дорогу новому оболванивающему учению для сотен миллионов наивных, нищих и обездоленных: вместо тупикового «марксизма» навязать новый тупик — «атлантическую солидарность», «гуманную демократию» и прочее, и прочее: химерические формулы гораздо более неисчислимы, нежели формулы относительного знания.

Им нужен поверженный Сталин, Сталин-чудовище, Сталин-тиран. Им нужно то, чего нет и не было. И в этих целях из памяти народов вытравливаются все упоминания о том, как оценивали И.Сталина наиболее крупные современники. А они были убеждены, что скромный титан и стратег прозирает события на десятки лет вперёд. У.Черчилль, крупнейший из политических деятелей западного мира в XX веке, был уверен:

Мысли, рождённые совестью, но оставшиеся нереализованными, грызли плоть.

Алексей Михайлович понимал, что губит себя воспоминаниями. Не только сердце, все системы организма давали сбои, он лишь временами приходил в себя. Но и тогда долго не мог сообразить, где он. Потолок над головой казался полом и качался — вот-вот рухнет вниз. И тело не ощущалось, потому что медсестра колола ему препарат морфия или чего-то похожего, что помогли достать друзья, такие же потерявшие почву реликтовые старики, как и он, только, как оказалось, более мобильные, более живучие, более приспосабливающиеся…

Жизни, которую он мог оставить, было не жаль. Жизнь должна была остаться по всем законам, тогда как кончина его, Прохорова, была, в конце концов, неизбежной и даже необходимой.

Но он страдал, мучился невыносимо оттого, что не исполнил важнейшего поручения, которое ему дал Великий вождь.

Как получилась колоссальная промашка, толком не объяснить. Он был молодым директором крупного и перспективного оборонного предприятия в Сибири, зачем нужно было его тащить в Москву? Но, видимо, кто-то имел более высокие виды на все события, если учёл и такую незначительную величину, как он.

Конечно, он был уже доктором наук и имел несколько важнейших разработок сверхсекретного характера. Но почему вызвали именно его, а не академика Недбаева, который, собственно, был его учителем? Почему не пригласили Шапиро, который «курировал» Изделие от министерства и тоже был в курсе основных дел? Или уже тогда кто-то допускал, что Шапиро окажется невозвращенцем? Он драпанул из ГДР, где, казалось, все колёса вертелись ради укрепления боеспособности СССР. Выходит, не все колёса? Кто-то действовал и там, и связь одних предателей с другими была отнюдь не случайной…

Он догадывался, что Сталин выбрал несколько самых порядочных людей, чтобы, посвятив их в свои планы, побудить инициативно бороться за их осуществление. Сталин исходил из того, что все эти люди при любом стечении обстоятельств останутся руководителями важнейших оборонных направлений, стало быть, влиятельными работниками, членами обкомов и ЦК. Но Сталин не предвидел, что прахом пойдут и обкомы, и ЦК, что партия не только переродится, но и вообще утратит своё политическое значение…

В отличие от Сталина, который смело полагался на незнакомых людей, Алексей Михайлович не мог положиться даже на близких: сын погиб в Чечне, а внучка Элеонора от первого и очень неудачного брака сына уехала в Данию с подозрительным типом, поклонником Бахуса, красномордым матерщинником, который якобы приезжал в Россию, чтобы содействовать покушению на Горбачёва.

Что же касается сослуживцев, самой верной братвы, то она давно рассеялась по России, поскольку их объединение было закрыто специальным приказом Ельцина ещё в 1992 году, на этом настояли американцы…

Каждое событие жизни имеет свою технологию, даже смерть. Если бы мы имели сносное представление об этой технологии, мы бы не тыркались во все дыры, не терзались бы понапрасну…

Он готовился исполнить данную Сталину клятву — не вышло. Враг как будто знал о ней: больно уж прицельно громил как раз те учреждения, где сидели руководители, готовые умереть, но исполнить долг. Умереть позволили, а выполнить долг — не дали…

Но и среди рыцарей, неустанно ковавших щит Родины и уверенных в том, что любой враг обломает о него зубы, отыскались пархатые суки, едва толпы диссидентов пошли от успеха к успеху…

Кажется, всё должно было быть ясно: у всех «народных фронтов», для дурачков поделённых по национальному признаку (блоки грядущего раскола — эстонский, литовский, белорусский и т. п.), обнаружили одного автора — специальное подразделение ЦРУ. Установлено уже, что и дефициты в стране создавались искусственно, чтобы усилить раздражение масс: в условиях ажиотажного спроса не выдержали бы запасы никакого западного государства, тем более, что в СССР был самый высокий уровень платёжеспособного спроса: не тысячи, как сейчас, а сотни тысяч покупали красную и чёрную икру и отдыхали летом на курортах Кавказа и Крыма. Да и то было сразу ясно, что за люди пеклись о «демократии» в самых популярных изданиях страны: это были в основном те, которые прежде ревниво защищали режим доносов и партийных преследований. К тому же это были почти сплошь нерусские люди, как же можно было верить в искренность их забот о России? Все они были яростными ненавистниками тех истинно русских людей, которые предупреждали о пагубности любых зарубежных заимствований. Невдомёк было околпаченным, что национальное богатство — не джинсы и не модные галстуки, его нельзя импортировать по желанию, подражая гримасам и ужимкам зарубежья…

Но выпестованные заблаговременно остолопы преобладали. Во всяком случае, громче всех разевали глотки. Один из них вызывал особенную досаду — секретарь парторганизации их головного объединения, что работала на правах райкома, — Кучеврясов Валентин Сигизмундович, бывший обкомовский порученец. В своих манерах он подражал Горбачёву и не раз осаживал вспыльчивого и нетерпимого к несправедливости Алексея Михайловича:

— Туда он гребёт или не туда, как Вы выражаетесь, теперь, когда окончательно разрушена монополия «органов» на проверку партийных кадров и мы сами определяем все облики, Генеральный секретарь не может ошибаться. Все могут ошибаться, но ошибка вместе с ним никакая не ошибка. Вот из чего долженисходить каждый!..

Круглая голова его на тонкой шее, мохнатые брови при мелких чертах лица и особенно широкие скулы, придававшие голове треугольный вид, всякий раз напоминали Алексею Михайловичу власоглава, отвратительного глиста, поселяющегося в кишке у неопрятного человека.

К тому же Кучеврясов со времён своей комсомольской юности баловался стихосложением. Он рифмовал по поводу каждого праздника или политического события. Умел перелагать на выспренный глагол даже призывы ЦК КПСС, понятно, что такого товарища ценили карабасы-барабасы нашей пропаганды.

Кучеврясов был родственником Самуила Изотовича Гетманова, бессменного главного редактора областной партийной газеты.

Однажды Алексей Михайлович не выдержал и в присутствии других сказал Гетманову:

— Ну, и кадр Вы нам впендюрили! Пустую болоболку!

— Зато у него планы всегда в порядке, отпечатаны на лучшей бумаге, все подписи на месте. Обком партии ценит исполнительность.

— Но стишки-стишки, — простонал Алексей Михайлович, — как же Вы печатаете всё это безобразие, которое позорит нацию Пушкина?

— Позорят те, которые преувеличивают… Партийные ячейки должны держать под постоянным контролем инженерный и директорский корпус, чтобы нос не задрали… Это во-первых. А во-вторых, наш народ не может иметь более высокой культуры, чем люди, представляющие народ в партийных организациях. Паче чаяния случится наоборот, погибнет революция, как говорил товарищ Ленин в одной из своих поздних работ…

Прыткая блошка, Кучеврясов ещё в советские времена сумел с чьей-то помощью создать «газетно-книжный кооператив», в котором немедля вышли его «Избранные стихи». Предисловие изобиловало цитатками из частных писем московских диссидентов, выдержанных в панегирической тональности.

А потом кооператив полностью включился в процесс выдвижения Кучеврясова на пост Президента СССР. Все понимали, что это дань проформе, но видели, что игра открывает новые шансы для её участников.

На каком-то мероприятии областного пошиба Алексей Михайлович нос к носу столкнулся с бывшим сослуживцем.

— Ужели ты всерьёз нацелился на кресло президента?

— А чего? Чем я хуже Горбачёва? Я институт марксизма-ленинизма окончил. Есть опыт работы на одном из главных оборонных предприятий страны… Чувствую в себе силы, связанные с эпохой демократического процесса…

Алексею Михайловичу сделалось нестерпимо досадно, что ни в чём уже не осталось ни величия, ни тайны. «Что такое Горбачёв в сравнении со Сталиным? Или этот Кучеврясов? Всё мельчает буквально на глазах…»

Алексей Михайлович остро реагировал на проходимца, потому что подлинный талант был у него под боком, родной сын, но принципы чести не позволяли ему использовать какие-либо связи для облегчения трагической участи сына.

Сын был, конечно, одарён на поэтическое слово, но именно эта одарённость и создавала преграды на его пути: чуть только вшивота, расползшаяся по журналам и издательствам, устанавливала, что имеет дело с подлинным талантом, а что — нет. Она находила тысячи унизительных отговорок, чтобы сорвать публикацию.

Сын был раним и обидчив. Это был возвышенный характер из прошлых эпох.

Алексей Михайлович больше всех повинен в гибели сына. Может, тот не рвался бы в пламя войны и смерти, если бы встретил хоть какое-то понимание и сочувствие в литературных увлечениях, особенно после распада его семьи? Но отец считал предосудительным искать нужные знакомства.

После очередной неудачи в московском журнале сын подал рапорт, а на вопросы родителей ответил:

— У меня всё не клеится на гражданке, зачем она мне? На Кавказе служили лучшие люди России. Участие в войне только расширит мой опыт, покажет, в чём я неправ…

Следы сына затерялись где-то под Хасавьюртом. Куда только сотни раз ни обращался Алексей Михайлович, всё крутили и мутили — скрывали правду. Или вопиющий бардак в армии. Никого из сослуживцев сына он так и не нашёл, хотя искал, очень искал.

Сын был убит и даже не похоронен по-людски, а такая мразь, как Кучеврясов, не только жила, но и процветала…

Пересматривая бумаги, оставшиеся от сына, Алексей Михайлович обнаружил стихи, которые прожгли душу. В тоске он понял, что зря пожертвовал сыном, не подставил ему плечо, как должен был бы поступить настоящий отец. Выходит, и благородство прививали «совкам» только для того, чтобы бросить их под пули, закрыться ими при опасности для собственной шкуры…

Хасавъюрт… Если он уцелеет, если выживет, он непременно поедет туда…