"Юнна Мориц. Рассказы о чудесном" - читать интересную книгу автора

ОПУЩЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА

Профессор небесных наук, декан факультета Луны сначала сошел на нет, а
потом - с ума. Но в данный момент на базаре, где продается данный момент, он
все еще кормится, то есть жив. А поэтому ни за какое вознаграждение, ни под
пыткой, ни под гипнозом, ни под шляпкой грибного напитка, ни при каких
обстоятельствах не могу сообщить его имя с фамилией.
После поражения наших доблестных войск под Фуфлоо, как только
Родина-мать сказала ему "большое спасибо" и прекратила давать небесные
деньги на лунные и марсианские "заморочки", как теперь называют у нас
космическую агрессию Земли, - его тут же пригласили продолжить лунное дело и
всяческое развитие небесных наук во многих упитанных странах, где непременно
без унижений имел бы он всякое благо с почетом и премии с орденами подвязок
и легионов, не говоря уж о мантиях с прибамбасами.
Но, драгоценный читатель, есть еще, есть люди, по детской своей
простоте не утратившие почти религиозное чувство страха-ответственности за
большие секреты и взлеты отечественной в прошлом науки. Мой профессор таков,
и чувства его таковы, и они совратили его на скользкий путь научной
неподвижности в масштабах планеты, а научная неподвижность такого масштаба
как раз порождает жуткую беготню и метание.
Профессору было пятьдесят лет, и у профессора было пятьдесят денег. В
одном конце города он купил нечто за пятьдесят денег и помчался в другой
конец, где продал за сто денег. Так поступил он тридцать один раз, и
получился у него маленький капитал. С ним профессор отправился в Китай и
обратно, нечто купил и продал. Так поступил он двадцать один раз, и
получился у него капитал более путешественный. С ним профессор отправился в
Турцию, в Индонезию, в Шри-Ланку, в Арабские Эмираты, в Тунис, в Мексику, в
Бразилию, в Японию, в Корею, нечто купил и продал. Так поступил он сто сорок
шесть раз, и получился у него капитал во всех странах, куда его приглашали
продолжить лунное дело и всяческое развитие небесных наук.
Мало-помалу дети профессора подросли в интернатах на лоне швейцарских
гор и озер, альпийских лугов, потом он отправил их в Англию учиться
банкирскому делу, а сам из российских сугробов надзирал за тем, чтоб его
капиталы вертелись круглые сутки, мотаясь на катушку судьбы.
И, конечно, за двести пятнадцать раз в течение каких-то пяти-шести лет
познал он такие секреты, в сравненье и рядом с которыми прежние, накопленные
за тридцать лет научной сверхтайности, были детским лепетом и чепухой, - тем
более, что наука Луны закрылась у нас лет на сорок, покуда бананы не придут
в каждый дом.
Не шатался он по ночным клубам, ресторанам и казино, не светился в
шикарных автомобилях, не соблазнялся любовными чарами и эропланами,[1]
иногда ходил в оперу. Но вот ведь какая пагуба крылась, однако, до поры до
времени в его избирательно-пристальном взгляде на городской пейзаж, и вот
ведь какой штык выскочил вдруг из этой пристальной избирательности, чтобы
всю его жизнь проткнуть и выпустить сок из нее безвозвратно, - о том и
речь...
Как только закон разрешил всем богатеть, на улицах появилось
несусветное множество нищих для постоянного там проживания и пропитания, и
были они пьяные, наглые, вызывающе мерзкие, в театральных лохмотьях, в
отвратительных позах, с гнусными гримасами, с культями и язвами напоказ, но