"Юнна Мориц. Рассказы о чудесном" - читать интересную книгу автора

- Можете мне это не показывать, лягайте, доброй вам ночи.
- А министр говорит: "Я этот пиловочник вывезти никак не могу, солярка
вскочила на матерный процент, так что вы продайте пиловочник на дрова
населению и сами себе зарплату сделайте, а все отходы спалите и по домам
разбегайтесь". Вот какое они в тайге уничтожение производят, падлы!
- Пись, пись, пись, моя рыбонька...
- Я, значит, обстановку закупил и сгружаю. А два шкафа подходят и
спрашивают: "Вам охрана нужна?.." Звоню Алику: "Тут ошметки твои липнут мне
промеж ног!" Алик мне говорит: "Давай их сюда в трубку". Берет один шкаф
трубочку, ухом к плечу ее притоптывает и балабочет: "Так мы ж с предложением
только... Шеф, ну шеф, по'нято, по'нято!" - Хражданка, почему у вас едет
другая фамилия, чем в паспорте?
- Сосед брал билет.
- Сосед?.. С вас штраф 15 (пятнадцать) тысяч.
- А у меня нету.
- А что есть?
- В каком смысле?..
- В смысле товару лихвидного.
- Чайники.
- Ну вот, чайник сгодится. С вас два чайника.
- Говорит хвост, хвост говорит!.. Голова у в поезде, у вас все в
порядке?..
Кончай проверку, кончай, голова!
- Тася, Тася, тут черный просится. Брать или не брать?.. за хохлобаксы.
- Не, за хохлобаксы - не... Бери только за валюту. Может, он спидный.
- Ну так вот, я приезжаю, а жена - мертвая, и две малых дочки в осадке.
Какая уж тут личная жизнь?.. Дом продал, детей в поезд - и в тайгу
трактористом. Вот на руке у меня наколочка "МУСЯ" - так это она, супруга моя
законная... А так за двадцать лет - никого, ни-ко-го, один пиловочник.
- Эй, там у в хвосте поезда!.. Хвост, хвост, ты меня слышишь?.. У в
голове проверка закончена, все в норме, голова сейчас тронется. Вы
готовые?..
- Мы уже готовые!

III. Почему бы и нет...

Столб напивался жутко, в одиночку и всякую ночь, но полемикой не
злоупотреблял, а тихо клонился набок, путаясь в проводах и два фонаря
закатывая под жестяные веки, потом по земле катался с тройным проворотом - и
душа его нежная от бревна отлетала, а бревна древесина дрыхла на берегу
станционной лужи. Тогда вырубался свет и врубался тать:
- Эй, светоч, дай закурить!
Живность, которую тать назвал светочем, подрагивала в румынской
ветровке и ртом дышала в подкладку, одноглазо поглядывая на светофор в
ожидании электрического поезда.
У татя был общий вид. Шел он рогом вперед, вихляя всей анатомией, как
экспонат скелета на большой перемене. Тать презирал дистанцию, - подходя,
упирался в жертву всеми выпуклостями и впуклостями, выдыхая серу и водород.
Вот, мол, я - гноище мира, тараканище Сатаны, а лицо твое мызгаю и душе
твоей делаю опущение.