"Ги де Мопассан. Аллума" - читать интересную книгу автора

предписываем ему наши законы, правила, обычаи, и все же мы ничего о нем не
знаем, поймите - решительно ничего, как будто не живем здесь вот уже
шестьдесят лет и не заняты исключительно тем, что его изучаем. Мы так же
мало знаем о том, что происходит в этом шалаше из ветвей или в этой
маленькой изодранной палатке, укрепленной на колышках в двадцати метрах от
нашей двери, как и о том, что делают, о чем думают, что представляют собой
так называемые цивилизованные арабы в мавританских домах Алжира. За
выбеленными известкой стенами своих городских домов, за плетеной стенкой
гурби или за тонкой, колышимой ветром бурой занавеской из верблюжьей
шерсти - они живут возле нас, неведомые, загадочные, лживые, замкнутые,
покорные, улыбающиеся, непроницаемые. Поверите ли, разглядывая издали в
бинокль соседний стан, я отлично вижу, что у них сохранилось много суеверий,
обрядов, обычаев, о которых мы еще не знаем и даже не подозреваем! Быть
может, никогда еще народ, побежденный насилием, не уклонялся с такой
ловкостью от действительного порабощения, от нравственного влияния, от
настойчивого, но бесполезного изучения со стороны победителя.
И тут я вдруг почувствовал сильнее, чем когда-либо, что эта
непреодолимая таинственная преграда, воздвигнутая между расами непостижимой
природой, встала между арабской девушкой и мной, между женщиной, которая
только что отдалась, покорилась моим ласкам, и мною, тем, кто обладал ею.
Только теперь мне пришло в голову спросить ее:
- Как тебя зовут?
Она молчала, затем я увидел, как она вздрогнула, словно уже успела
забыть о моем присутствии. По ее глазам, поднятым на меня, я угадал, что еще
минута - и ее одолеет сон, непобедимый, внезапный сон, почти молниеносный,
как все, что овладевает изменчивыми чувствами женщин.
Она ответила лениво, подавив зевок:
- Аллума.
Я спросил:
- Тебе хочется спать?
- Да, - сказала она.
- Ну что же, спи.
Она спокойно улеглась рядом со мною, вытянувшись на животе, опершись
лбом на скрещенные руки, и я почти сейчас же почувствовал, как бессвязные
мысли этой дикарки угасли в забытьи.
Лежа рядом с нею, я погрузился в раздумье, стараясь понять происшедшее.
Почему Магомет отдал ее мне? Поступил ли он, как великодушный слуга, который
настолько предан своему господину, что уступает ему женщину, пришедшую к
нему в палатку, или же, бросив на мое ложе приглянувшуюся мне девушку, он
руководился мыслью более сложной, более корыстной, менее благородной? Когда
дело касается женщин, арабы проявляют, с одной стороны, целомудренную
строгость, с другой - постыдную услужливость; в их суровой и одновременно
сговорчивой морали так же трудно разобраться, как и в прочих их чувствах.
Возможно, что, случайно войдя в шатер Магомета, я предвосхитил намерения
догадливого слуги, который сам собирался предложить мне эту женщину, свою
подругу, сообщницу, а может быть, и любовницу.
Все эти предположения теснились в моей голове, и так меня утомили, что
я тоже погрузился в глубокий сон.
Я проснулся от скрипа двери: Магомет, как всегда, пришел разбудить
меня. Он растворил окно, и ворвавшийся солнечный поток осветил на постели